Элина ещё долго наблюдала за безмятежным лицом, за высоко вздымавшейся грудью, и как никогда захотела поверить в Богов и помолиться им: «Пусть у него всё будет хорошо».
Когда Аделина вернулась, двое уже крепко спали.
Глава 13. «Трусливый подвиг»
В среду выпал снег. Первый и от того такой долгожданный. И пусть за окном ноябрь, это прибавляло радости.
На сегодня оставалось ещё два урока у Григория Марковича. После литературных дебатов на тему: «Был ли Печорин достойным человеком» и неожиданного диктанта по русскому языку, все восприняли уроки любви к себе как заслуженную передышку.
– Сегодня мы затронем два знакомых всем чувства: любовь и ненависть. Полные противоположности, верно? Тем не менее очень важные для целостности личности. На свете просто не существует человека, кто любил бы всё вокруг или наоборот ненавидел. Хотя найдутся некоторые, что будут утверждать: «Нет, нет, я миролюбец, я принимаю всех и вся какими те есть». Но попахивает, правда? Попахивает наглой ложью и большими проблемами, ведь создали для себя кучу запретов и не дают спокойно жить. Мы с вами такими ни за что не будем. Давайте поделимся тем, что каждый ненавидит вот прямо до дрожи. Никого не осуждаем, помним? Я начну первым. Не буду говорить про Канцелярию и учительскую бумажную волокиту – эти вещи должны исчезнуть с лица земли навсегда, вы и так знаете! Вместо этого скажу вот что: я ненавижу скучных людей, без искорок, таких как Артемий Трофимыч, забывший всякие страсти и мечты; ненавижу красный цвет и павлиньи перья для шляп; ненавижу эти семь минут перед сном, когда проживаешь весь день заново! Это простые вещи, обыденные, но они тоже часть меня. Я не могу перестроиться и любить их, но и не говорю, что если что-то меня бесит, то и других должно. Все мы разные, и вкусы у нас разные. Мы – это мы, какими бы ни были. Но теперь давайте вы. С первого ряда и до конца.
Один за другим ребята следовали примеру Григория Марковича. Тот лишь кивал, хвалил и никак не комментировал предметы их ненависти.
– Ненавижу ситуации, в которых ничего не могу сделать и никак помочь. Ненавижу тучи и грозы, сыпучие тени, острую еду, муравьёв и складки на одежде. А ещё закостенелость и консервативность Трёх Орденов, а Канцелярии особенно, – сказала Аделина.
– Ненавижу опаздывающих и тех, кто подрывает дисциплину, слетающие сроки и изменения в планах, старые пьесы в репертуаре и бездарных актёров. Ненавижу исправлять за других ошибки. Согласовывать декорации и бегать перед Виолеттой Демидовной, лишь бы не лишиться места и ставить то, что нравиться ей, а не мне, – Аврелий выложил подноготную театралов как на духу.
– Не люблю правила и запреты, чужие указы: что мне делать и как. Сплетников, подлиз, тех, кто только и думает о себе и наживе. Критиков, открывающих рот лишь бы поспорить, а не понять искусство. Девчонок, кричащих под моими окнами и оставляющих подарки и письма под дверью…Отстаньте уже, неясно что ли с первого раза! – учителю пришлось останавливать распалившегося Измагарда, что вскочил из-за парты.
– Для меня самое не любимое: люди, не понимающие очевидных вещей и не желающие даже этого исправлять. Ненавижу бессмысленные книги и знания; пыль и сломанные вещи, беспорядок и не заправленную кровать. Ненавижу законы, созданные не для того чтобы защищать, а для того чтобы угодить. Ненавижу правила Рода, жертвы ради сохранения статуса, ненавижу… – Севериан осёкся, но Элина готова была поклясться, что тот хотел сказать: «отца».
– Зима, грубая ткань, алкоголь, драки, – коротко и совсем не заинтересованно перечислила Авелин, загибая пальцы.
Подошёл черёд Элины. Ладошки вспотели, а она вновь и вновь прокручивала слова. Под всеми этими взглядами скоро остановится сердце.
– Мне не нравятся, – сделала вдох, как перед прыжком в воду, – ранние подъёмы и морозы, больно бьющая по ушам музыка и расстроенная гитара. Ещё, наверно, бестактность. Неожиданности и подарки. Люди, забывшие, что значит быть людьми.
Выслушав их внимательно и вдумчиво, Григорий Маркович продолжил:
– Молодцы, спасибо за честность. Видите, сколько всего мы таим внутри. Разве это не прекрасно? Ненависть – одно из сильнейших чувств. Порой она становится лучшей мотивацией, целью. Но и губит многих, поглощая и вытесняя из мыслей всё другое. Хотя есть кое-что, постоянно борющееся с ненавистью. Любовь, да. Как думаете, что сильнее? Проверим? Давайте теперь поделимся тем, что мы любим. Только без влюблённостей и признаний! Начну опять я… Я люблю учить и общаться с вами, ребята, узнавая намного больше, чем то, чему учу. Люблю показы мод, особенно те, что устраивают мои друзья у неключей. Люблю уходить с работы пораньше, чтобы заглянуть в «Эпатаж». В общем жить люблю, людей и себя.
Такому отношению оставалось только завидовать. О любви ученики говорили менее уверенно и открыто. Любовь сокровенней ненависти, уязвимей под чужими глазами.
– Свободу люблю! Никаких указав, я сам себе хозяин, – горячечно воскликнул Измагард.
– Друзей и брата, – Севериан не думал долго.
– Маму и бабушку, их ужасную стряпню, – от Кирилла никто не ожидал откровений.
Элина долго думала, а когда подошла очередь, вся извелась. На ум пришло лишь одно слово:
– Музыку.
Прозвенел звонок, и из классной комнаты они спустились в зал с зеркалами. Григорий Маркович заканчивал свою мысль по дороге.
– Любовью обязательно надо делиться, не скрывать и не хранить как зеницу ока. Своими чувства мы делаем мир лучше. Сколько стихов и песен написано, книг, картин, кино. Наши чувства и есть искусство. Поэтому не надо бояться любви, это то же самое, как если бояться себя.
Элина заметила, что зеркал стало меньше, и, словно читая мысли, учитель произнёс:
– На следующей неделе у нас будет последнее занятие с этими малышками. Заслушаем тех, кто остался и тех, кому есть что сказать вновь. А дальше…Вы даже не представляете, что ждёт нас дальше!
На сеанс личной терапии претендовали немногие. Самые смелые выступили ещё на первых занятиях, и сейчас пришёл черёд для тихонь и лентяев, оттягивающих момент, чем дальше, тем лучше. Элину брал мандраж от одной лишь мысли, и она понадеялась, что возможно про неё забудут, или случится апокалипсис. Тогда не придётся позориться в очередной раз. Но ведь ещё есть целая неделя, чтобы извести себя до полусмерти, и заучить речь, чтобы не заикаться по-глупому.
И так, подходили они к зеркалу, вставшему посреди зала, высившемуся во весь рост, но отражавшему только одного.
– Я не знаю, что делать. И ты мне не помощник, конечно, но раз чтобы получить оценку, нужно стоять здесь и изливать душу, я не причём, – Элина внимательно вслушивалась в речь Кирилла. Он непривычно решительно вышел вперёд, встал и, сняв очки, вгляделся в собственное отражение. – Предположим, дома у
