Я тряхнул головой, расправил крылья. Короткий сон восстановил утраченные силы. Или это Прасковья чего-то нахимичила? А-а, не важно.
– Погодь, погодь, не сори пером, – знахарка взяла меня себе подмышку, как курицу какую-то, понесла мимо раненых, которые лежали везде: и на лавках, и на столе, и на полу. – На воздух выйдем.
Воздух был насыщен дымом, пеплом, кровью, огнем, смертью. А еще я почувствовал напряженность в пространстве, словно одна сила пыталась подчинить себе другую, а та, в свою очередь, упрямо не хотела сдаваться. И упрямство это было таким упорным, что вызывало удивление, а, в некоторой степени, даже страх и уважение, порождающее еще большее стремление покорить, уничтожить непокорных.
– Вот, теперича можно и гуторить, – Прасковья присела на лавочку, поставила меня рядом.
– Гляди-ка, – послышалось из окна. Два бородатых пожилых мужичонка смотрели на нас большими глазами. – Никак с птахой языком человечьим молвит.
– Вот правду женка моя вещала: ведьма она, – сказал один.
– Все бабы ведьмы, – закивал второй. – Эта хоть душевная.
– А ну, делом займитесь, дармоеды! – грозно приказала Прасковья, улыбаясь тайком. – Не то шкалика к ужину не узрите, пропойцы, аки ух своих.
Мужиков как ветром сдуло.
– Ишь, небо оземь разобьется, а энтим абы вина наливали – все нипочем, – проговорила Прасковья, смахивая улыбку со своего лица. – Давай-ка, сокол, грамотку прилажу, дабы не мешала оная в дороге.
– Ты уж прости, птаха, да воевода велел не мешкать, – продолжала она говорить, занимаясь мной. – Коль крылья в ладу, да лететь спроможен, то и в путь тебе надобно незамедлительно. Баял Авдей, что от твого проворства люд козельский зело зависит. Солнце высоко стоит, а дело спешное, видать. Токмо слушай да внимай словесам моим. Никому не ведомо, кто ты есть на деле, потому вертаться будешь ходом тайным, никому неведомым. Там муж не пройдет, и ребенок не пройдет, ибо то не ход – нора лисья. Иначе никак, извиняй. И поспешай. Татары, видать, узрели, что не прост ты, посланец, потому небом путь заказан. Токмо как идти будешь, зри в оба глаза. Лисам война в подмогу, не до них ныне, а ествы в округе менее стало, потому они птицу нашу пуще прежнего воруют. Гляди, как бы в пути не приветили тебя лесные проказницы. Ну, все уразумел? Идем, что ли?
Прасковья подхватила меня на руки, крикнула помощнице, что скоро вернется, и быстрым шагом поспешила по улице к стене городской.
Не знаю, как это у нее получилось, только внимания на меня почти не обращали. Кто-то иногда здоровался с ведуньей, кто-то что-то спрашивал про родных. Прасковья отвечала коротко, давая понять всем своим видом, что занята.
У стены суета была еще та. Воины метались, перебегали с места на место. Кто-то подносил боеприпасы, кто-то под огнем противника заделывал бреши в стене, кто-то раненых оттаскивал в безопасное место. Подростки собирали каменные ядра для пращ, женщины делали перевязки, подносили кто воду, кто еду.
Кто-то снова окликнул знахарку. Та махнула рукой, отнесла меня под самую стену, туда, где находился стык башни и стены, указала пальцем в угол, засыпанный каким-то хламом, а сама поспешила на зов.
Я поторопился убраться в указанном направлении, чтобы меня банально не затоптали ногами. Добравшись до угла, осмотрелся. Ага, вот оно что. На первый взгляд, пробраться к кладке было нереально, но так только казалось. Вблизи же оказалось, что хитрые лисы проделали лазейку в этой свалке. Что ж, пора перевоплощаться. Я еще раз переступил с лапы на лапу, проверяя, в порядке ли конечность. Побаливает, конечно, но вполне терпимо. Пора.
Хорошо все же иногда быть маленьким. На тебя не обращают внимания, можно укрыться в таком месте, где никому даже и в голову не взбредет искать. Вот только нужно сдерживаться при перевоплощении, чтобы не выдать себя ни стоном, ни звуком. Хоть вокруг шум стоит еще тот, но береженого, как говориться, Бог бережет.
Едва перья сменились серебристо-черной шубой, мое обоняние многократно усилилось. Я чувствовал все разнообразие запахов, связанных с массовыми смертями, а еще запах курятины, гусей, от которого у меня даже слюнки потекли.
Секунда – и я оказался в полной темноте. Позади остались шум и суета. Теперь я должен был довериться своему носу, мозгу и инстинктам. А что мне подсказывают эти помощники? Нора пока пуста. Крота и десяток червей в расчет не берем. Выход, несомненно, есть, потому как потянуло слабеньким сквознячком с наружи, а нос сумел идентифицировать едва уловимый запах дыма, конского навоза, чего-то кисломолочного, возможно, кумыса. Ну, чего застыл, Леня? Шевели, шевели лапами, не то замерзнешь.
Я быстро, но осторожно поспешил по узкой норе. Здесь можно было только ползти, но ползти быстро. Так, крот, а ну, вали отсюда. Да не буду я тебя есть, дался ты мне. Фу, обгадился. Все, не шипи, подожду, подожду, иди уже в свою нору. Противный какой крот попался. Нужно осторожно миновать это место, а то потом долго отмываться придется.
Лапа начала побаливать сильнее. Да уж, нагрузка не шуточная. Я-то думал, что назад придется больше крыльями работать, а тут такая оказия. Ничего, до выхода не так уж и далеко, вот, искра яркая появилась впереди, да сквознячок усилился. Я бы не назвал его свежим, от татарского войска тянуло еще тем амбре. Посмотрел бы я на вас, если бы вы провели в походах хотя бы год, а они, похоже, рождались и умирали в седле.
Вот он, выход. Мне еще повезло, что полз я днем. Ночью, возможно, пришлось бы драться с хозяевами лаза. Чужак, как-никак.
Я залег в нескольких сантиметрах от выхода. Нужно отдышаться, отдохнуть, осмотреться. Я пощупал лапой шею. Порядок, послание на месте. Что там у нас по курсу?
У стены было столпотворение. Я видел тысячи ног, которые топтались в нескольких шагах от меня. Время от времени падали тела, их тут же оттаскивали, если они мешали, на место павших становились живые. Что-то больно ляпнуло в лоб. Смола. Если бы не шерсть – ожог был бы, а так отделался только легким испугом.
Рог затрубил как-то неожиданно, перекрывая шум боя. Ага, татары отступают, значит, штурм отбит. Теперь внимание! Не упусти момент, Леня.
Стартовал я даже неожиданно для самого себя. Осаждающие еще не успели добраться до своего лагеря, а мои лапы несли меня по усеянному трупами полю. Вдруг глаза засекли знакомые очертания, и мозг мгновенно дал сигнал тормознуть. Раненая лапа отозвалась резкой болью от экстренного маневра, но я почти не обратил на нее внимания. На плоском указательном камне, который теперь покосился и почти лежал на боку, была четко выбита руна Треба. Вот он, знак. Значит, не зря все же Митник привел нас сюда.
Неожиданно повалил густой снег, похолодало резко, словно кто-то выбросил в атмосферу мегатонну льда. Черт, про Ледницу в этой суматохе я как-то совсем позабыл. Быстрее к своим!
Метель закружила нешуточная. В такой пелене заблудиться – раз плюнуть. Ветер дул со всех сторон, запахи перемешались, как коктейль в микшере, так что разобрать, где свои, а где враги, было не так и просто. Если бы не звериная интуиция и инстинкты, даже не знаю, чем бы все дело закончилось.
Лагерь я проскочил незаметно для врага. Татары старались упрятаться, кто где: кто в юртах, кто в шатрах, а кто под попонами конскими. Костры ветер разметал, как капризный ребенок старые игрушки. Искры какое-то время летали вперемешку со снегом, но быстро угасли. Борясь с неистовым ветром, я пробрался к лесу и вздохнул с облегчением: пронесло. Найти бы еще Паляныцю с манатками.
Это оказалось тоже не так просто. Я просочился из осажденного города совсем не там, откуда стартовал. Пришлось в метели полагаться на глаз да слух. В общем, проплутав около часа, я, наконец, вышел на своего командира. Тот стойко, согласно устава, переносил все тяготы и лишения воинской службы, прислонившись к стволу крепкой ели. На лице, обдуваемом сильным ветром, была написана тревога и сомнение. Ну да, погодка-то теперь нелетная. Я подобрался вплотную и потерся боком о Васин берц. Увидав меня, тот едва не въехал мне носком по ребрам, сдержав ногу в последний миг. Очевидно, заметил послание.
– Ну, наконец-то, – Вася присел, обнял меня за шею. – Я уж думал: все, сорвалась операция. Давай, перевоплощайся быстрее.
Я помотал головой, потрогал лапой грамотку.
– А-а, понял, – Паляныця начал отвязывать ее. – Боишься быть задушенным. Все, давай. Нет, погоди.
Он быстро снял повязку, кивнул, мол, давай.
Боль, холод, ветер… В таких экстремальных условиях перевоплощение превращалось не просто в пытку, а в изысканное издевательство. Ох, как же хорошо, что ткань камуфляжа поддерживает постоянную, оптимальную температуру для тела! Тонкие иголки холода, пронизавшие кожу, постепенно уступали место теплой волне, прокатившейся от шеи до пят. Надеюсь, воспаление мне все же не грозит.
– Здорово, – проговорил, наконец, я, надевая поверх доспехов цепочку со звездой. – Не ждал в таком виде?
