Вышел на плац.
Скрестив руки на груди, следил за тренировкой. И мало-помалу увлекся. Спень и Квашня нещадно гоняли новобранцев из посада.
Слушая их гневные филиппики, невольно улыбнулся.
Совсем недавно сам на них так же покрикивал.
Как всегда вокруг полно ротозеев. В основном – мальцы и старики, удел которых завалинка да теплая печь.
– Спень, кинь-ка мне свой меч. Косточки разомну, – крикнул он.
Спень, не рассуждая, рванул меч из ножен и что есть силы бросил через головы Стасу. Стас поднял руку, и рукоять смачным шлепком легла в ладонь.
– Порадуйте старика, ребятки. Посмотрю, не напрасно ли кулешом вас кормят.
Налетели, как воронье. Молодо-зелено. Вечером хвастать будут, что самого вождя чуть мечом не погладили.
Диким огнем брызнули на него карие глаза.
Стукнулись мечи…
Распустить бы девке волосы и нарядить в мини-юбку, мужики в том, забытом мире шеи бы себе свернули, на такую красоту оборачиваясь. А сверху топик в облипку.
Но и так хороша! Штаны туже собственной кожи. Волчовка на груди не сходится. Короткие голенища сапог в икры впились.
Зачем тебе меч, милая барышня? И без меча любой мужик к твоим ногам рухнет. Тебе бы спицы в руки да у красного оконца сесть. Женихи бы в штабеля, в поленницы валились.
Звенят мечи.
Не терпится девке за обиду посчитаться.
Задумался. Рука сама с мечом управляется. Блок. Атака. Снова блок… Нырок, атака и с финтом удар… Одним мечом стало меньше. Подцепил его кончиком меча, подкинул, поймал в левую руку. Взвыли мечи в его руках, исчезли в ослепительном сиянии и сам он словно пропал из глаз. Посыпались короткие точные удары.
Вырвался чей-то меч из неловкой руки, заплясал, словно живой в воздухе и отлетел в сторону, вонзившись в бревно.
Еще один. Этот в землю.
Ну, берегись, Купава.
Вбил оба меча в землю. Пропустил удар мимо груди, встретил плечом, правой рукой за кисть, повел по дуге вокруг себя. Выпал из руки меч. Ногой его в сторону. Чтобы не порезалась. Теперь подножка. Есть касание. Пожалел, положил бережно, чтобы щечки не ободрала. Рука за спиной. Колено сверху…
Взвизгнула.
Хитришь. Еще не больно.
– Война или мир?
Губку прикусила, но терпит.
– Ну, терпи, терпи. На сердитых воду возят.
– Так нечестно!
– Ой, ли? Ты с мечом, а я одинокий и практически беззащитный… и не честно?
– Сам виноват!
От обиды вот-вот слезы брызнут. Может, пожалеть?
Подошел Свист. Улыбается Спень, перемигивается с Квашенкой.
– Проси пощады, Купава, – добродушно посоветовал Свист. – В том позора нет. И не такие, как ты, вои выли и лапками трясли.
– Все равно – нечестно.
Строптивая девица. Упрямая. С характером.
Пожалеть? Пожалел.
Выпустил из руки побелевшую кисть, убрал со спины колено и по-дружески подал руку – помочь подняться.
Но норовистая девица, оттолкнув его протянутую руку, кошкой вскинулась на ноги и прыгнула к своему мечу.
Стас, глядя на нее, расхохотался. Засмеялись и его вои.
– Не быть тебе, Купава, замужем, – сквозь смех, проговорил Спень. – Ну, какой мужик, если он себе не враг, позарится на такое добро? Жена должна быть смирной да послушной. И чтобы очи в пол. И к рукоделью прилежна. А ты глазищи вытаращила и в драку лезешь? Кому же битым охота быть?
– Кому надо, тот и на такую позарится! – вспыхнув до кончиков волос, отрезала Купава.
И, ловко кинув меч за спину в ножны, понеслась к воротам детинца. Но не в ее правилах было покидать поле битвы побежденной. Остановилась, обернулась. Хотела еще что-то добавить, но не найдя подходящих слов, обдала всех гневным презрительным взглядом и совсем по детски показала язык.
– Огонь девка!
– Как бы только в этом огне крылышки себе не обожгла. Уродится же такое веретено!
Вздохнул устало. Вернулся к застолью.
Пивень поднял на него смутные глаза.
– Мало спал, Слав.
– Не спится. А вы что приуныли? Рэд, твоих рук дело?
– Да, нет… Я и частицы не успел рассказать…
Стас хмуро улыбнулся.
– Похоже, они твою частицу до сих пор проглотить не могут. Как бы в горле не застряла. По спине что ли постучать? Так это я мигом. Что-что, а по спине стучать научился.
Груздень посмотрел на него исподлобья снизу вверх.
– Уже подавились…
– А ты не тащи в рот всякую гадость.
– Я бы и не тащил, так она, зараза, сама лезет.
Леха, как никогда серьезный, невесело улыбнулся.
– А ты выплюнь… – посоветовал он Груздню.
– Как?
– Как все. Как муху. Можешь даже обсосать, чтобы добро даром не пропало.
Стас разлил вино по чаркам и легонько пристукнул ладонью по столу.
– Ша, мальчики. Вино прокиснет.
Неторопливо опрокинул свою чарку.
– Рэд, ты можешь хотя приблизительно сказать, сколько их все-таки пролезло в этот скучный и ленивый мирок?
– Кто может сказать, сколько в лесу деревьев? Даже приблизительно…
Изумруды в глазах эльфа потускнели.
– Ты хочешь сказать…
– Да, Слав. Я же говорил, что они живые. Творения злого гения темных эльфов. Там, в моем мире, их звали вандоргами. Или доргами. Вы можете звать их троллями.
– Ты сказал, творение темных эльфов. Это понятно. Но нужен был первичный материал, от которого можно бы было оттолкнуться… – задумчиво спросил он.
– Когда-то очень давно, так давно, что все уже забыли об этом, наши леса населяли древолюди. Они не входили в мир людей. Как и люди, которые по древнему договору старались не пересекать границы их мира. Они берегли и охраняли свой заповедный лес. К ним нельзя было приблизиться ни с мечом, ни с топором. А о том, чтобы разжечь костер, и думать было нечего. Так было всегда. Пока не грянула та война, о которой я тебе уже говорил, Слав. Древолюди не сумели остаться в стороне. Но после той войны они ушли. Куда? На этот вопрос ответа не знает никто. А их лес умер… Но прошло время и появились эти… И снова заселили лес. Но все – и лес, и они сами были уже другими. Вандорги – тролли мертвого леса! Так это звучит на вашем языке.
– И почему вы решили, что к этому приложили руку темные эльфы?
– Только их разум мог пробудить к жизни этот ужас.
– Но… – поднял на него глаза Леха.
Рэд не дал ему договорить.
– Скоро встанут на ноги.
– И ничего нельзя сделать?
– Ни рубить, ни сжечь их нельзя.
– Рэд, где твое былое красноречие? – Стас попробовал его подбодрить. Но получилось – сам понял – неважно. – Мы знаем кто, мы знаем где. А это, ребятки, уже немало. Не все так плохо.
– Слав, они идут в горы.
– И это не причина, чтобы хныкать. Бывали мы и в горах. Правда, Леша? Найдем, было бы только что искать.
Зорень залпом опрокинул свою кружку.
– Слав, дай мне десяток своих ребят. Пусть подучат мою дружину. Вижу, что не коняжеская пря на нас движется.
– Не дам, Зорень! Хочешь – обижайся, хочешь – нет, но не дам. Самому мало. Сумерки перекрыть нечем. Но если своих пришлешь, обучу. Стоящих бойцов из них сделаю. – И видя, как сразу помрачнело лицо побратима, дружески обнял его за плечи и заглянул в лицо: – Зуб даю, как говорит Толян. За базар отвечаю. Не так ли, Груздень?
– Легко, командир.
– Ну, то-то же. А то сидят, думают. Еще и считать начнете. А командиру голова не думать дана, а шишак носить. Пивень, а ты что нахохлился? Оброни мудрое слово.
– Роняй, не роняй, а князей собирать надо. Сметут нас, не выстоять и им. Так я говорю, конязь Зорень? Надо будет, сам по конязьям поеду.
– Ко мне не придут.
– И не надо. Лишь бы собрались. Хотя бы десяток. Лишь бы разворошить…
– Да, пусть соберутся. А слова, достойные коняжеского уха, найдем. Уговорим.
– Как меня? – невесело хохотнул Зорень, снова ощутив на своей шее лезвие Веселинова ножа. – Доводы у тебя, что и говорить, основательные. Трудно возразить.
Засмеялся и Стас. Улыбнулся Груздень. Пивень попытался нащупать языком выбитый зуб.
– Полно тебе, Зорень. Обошлось и ладно. Чего в семье не бывает? Кто старое помянет, тому глаз вон…
Подумал, переглянулся с волхвом, вытянул из-под волчовки нож. Искоса, задумчиво посмотрел на конязя, на недоуменно глядящих на его нож воев, и медленно провел лезвием поперек ладони.
Брызнула из-под ножа кровь, капли сорвались на непокрытую столешницу.
– Вот моя рука, конязь Зорень, – показал глазами на «волчат». В них моя кровь, а их кровь во мне течет. Будь и ты побратимом. Моя стая, твоя стая. Твое дело, мое дело…
– Божья ладонь твою кровь приняла, Слав, – Пивень взглядом указал на крышку стола, впитавшую капли свежей крови. – Это к добру, конязь Зорень.
Зорень долго смотрел на его окровавленную ладонь, на его ждущее лицо, на суровые лица побратимов. Затем принял из его руки нож, снова долго смотрел на лезвие, думая о чем-то, и так же медленно разрезал свою ладонь и вложил ее в руку Стаса.
Стас слегка приподнялся на носках и обнял конязя.
С грохотом повалилась лавка. Это Леха кинулся к ним. Груздень сорвал с себя волчовку и кинул ее плечи Зореня.
