или мнимое волнение? Я напишу Олегу записку. Он поймет.
— Верочка, какое счастье, — прибыла сударыня Золотарёва. — Мой первый внук, или внучка. Ах, я так взволнована.
— Я прошу тебя подождать лишь неделю, — продолжал уговоры Герман. — А после я сам отвезу тебя и к Надежде, и в твоё новое ателье.
— Оно уже готово? — воспряла Вера.
— Осталось совсем немного. А сейчас отдыхай, ты так бледна.
Герман отходил от супруги только тогда, когда срочно нужно было, что — то проверить, заверить или встретиться с управляющим одной из лавок. В остальных случаях он предпочитал находиться подле Веры, дабы накрыть её ноги одеялом, налить чая, или выполнить любой другой девичий каприз.
— Ты стал слугой? — фыркнула, как — то Ефросинья.
— Вашим мнением, дорогая невестка, я не интересовался. Поговорим, когда вы будите на сносях.
Ефросинья поджала губы, и ушла, вздёрнув нос.
Ни о каком высшем свети не могло быть и речи. Все эти утомительные мероприятия с кучей болтовни, или балы, после, которых желаешь отрубить себе ноги, чтобы не чувствовать боли, предназначались для людей с большим запасом здоровья. А этого Вере сейчас не доставало, теперь они делили его на двоих. Семьи старого дворянства присылали поздравления и подарки. Что же касается Олега, то от него пришла записка с поздравлениями, он просил не печалиться, он встретился с Надеждой, она немного занята домашними хлопотами и сама скоро навестит Веру.
— Тебе лучше? — спросил Герман, наблюдая, как во время чтения на щеках Веры, расцветают розы.
— Я чувствую, что жизнь прекрасна, — ответила она.
Когда Вера посетила своё новое ателье, уже была закуплена мебель, иглы, нитки, ткани, кружева, бусины и ещё многое, что требовалась для пошива.
— Осталось только заказать вывеску и нанять портного с подмастерьями. Может быть, предложим работу прежнему владельцу этого места? — предположил Герман.
— Он будет шить, как привык, — отмахнулась Вера.
— Но ведь это поправимо. Говорят, он очень талантлив. Плохое с каждым может случиться.
— Нет, — Вера стояла на своем. — А если он решит сыграть в карты на наше имущество?
Она положила руки на незаметны под слоями юбок и накидки живот, и Герман всё понял.
— Не хочешь, значит не нужно, — сдался он.
— Позови лучше, швею, которая раньше училась у моей наставницы. Та уже почила, но её ученицы должно быть живы. А вывеску закажи, такую знаешь… Чтобы была сударыня в пышном платье, и чтобы шляпа была с большими полями и пушистым пером.
Герман записал всё грифельной палочкой.
— Что насчет названия?
Вера задумалась.
— А давай, — её глаза засияли, — пока не будем никак называть, а потом дадим ателье имя нашей самой большой радости.
Герман поражённо охнул, на слова жены, а затем чуть не рассмеялся.
— А если родиться мальчик?
— Всё равно.
Герман смиренно улыбнулся, уверенный, что после рождения ребёнка Вера передумает.
Вера не могла пропустить, как лубочники вешают своё творение, над дверью её ателье. Тем более просидеть столь хороший день, сидя дома, было преступлением. Февраль подходил к концу и возможно, это был последний, след морозов в этом году.
— Душа моя, тебе нравиться? — спросил Герман, когда супруги наблюдали за водружением вывески.
— Прелесть, — заметила Вера, разрумянившаяся от мороза. — Скоро здесь будет заказывать костюмы вся аристократия империи. Вот увидишь.
Герман кивал на каждое слово жены, будто подыгрывая маленькому ребёнку.
— Вера Андреевна, — сладко произнесла Елизавета Нагаева. Сегодня она прогуливалась под ручку с другим мужчиной. Он был моложе прошлого, с лихо закрученными усами, форменная треуголка и стать, выдавали в нём военного. — Как хорошо, что вы не отчаиваетесь даже после таких событий.
— Что вы имеете ввиду? — нахмурилась Вера, ожидая от неё гнусностей.
— Вы для меня идеал, — продолжала Елизавета. — Так стойко держитесь после смерти сестры. Я бы на вашем месте так не смогла.
— Вам лучше уйти, — нахмурился Герман, выступив вперед.
— Нет. Подождите, что вы имеете в виду? — возмутилось Вера, заметно бледнея.
— Разве вы ничего еще не знаете? — притворно ахнула она. — Простите, — и продолжила свой путь под руку с военным.
— Герман, что она имела введу?
— Я не знаю, душа моя, но не терзай себя раньше времени, я всё узнаю.
— Нет, — стояла на своем Вера. — Я поеду к Наде сейчас, и сама разузнаю.
— Душа моя, постой.
Но разве можно было удержать Веру, если она решила для себя что — то? Хоть Золотарёвы и Горячевы, как и многие другие семьи высокого положения, жили в Юстинии, но дома их находились в противоположных сторонах друг от друга.
— Душа моя, прошу, не рви своё сердце, подумай о ребёнке, — упрашивал Герман, пока их экипаж мчался к дому Горячевых.
— Я не больна, — разозлилась Вера. — Я намного крепче, чем ты думаешь.
Экипаж Золотаревых подъехал к парадному подъеду Горячевых, как раз в тот момент, когда оттуда выносили: сундуки, коробы, маленькие шкатулки и картину написанную рукой Ивана. Всем этим руководил Олег. Увидев Веру, он тут же подошел к ней.
— Что ты здесь делаешь? — возмутился брат.
— Ты солгал мне, — злилась Вера. — Все слова о самочувствие Нади были ложью. Почему ты соврал? Сейчас же говори мне, что здесь произошло.
— Поумерь свою властность и отправляйся домой, — мрачно сказал Олег. — Нечего тебе тут делать.
— Я не сдвинусь с места так и знай, — притопнула она ногой.
Олег воззрился на Германа, но тот лишь сокрушенно покивал головой.
— Ты бледна…
— Не меняй темы.
Олег тяжело вздохнул, как не ему было знать об упёртом характер старшей сестры.
— Не томи, — просила его Вера.
— Надя… — начал Олег и тут же споткнулся, не находя слов. — Была убита.
Вера вскрикнула, перепугав мужчин до холодного пота, но решила, что обморок подождет. Она бросилась к Олегу и вцепилась ему в воротник.
— Я хочу видеть, как этот мерзавец корчится в предсмертных муках.
Олег взял её за ладони и мягко отстранил от себя, передав в руки Германа.
— Его не повесят, — огладил он плащ. — Его обезглавят.
Вера пораженно захлопала глазами.
— Но… как же… Разве руку на неё поднял не слуга или мещанин?
Олег покачал головой.
— Горячев, — выдохнул он.
Мир Веры пошатнулся, но Герман поддержал её.
— Почему? — выдохнула она.
Олег пожал плечами.
— Теперь он никому ничего не скажет. Сегодня было публичное наказание, завтра состоится казнь.
— Почему ты не сказал мне раньше? — Вера сделалась ужасно бледна и мрачна.
— Это мерзкое зрелище скажу я тебе. Он стал ещё более жалким. Смотреть на него было противно, скулил как побитая псина, пока его вели под конвоем до церкви, — Олег сжал кулаки. — Ты сможешь насладиться этим зрелищем на казни.
Вдруг
