Не чувствовал я ни боли, ни страху. Умерла Аленушка, а с нею и душа моя. Тело… что тело без души? Тлен. Уж и не упомню, как дым солнце ясное пеленою застлал, как горел я в огне адовом, до неба распростершемся, какие муки рвали меня в той геене.
Очнулся я на берегу реки Смородины. Открыл глаза – а вокруг все серым серо, будто пеплом посыпано. Деревья ни живые, ни мертвые, в травах жизнь наполовину замершая, а по реке текут души китежан, мною, иудой, преданные. И вдруг, словно лучик ясный мелькнул в сумраке. То возлюбленная моя свет белый покидала, да на меня смотрела, будто прощала все. За ней бы мне побежать да из реки на руках вынести, токмо где вы мои руки-ноги? Сгорело все в огне, супостатами разведенном, одни кости остались да куски мяса черные. И заплакать бы мне, да слезы вместе с глазами в полымье адовом иссякли.
Вдруг кто-то коснулся меня. Касание было легким, теплым. Оглянулся я и увидел волшебника. Он смотрел на меня, словно понимал и знал всю мою подноготную, то, о чем я и сам не ведал. И сказал тогда волшебник:
– Творец меня послал к тебе, молодец. Сказал: коль хочешь ты вину свою загладить да любимую в Явь возвернуть, то и служить тебе душам живых и мертвых, пока грех свой не отмолишь, добром не отдаришь, кровью не омоешь. И кровью живые сами должны с мертвыми делиться, ибо токмо в этом будет заслуга твоя. А когда чаша добра перевесит чашу зла, тогда и возвернется Аленушка. И начнете вы с ней все сызнова, и токмо от тебя будет зависеть, будете век вековать вместе аль не судилось вам одним целым стать.
И еще сказал волшебник:
– Имеешь право раз в два года в Китеж возвернуться, дабы злато в Мир передать да отдых иметь до заката солнца. Имя тебе нарекаю – Митник. Служи не за страх – за совесть, мыто с живых и с мертвых снимая и им же возвертая.
С этими словами пропал волшебник, а тело мое начало прямо на глазах мясом обрастать да кожей покрываться. Токмо не был я боле молод. В старца превратился, сединой тропу вот подметаю. И хожу я с той поры, мертвых в Навь провожаю, да живым Явь возвращаю, а кто в подмоге нуждается, тому и дорогу указываю за плату малую.
А того волшебника я видел токмо разочек. Он по Смородине плыл, в Навь направляючись.
– Как звали его? – спросил я тихо, боясь нарушить атмосферу, во дворе создавшуюся.
– Солгерд. И сказал он, что чаша наполняется, а потому ни веру, ни надежду терять не надобно.
Митник замолчал, повисла тягучая тишина. Каждый по-своему воспринял его рассказ, искренний, полный боли и сожаления. Мне трудно было судить дела этого старика, только вдруг подумалось: это сколько надо иметь мужества, чтобы пройти через собственное предательство, смерть, осознание содеянного, презрение, страх и одиночество, но не потерять ни веру в добро, ни надежду на лучшее, ни любовь к девушке? Такая силища не каждому дана.
Кто-то что-то сказал, потом тронул за плечо.
– А? – я словно очнулся от своих мыслей.
– Карту, говорю, давай, – Митник смотрел на меня пытливо, словно и не было исповеди этой. Ну да, делу – время.
Я протянул карту. Митник некоторое время разглядывал ее, а потом сказал:
– А и правильно сделал ты, летун, что ко мне другов своих привел. Не пройти вам путем Солгердовым ни Явью, ни Навью, ибо иным путем шел волшебник, никому ныне недоступным. Сей путь быстрее. Вот Ледница и следила за вами со стороны, ни на миг не выпускала из виду, все чаяла, что сможет серой тропой пройти. Теперь будет иную дорогу искать.
– И фиг с ней, – махнул рукой Заика. – Мы все равно раньше успеем.
– Как знать, – старик осуждающе посмотрел на Вовчика. – А вот возьмет, да и заморозит время разом с людом волшебным. А как заморозит, так и проймет холод все Миры, и тропу мою тоже снегом заметет, что ни стежки, ни травинки не сыщете. А уж коль Смородина замерзнет, то душам не как будет попасть в Навь. И нарушится тотчас связь меж Мирами, и рухнет Вселенная, и наступит Хаос. А в Хаосе темница откроется, и Мара явится.
– Почему же она тогда раньше так не сделала? – спросил Вася.
– Думаю, то крайний случай. Кем будет править дочь Чернобога, коль живое все сгинет? Тут уж придется Братьев вызволять и опять им на посылках служить. Не-ет, мыслю, чает Ледница матерь свою вызволить иным путем. Ну, а коль уж не выйдет, тогда…
На стол упала первая снежинка, потом вторая, третья, посыпалось.
– Все, вышло время, – Митник подставил руку под снегопад. – В Яви похолодание началось. Так что делать будем?
– Насколько я понимаю, нам нужно пройти по всем точкам, указанным в карте, – пояснил Вася. – В трех мы уже побывали, осталось еще тринадцать.
– Двенадцать, – поправил его Горыныч. – Лелю вы возле ручья обнаружили, аль запамятовал?
– Ну да, есть такая на карте, – Паляныця заглянул в свиток. – Значит, двенадцать. Пройдем инициацию, доберемся до темницы Мары, там и перехватим Ледницу. Поведешь, Калиныч?
– Мы по Межмирью не ходок, – запротестовал змей.
– Так никто и не говорит за Межмирье, – возразил я. – Мы твоим Миром пойдем.
– Время зазря убьете, да сами, не ровен час, костьми ляжете, – вздохнул Митник.
Он помолчал немного, а потом сказал:
– С вами пойду, вои. Сами, боюсь, не справитесь.
– Не малые дети, прорвемся, – возразил Заика.
– Не твоя это война, дед, – поддержал Вовку Паляныця.
– Всяка война, дома мого касаема – моя, – Митник встал решительно, отдал мне карту. – И не об чем боле говорить.
Вася посмотрел на него, словно прикидывал варианты. Неожиданно для себя я вдруг вступился за старика:
– А что? Он все знает о Мирах. Лучшего проводника не найти.
– Полностью согласен с Леонидом, – стал на мою сторону Горыныч. – А ежели кто и погибнет – ну, вдруг – так он из Нави возвернуть сможет.
Вася все молчал, а снежинки все падали, устилая траву белой периной. Заика переводил взгляд то на сержанта, то на Митника, который твердо смотрел в глаза нашему командиру.
– Ладно, уговорили, – изменил свое решение Паляныця. – Веди Митник. Летун, отдай ему карту.
В этом был весь Паляныця. Может, он и не доверял проводнику, только риск всегда просчитывал. Я снова отдал карту.
– Идите, я догоню, – Митник провел нас до ворот.
Выйдя на улицу, я оглянулся. Дед стоял на пороге, кланялся на все четыре стороны, осеняя себя крестным знамением, потом запер ворота на замок, ключ бросил посреди улицы под ноги прохожим, а сам ушел твердо, не оглядываясь. Люди, до этого момента обходившие изгоя, вдруг остановились. В их взглядах теперь читалась целая гамма чувств, словно никто не понимал ничего, но надеялся на что-то. Паренек лет пятнадцати подошел, поднял ключ.
– Все твое, – громко сказал Митник, не оглядываясь. – Злато в подполье ухоронено.
Не знаю, поняли ли вы хоть что-то, я, например, совсем ничего. Только показалось мне, что оборвал старик все нити, с Китежем его связывающие. К добру это или нет – уже не важно. Свой горизонт событий он прошел.
Едва мы покинули городские стены, город поплыл, превратился в мираж, который постепенно растаял туманом в пелене снегопада со всеми жителями. На его месте теперь остался только большой холм.
– Так и было задумано? – спросил Заика.
– Думаю, да, – ответил Горыныч.
– А как же он тогда вернется?
Змей пожал крыльями, мол, мне-то откуда знать?
Мы шли по грязно-белой реальности след в след. Снег через некоторое время прекратился, начал таять, превращаясь в пепельную жижу. Я шел последним, иногда останавливался, прислушивался, осматривался, потом догонял своих. Вроде бы по следу никто не шел.
День закончился как-то внезапно. Всего несколько минут назад лес начал погружаться в сумерки – и вот, на тебе: серость сменилась теменью, в которой преобладали зеленоватые оттенки.
– Как в прибор ночного видения смотришь, – прокомментировал Заика.
Митник не останавливался ни на минуту, шел, как заведенный. То ли мне кажется, то ли я действительно здесь не так давно был?
– О как? Смотри, Летун, а мостик-то знакомый! – Вася указал рукой на сооружение, под которым резво нес свои воды недавно освобожденный родник.
– Знак где видывали, молодцы? – спросил Митник, останавливаясь на берегу.
– На камешке, – ответил я. – Он где-то там, в воде лежит.
– Ну, доставай, коли так.
Делать нечего. Я вздохнул и полез в поток.
Бродил долго, да все без толку. Не видно ничего в темноте, да еще под водой. Водица, доложу я вам, прохладной оказалась, так что мои руки, коими я вытаскивал камни из воды, уже через минуту окоченели и объявили забастовку. Пришлось выпрямиться, подышать на них, отогревая.
– Я у моста искать буду, – Вася ступил в воду на расстоянии нескольких метров от меня. – Отдохни пока.
– Какой хоть он из себя? – Заика стал ниже по течению.
– На нем руна Леля отображена, – подсказал я.
– Ну да, в такой темени самое оно подводной археологией заниматься.
Время шло, мы мерзли страшно, но толку не было. Камень как сквозь землю провалился.
