старшего брата. Признаться, Ивана это несколько веселило. Благодаря сестринской заботе он вскоре пошёл на поправку. Резь и жар в груди утихли, лишь изредка напоминая о себе слабыми всплесками.
На исходе третьего летнего месяца Надежда покинула родительский дом и вернулась в столицу, где её ждал муж.
Каждый раз, закрывая на закате глаза, Иван боялся, что проснется в холодной ротонде, но этого не происходила. Вся его жизнь текла, словно детство и не прекращалось. Но затем он вспоминал, что пропали некоторые родные лица, а настроение в доме изменилось. Тогда реальность вновь брала над ним верх.
Вера мечтала о свадьбе, и могла подолгу сидеть в комнате, рассматривая своё новое пурпурное платье. Пётр выползал из подвала, лишь за тем, чтобы сковырнуть старые раны Ивана. Тётушка Мария стала ещё раздражительней и всё больше срывалась на сыне.
Неизменными остались только: Семён, всё так же мечтающий о путешествии на корабле, добродушный дядюшка Лев, заведующий в доме хозяйственной частью, приносил Ивану свежие фрукты и овощи, и проповедующая чужую веру тётушка Варвара, а также тоскующая о былом тётушка Алёна. Эти четверо продолжали придерживаться старых устоев, стараясь не замечать, как в застывшем некогда уголке, вновь пошли часы и всё стало меняться.
Острее всех это ощущала Клара, которая до сих пор пыталась привыкнуть к новому для неё с дочерью миру. Ивана даже испугала пустота в глазах женщины, когда ей сказали, что Орловы потомственные колдуны и отцовские карманные часы, с которыми играется Любочка тоже не обычные. Иван даже подумал, что она этого не вынесет, испугается и решить сбежать.
Но вместо этого, она с полными глазами слёз произнесла:
— Я догадывалась, — и слёзы, словно бисер, падали с её ресниц. — По тому, как он прислушивался к ветру или мог не с того, ни с сего предсказать погоду, ссылаясь на ломоту в суставах, — она всхлипнула, прижимаясь щекой к маленькой ладошке, которая тянулась её утешить. — Я видела в нём это. Видела, что — то странное. Не похожее на других, — она внимательно посмотрела в глаза Любочки, ёрзающей на материнских коленях. — И в ней тоже, что — то есть…
Иван был рад, что Фёдор сам выбрал себе жену и не ошибся. Конечно, было бы ещё лучше, не пропадай в доме серебро.
Иван подозревал, что Клара с Любочкой навещают его потому что тройняшки были похожи друг на друга, словно отражения, и в Иване, она видела своего почившего мужа. Возможно, она поладила бы и с Петром, но с Петром, даже из родных, мало кто мог найти общий язык.
Они-то и составили друг другу компанию, когда все остальные уехали на похороны Анастасии, что скончалась при родах. Это поняли не сразу. Вера, которая поддерживала с ней сношения долго не получала письма, а когда все же получила, взволнованно воскликнула:
— Что — то стряслось!
Она поняла это по изменившемуся подчерку, хотя было видно, что помещик Садулин пытался подражать подчерку жены. Анастасию уже было не вернуть к жизни, а процент с пашен Краевских, которыми заведовали Орловы до вступления в права наследства Никиты Краевского, ещё можно было получать. Семья приняла решения публично порицать Садулина и явилась на почин души Анастасии уже с подобным настроением.
Клара никогда не знала Анастасию и ей было немного совестно, что она не испытывает того же горя, что и все остальные, пусть и невольно. А Иван… хотел запомнить именно Анастасию Краевскую, тихую и нежную голубку, которая становилась образом ангела, надевая белое платье. Девушку, которая больше всех остальных цветов любила ромашки. От смутной тоски ему вновь подурнело, и Иван засомневался, что он хорошо перенесёт дорогу до имения Садулина. Мужчина чувствовал, что болезнь всё ещё не отступила и подтачивает его силы изнутри.
Так они и гуляли под высоким небом Сиреневого Сада, наблюдая, как озорной ветер срывает с тоненьких ветвей пожелтевшие листья сирени, а также проходя мимо будущей оранжереи Петра, которая расценивалась в Империи, как заморская диковинка.
Из имения Садулина, Орловы приехали обновленным составом. Прибыл Олег. Он натянуто улыбался Кларе, пока приветствовал её, на мгновение изменившись, он радушно посюсюкал Любочку. Но стоило этому прекратиться, вновь стал раздосадованным и подавленным. Посмотрев в глаза младшего брата, Иван сразу понял, что все негативные чувства Олега отчасти связаны с ним.
Их, не самый приятный, разговор, состоялся, когда поместье Орловых погрузилось во тьму. Тогда уже не только хозяева дома придались сонной неге, но и прислуга. Так их никто не мог услышать.
Пылал огонь в камине. Иван достал заранее принесенные слугами подсвечники и зажёг свечи. Больше света они не создавали. Олег просил соблюдать некое подобие секретности.
Когда братья присели рядом с камином, Олег, не говоря ничего лишнего, вынул из внутреннего кармана письмо. Довольно объемное, содержащие пять или семь страниц.
— Прочти, — сказал Олег, протягивая письмо недоумевающему брату.
Подчерк Иван узнал сразу. Всё же, его обладатель около года присылал ему угрозы и требования. Он, поднял взгляд на Олега, но тот кивком показал на письмо. Иван рассчитывал найти там наглость, насмешку, угрозы, в крайнем случае раскаяние. Но никак не те строки, по которым пробежались его глаза.
— Ты помнишь его? — спросил Олег, когда после прочитанного душа Ивана наполнилась горечью.
— Смутно.
— Я сам немного зол, — нахмурился Олег. — И на него, и на тебя. Обмолвись лишним словом хоть один из вас, тебе не пришлось бы так страдать. Возможно, сейчас ты бы рисовал картины, где — то в одном из провинциальных городов.
— Я и сейчас могу это делать, — Иван потер грудь. — Вот поправлю здоровье и вновь возьмусь за кисть.
Олег взял у него письмо и бросил в камин. Языки пламени обступили его, принимая в объятья. Иван смотрел, как бумага чернела, поглощаемая пеклом и не мог отвести взгляд.
— Пусть всё это забудется. Останется прожитым. Доброй тебе ночи, — пожелал Олег и вышел.
Он прав, подумал Иван. Время уже не вернёшь, и с мошенником сделать было ничего нельзя. Если он ещё не почил, то сделает это в скором времени и ни на что уже не повлиять. Всю ночь Иван размышлял над тем, что было бы, не прибегни он к шантажу, а обратись с просьбой о помощи. Пусть не к нему, но к Олегу, Фёдору или на крайней случай к Петру. Никто из них не отказал бы ему, и возможно отговорил бы от затеянного.
И даже, когда комнату залил рассветный багрянец (Иван просил не опускать на ночь портьеры), он всё продолжал думать об этом.
