Все это вместе?
Она слышала эти слова так, как если бы он стоял рядом с ней, как стоял в мгновения тоски и растерянности, непоколебимое пламя во тьме.
Как открыты мне эти края —
Пусты,
Потому что оборвана нить.
И теперь
Несчастен я в этих краях.
Потому что нить оборвана.
Она слышала эти слова так, как если бы он стоял рядом с ней, как стоял в мгновения тоски и растерянности, непоколебимое пламя во тьме.
«Несчастен я в этих краях,— повторила она себе.— Потому что нить оборвана. Потому что я одна.
Как открыты мне эти края, — сказала она темноте, плывя и распадаясь.— Я бегу от этого ужасного ребенка, Иного, оставляя за собой обломки себя.
Пусты,— прошептала она вспыхивающей пустоте.— Потому что нить оборвана».
И тут что-то ее ошеломило, привлекло ее распадающееся внимание. Голос. Голос?
«Операционная система,— подумала она.— Она позвала меня обратно. Интересно, что означает слово „обратно“? А слово „меня“?..»— Думать было все тяжелее и тяжелее.
«Потому что нить оборвана».
Песня донеслась к ней через пустоту, но не как звук, а как что-то меньшее и большее, одновременно. Брызги света, как будто далекий взрыв в вакууме, крошечное биение тепла на дне замерзшего, вялого океана. Сонный шепот, услышанный на пороге бодрствования, идея, мысль, запах, приглушенный стук сердца. Это…
«!Ксаббу?»
С другой стороны вселенной тихий шепот: «Рени?..»
Невозможно. Невозможно! «!Ксаббу! Иисус милосердный, это ты?»
Внезапно распад показался ей не благом, а злом. Внезапно она захотела получить назад все, что потеряла, хотя, быть может, уже слишком поздно. Она почти ушла, почти распалась на составляющие части, почти стала недолговечным облаком частиц в море звезд.
«Нет,— подумала она.— Он где-то там, снаружи. Снаружи!— Она должна бороться, плыть к нему, но не чувствовала реальности — здесь не было силы тяжести, не отчего оттолкнуться.— !Ксаббу! Я тону!»
«Рени.— Голос, слабый, почти не слышный.— Иди ко мне».
«Где ты?»
«Рядом с тобой. Всегда рядом с тобой».
И она открыла всю себя и почувствовала его, как он и сказал, рядом с собой, неопределенное расплывчатое облако, как будто во время долгого ночного прилива вселенной две галактики встретились и, как призраки, проходят сквозь друг друга.
«Я чувствую тебя,— сказала она.— Не бросай меня».
«Не бросай меня,— эхом отозвался его голос.— Верь мне».
Она верила. Он потянулась к нему, страстно желая, чтобы нить не порвалась.
«Коснулась,— сказала она.— Я коснулась».
«Я чувствую».
И они встретились и обнялись — шириной во много световых лет, но близкие, как прилив и отлив, слившие на один удар сердца, две матрицы обнаженных мыслей стянулись в темноте и крепко ухватились друг за друга в бесконечном любовном объятии.
У нее опять было тело. Она знала это, даже с закрытыми глазами, потому что она прижалась к нему так близко, как не прижималась ни к кому.
— Где мы? — наконец сказала она. Она слышала, как бьется его сердце, быстро и сильно, слышала его дыхание. Все остальное молчало, но она не нуждалась во всем остальном.
— Не имеет значения, — сказал он. — Мы вместе.
— Мы… занимались любовью.
— Не имеет значения. — Он вздохнул, потом засмеялся. — Я не знаю. Но думаю… да, мы любили друг друга.
Внезапно она сообразила, что боится открыть глаза. И обхватила его еще сильнее, хотя и не думала, что такое возможно.
— Не имеет значения, — согласилась она. Я думала, что никогда не найду тебя.
Его пальцы коснулись ее лица, холодные, настоящие. Она так испугалась, что все-таки взглянула на него, несмотря на все. Да, на нее глядело сверху вниз его лицо, его дорогое лицо, освещенное холодным вечерним светом. И в его дорогих глазах стояли слезы.
— Я… я не мог поверить… не мог дать себе поверить… — Он опустил свой лоб и коснулся ее. — Я так долго плыл… в этом свете. Тонул. Звал тебя. Распадался…
Она заплакала.
— У нас есть тела. Мы можем плакать. Мы… дома? В настоящем мире?
— Нет.
Обеспокоенная странным тоном, Рени села, не переставая обнимать его, боясь, что иначе они опять растают, станут нематериальными.
Умирающий свет освещал серый ландшафт, чужой, но странно знакомый. На мгновение ей показалось, что они вернулись на вершину черной горы, но там не было голых безлистных деревьев и пушистых кусты.
— Вначале я решил, что мы находимся там, куда я нырнул, когда искал тебя, — медленно сказал !Ксаббу.
— Нырнул?.. Куда?
— В Колодец. Но я ошибся. — Он указал на небо. — Гляди.
Она подняла голову. Ярко сверкали звезды. Луна, круглая и желтая, висела над горизонтом, как зрелый фрукт.
— Это африканская луна, — сказал он. — Луна Калахари.
— Но… но мне показалось… ты сказал, что мы не вернулись обратно… — Она отклонилась назад и уставилась на него. На нем была набедренная повязка из шкуры какого-то животного, а рядом, на грязной земле, лежали лук и колчан со стрелами. И она, тоже, была одета в шкуры.
— Это твой мир, — тихо сказала она. — Симуляция мира бушменов, куда ты брал меня — боже, с того времени прошел целый век! Где мы танцевали.
— Нет. — Он опять качнул головой, вытер слез со щек и глаз. — Нет, Рени, это кое-что другое — совсем другое.
Он встал, протянул руку и помог встать ей. Браслеты из стручков акации, завязанные вокруг его щиколоток, зашуршали.
— Но если это не твой мир…
— Там костер, — сказал он, указывая на мигающий свет, сделавший песок пустыни в красно-оранжевым. — За тем возвышением.
Они пошли через сухую котловину, пыль покрывала их ступни, и казалось, что они идут через облако. Серебряный свет луны играл на дюнах, камнях и колючих кустах.
Лагерный костер оказался маленьким и слабым, его питало всего несколько тонких прутьев. И никакого следа человека, только огромная ночная пустыня.
Прежде чем Рени успела что-нибудь спросить, !Ксаббу указал на глубокий овраг, который разрезал землю сразу за лагерем, сухая оболочка давно умершего потока.
— Внизу, — сказал он. — Я вижу его. Нет, я чувствую его.
Рени не видела ничего, кроме трепещущих теней вокруг огня, но голос !Ксаббу заставил ее внимательно поглядеть на него. Лицо было очень серьезное, но глаза горели восторженным огнем, про любого другого она бы сказала, что у него истерия.
— Что это? — Испуганная, она взяла его руку.
Держа ее руку в своей, он свел ее вниз и остановился рядом с костром. Она не могла не заметить, что на пыли не было других следов, кроме их. Посмотрев вниз, в овраг, она увидела, что ручей, вырывший его, не полностью умер: слабая струйка воды текла по самому низу, такая узкая, что спустившись вниз, она могла бы перегородить ее одной ступней. Рядом с ручейком что-то шевелилось — очень, очень маленькое.
!Ксаббу сель в пыль рядом с узким провалом. Его браслеты зашелестели.
— Дедушка, — сказал он.
Богомол посмотрел вверх, вздернув треугольную голову и подняв повыше пилообразные руки.
— Полосатая Мышь. Дикобраз. — Спокойный тихий голос шел отовсюду и из ниоткуда. — Вы пришли издалека посмотреть на конец.
— Можем мы сесть около костра?
— Можете.
Рени начала понимать.
— !Ксаббу, — прошептала она. — Это не Дедушка Богомол. Это Иной. Он взял образ из твоего сознания, каким-то образом. Мне он показался в виде Стивена — как будто он мой брат.
!Ксаббу только улыбнулся и посильнее сжал ее руку.
— В этом месте он Богомол, — сказал он. — Наконец-то, как бы ты не называла это, мы встретились со сном, которому мы снимся.
Она села рядом с ним, чувствуя себя слабой и эмоционально истощенной. Она хотела только одного — быть вместе с !Ксаббу. «Может быть он и прав,— подумал она.— Зачем сражаться? Логика исчезла, мы в чьем-то сне». Если Иной решил пообщаться таким образом — а возможно иначе он вообще не умеет! — остается только принять его правила. Она попыталась заставилась его, в облике Стивена, посмотреть на мир ее глазами; в результате его гнев и разочарование чуть не убили ее.
Богомол опустил свою сверкающую голову к земле, потом опять поднял, изучая их крохотными выпуклыми глазками.
— Скоро придет Всепожиратель, — сказал он. — Он придет и сюда, к моему костру.
— Еще можно кое-что сделать, Дедушка, — сказал !Ксаббу.
— Погоди, — прошептала Рени. — Я думала, что если в этой сказке и есть Всепожиратель, то это он. Он сам. Иной.
Насекомое, похоже, услышало ее.
— Мы в конце мира. Моя борьба окончена. Большая голодная тень вскоре сожрет все, что я сделал.
