Офис Майнарда перетерпел безвозвратные изменения. Теперь из трехкомнатной квартирки на Дархане он переехал в трехэтажное здание полное факсов, ксероксов и высокомерного планктона. Я совсем не вписывался в его вибрирующую деловитость и надменность. Так наверное чувствует себя агент-нелегал, долгие годы работающий в суровых оперативных реалиях. Он вдруг возвращается в Центр и с ужасом замечает, что весь его риск, пот и кровь давно равномерно раздербанены сытыми и уверенными людьми за конторскими столами, а он тут никому не нужен нахуй.
Новая секретарша Эппса не пустила меня в кабинет, который раньше открывался без стука. Я вспомнил как мы со шкипером ночевали на крыше разбомбленного аэропорта в Мазар-и-Шарифе и чуть не заплакал.
* * *
Я ехал закрывать вертеп Веры Петровны. Суки. Заразили пакостью и отдали в лапы дарханского эскулапа. Сейчас я спущу на них свору безликих агентов генерала Тилляева. Никто больше не пострадает и не получит удар ниже пояса.
Вера Петровна обняла меня как родного. Даже больше. Она бесстыдно прижалась ко мне всем своим тихо увядающим телом. Мой новый статус, видимо включал в себя бесплатную яичницу и возможный минет.
— Я читала в интернете, что мы очень мало воды пьем. От него, от безвоживания этого все наши хвори. Ты пей, пей водичку-то!
Мое идиотское воспитание и ничем неоправданная вежливость довели до того, что водичка теперь буквально булькала у меня в горле. Пока я пил стакан за стаканом, Вера Петровна дышала мне в лицо, низко склонившись над тарелкой. Туда иногда падала ее перхоть. К горлу подступила тошнота.
— Как назвать подумали уже, охламоны? Вера Петровна посмотрела ласково, как мама.
— Кого назвать?
— Ба! Нюшка не сказала што ли? От баба упряма. От характерец! Так ведь на сносях она!
Вопрос типа «вы уверены» и прочая пурга, которую несут в такой момент обезумевшие смертельно раненные в яйца мужчины, не успел сорваться с языка. Вера Петровна опередила.
— Да конешна уверена! Я про этих халд больше ихнего знаю. Мать родна не знат, а я знаю!
* * *
Я так и не узнал как проходят допросы с детектором лжи. Шел шестой день после провала в красном секторе, но Шпиги будто даже забыл про меня. Нужно только попросить Джейка выкрасть запальную зажигалку Зиппо из офисов армейской контрразведки и почитать в интернете как обманывают полиграф. Я вяло и неряшливо начал расширять каршинский штат на уровень компании с шестизначным контрактом.
На бюро пропусков сказали, что так как я не проходил отбор через Уорлд Лэнгвидж Ресорсиз или фирму Ешлик, необходимо пройти медицинское освидетельствование. Меня эскортировали в маленький госпиталь, палатка котрого занимала место между почтой и штабом К2. Площадь базы была так аккуратно заполнена зданиями и палатками, что можно была отдать Гудману титул чемпиона по игре в Тетрис.
Медосмотр провадила сестра Джуди Джаник. Та самая Джуди которую Джейк обрюхатил в контейнере Балтика Зеро. С той поры прошла целая жизнь. Я глянул на Джуди с ностальгией и болью, будто сам был отцом ее заметно округлившегося животика. Как истинный джентльмен я ни одним словом не выдал, что владею ключами от тайны внутриконтейнерного оплодотворения. Джуди нежно оттянула кожу на моем запястье и прогнала под кожу гадость призванную вызвать реакцию Манту. Реакция Манту это ответ организма на туберкулин. Если у вас вскоре возникает явственная кожная реакция это означает организм давно знает в лицо туберкулезную палочку и уже вовсю с ней борется. У здорового человека нет таких микровойск быстрого реагирования и реакция Манту минимальна.
До сих пор точно не знаю подцепил ли я туберкулез плавая гавном по тюрьмам и пересылкам или просто не стоило три дня принимать душ, но на базу меня больше не пустили никогда. Существовала так же возможность, что Пентагон сольет туберкулезную информацию в Госдеп и мне аннулируют злосчастную двухмесячную визу. Впрочем я ее не просил изначально.
Я торчал целыми днями в Каршах парализованный депрессией. Недавний визит к дарханскому доктору, запрет на К2, интриги команды Тилляева прочно захватывающей власть и вытеснявшей людей Эппса на всех уровнях, погрузили мой мир в полумрак. Альберт теперь стучал Тилляеву и совсем не привозил мне бамбук. Он мстил за американскую визу.
Но самое поганое — куда-то исчез мой отец. В один из грустных дней после гибели пуделя Борьки, он вышел из дома и до сих пор не вернулся обратно.
* * *
Легко прошел погранконтроль в Шерёме. Отбирать было нечего. Триколорные саламандры остались не солоно хлебавши. Но они нашли способ мне досадить. Что то им не понравилось в паспорте несчастной забитой жены капитана Казематова. Ее задержали перед самой линией кордона. Получилось так, что тысячадолларовый чек, половина из которого была собственностью семьи Казематовых, остался у меня в бумажнике. Я метался по зоне дюти фри до последнего момента, когда на меня уже начала орать аэрофлотовская стюардесса. Опоздать на рейс нельзя было никак. Мадам Казематову так и не пропустили.
Я прилепился носом к иллюминатору и с ужасом думал о возможной мести капитана РОВД. В Ташкенте заложниками остались Анна и моя мама.
* * *
Я уже готовился покинуть новый звездный офис Майнард — Тилляев, когда меня поманил пальцем тонкий юноша с презрительным лицом. Это был тот самый юноша, который затеял заранее спланированную драку в Вигваме и схлопотал от Кори Бендера. Юношу звали Улугбек. На его двери висела массивная табличка — «Тилляев Улугбек Абдураимович, финансовый менеджер».
— Ты Шурик который из Карши?
В голосе юноши прозвучала доза презрения в несколько раз превышающая стандартный для Абдураимыча уровень. Я вежливо поклонился.
— Зарплату каршинским ты платишь? Я поклонился еще ниже.
— Подожди минут десять, я сейчас соберу наличные, выдашь всем каршинцам в офисе и на стройплощадке под подпись. Понял?
Я поклонился так низко, что юный Улугбек Абдураимыч вспылил:
— Издеваешься?
* * *
Когда вы долго играете в покер у вас не возникает вопросов новичка. Стоит ли пасовать или может пронесёт и удастся дёрнуть средненькую ставку? Опытный игрок вообще не следит за покером. Он выматывает и сбивает с толку оппонента, а потом срывает банк даже не глянув в свои карты. Это игра на грани, когда воля разносит в хлам флэш рояль на руках твоей судьбы.
Моё исчезновение не замечали дня три. Я тщательно мониторил электронную почту Майнарда. В последнее время Эппс расслабился и иногда выбрасывал в общую рассылку письма не предназначенные для широкой популяризации. Но большим господам было совсем не до меня. Тилляевцы раковой опухолью вовсю вытесняли из бизнеса романтика Ван Эппса.
Я успел купить билет на самолет. Пришлось купить в оба конца потому что опытные инфильтраторы американской границы говорили, что с билетом в один конец могут развернуть в аэропорту имени Джона Кеннеди.
Потом я нашел сестру Скипирича. Скипирич или как мы его нежно называли «Скипи» уже восемь лет изучал социологию в университете штата Оклахома. Социология в США видимо была так же востребована как и в великой джамахирии. Поэтому Скипи подрабатывал на стройке. «Передай деньги моей сестре в Ташкенте, хорошо? А я отдам тебе тут, как только прилетишь».
Скипи я знал со второго класса и он являл собой образец ангельской доброты и чертовской непрактичности. Я был уверен, что он не обманет и не кинет с деньгой. Из девяти сорванных у финансового менеджера тысяч я оставил себе штуцер на карманные расходы. Остальные переправились в Оклахому самым джентльменским из всех известных мне трансферов. Оставалось найти тихое место и пересидеть долгие восемь дней до вылета. Я не знал каковы пределы могущества генерала Тилляева и мне совсем не хотелось его испытывать. Ташкент и Карши теперь совсем не годились для прогулки романтика.
* * *
Судьбу отца наверное решил тот факт, что он переписал олимпийскую квартиру на Василину Ангелопулос. Профессор был слишком подавлен после смерти Борьки и просто плыл по течению. Печаль лишила его силы воли. Греческая богиня-пэтэушница переехала к отцу с пятью чемоданами и позволяла делать все что он хочет — а именно пить горькую и глотать на закуску виагру.
Через две недели после новоселья у отца случился инсульт. Он пролежал на кухне больше двух часов. Потом отец очнулся, покачиваясь вышел из дома и пропал. Больше всех страдала и искала его несчастная влюблённая. Я был занят своей депрессией и лежал целыми днями на диване в Карши. Моя жизнь была окончена.
Отца нашли недалеко от нашего старого родового гнезда в Сергелях. Как он туда дошел из Олимпии не знал никто. Папа лежал между грядками на клубничном поле чудес и улыбался во сне. Его очки немного перекосились набок.
