«Попал под папу» — понял я. А я-то пересрался! Им сейчас не до меня.
«Попал под папу» означает, что перекрыли движение, потому, что едет юртбаши.
— Диккат, диккат! — проносится мимо белая милицейская машина. И вскоре на бешеной скорости, рассекая воздух, мимо простреливают джипы охраны и тройка тяжелых чёрных «Мерседесов».
У меня захватило дух. Секунда, и папский кортеж уже далеко, а я даже не успел разглядеть его гордый профиль.
Менты зевая, расходятся, возвращаясь к своей трудной и опасной службе. Водители нетерпеливо сигналят друг другу, и жизнь города, благоговейно замершая на пару минут, постепенно втекает в сонное русло ташкентского лета.
Жрать хочется неимоверно. Что-нибудь стырить или отобрать требует определенной подготовки. Планирования, если хотите. А вот пожрать надо прямо сейчас. Сию минуту.
В детстве, в советские времена, мы задержавшись на улице и проголодавшись, часто шли прямо на базар. Если там побродить по рядам и попробовать товар у каждого торговца, можно нажраться от пупа. Узбеки, они добрые. У одного вишенку, у другого яблоко, у третьего абрикос…
Повторим опыт детства. На базар. Барин изволит завтракать-с. За время прожитое Узбекистаном, под управлением доктора экономических наук, базар тоже сильно изменился.
Успел только снять пробу у трех торговцев, как на меня зашипели и закричали люди со всего ряда. Еще пара попыток что-нибудь попробовать, не покупая, и весь базар будет пинать меня ногами. Гады.
Поджав хвост, я заспешил к выходу.
Куда мне податься теперь? Вопросы ночлега и жратвы, когда нет ни того, ни другого, всегда будут заботить человечество куда больше, чем влияние символистов на раннее творчество Сергея Есенина.
* * *
Бакеева за эти шесть лет превратилась в сказочную красавицу. Или она всегда была такой?
Дома у ней толпа каких-то бестолковых родственников с бестолковыми расспросами. Аня видит, что я совсем не готов к интервью, и сразу тащит меня в корейское кафе. Спускаясь по лестнице, я пропускаю Аню вперёд и жадно любуюсь, как шаловливо свет солнца пробивается у нее между ног. Таких стройных и до одури желанных.
На улице жарко и я сразу представляю как горячо и потно, наверное, у Бакеши ТАМ. Сто тысяч лет не был в добром маленьком корейском кафе. Вкуснотища. Тут я невольно вспомнил хозяйку Европы, которую Артем планировал «немного оглушить», и мысленно пожелал ей счастья.
А разговор постепенно превращается в безумолк с ее стороны и судорожные вздохи нескрываемого страдания с моей. Моего старого проверенного аргумента в общении с прекраснейшей половиной — портмоне полного крупных банкнот теперь со мной нет. Не шикануть подарком, не оттанцевать ее в хорошем ресторане. Это обезоруживает.
Вот можно было бы вытащить и положить перед ней на тарелку свой прибор. Так ведь ментов сразу же вызовут.
Не понимаю, почему ей можно одевать блузку с вырезом до пояса и юбку тоньше паутины, которая, скорее, все только подчеркивает, а мне подобным оружием воспользоваться нельзя.
Что бы хоть как-то соблазнить Аню своей удалой крутостью и небывалой эксклюзивностью, я по секрету сообщаю ей, что сбежал из тюрьмы. Вот так вот вышло, золото моё. Однако это сообщение имеет обратный эффект и Бакеева обзывает меня идиотом.
Анка, милая, золотая моя, пойми — как же можно сидеть в тюрьме, которую никто не охраняет? Вот что значит быть идиотом, даже не попытаться толкнуть дверь, проверить, не закрыта ли? Просто сидеть, потому что какие-то люди сказали: «Сиди».
Я залпом вливаю колючую минералку.
Бакешка отказывается понять, тема побега её совершенно не трогает, и она рассказывает мне про лондонский Биг Бэн. Когда я провожаю ее до дверей, в ее глазах мелькает блядская искорка, та самая за которую любой мужик продаст душу дьяволу.
— Завтра утром приходи. Никого дома не будет, посмотрим сувениры из Лондона… — обещает она.
Даже если среди сувениров лондонский триппер, я все равно приду, приползу, на брюхе, решаю я.
Главное вот только где-то перекантоваться до утра.
* * *
В кинотеатре, где мы договорились с Артемом встретится, если вдруг разминёмся, идет все тот же самый фильм. Бегущий от правосудия. Но тогда у меня был у ног весь мир, а сейчас, я кажется, загнан в угол.
Артем так и не пришел.
* * *
Я прошел по кругу всех моих девочек. Не хочу прослыть бахвалом и сохраню их точное количество непрозрачными покровами. А еще немного боюсь, что кто-то из них даже станет читать сию безграмотную летопись.
Менты не отличились творческим подходом к розыскным мероприятиям. Они забрали у мамы мою старую записную книжку и тупо бомбили по алфавиту. Иногда, случайно, наши пути пересекались, и два раза я даже чувствовал на затылке их смрадное дыхание.
Если бы на месте ментов был я — то начал бы с девчонок, безусловно. Ну куда пойдет человек четыре года видевший женщин только на картинках?
Кстати, если придется бегать вам самим — помните — женщина это святое создание, способное вознестись над законом. Она вас спрячет долгой беспощадной зимой. Все мои подруги, даже осознавая возможные неприятностях с властями, кормили меня, прятали, ласкали и давали утром денег на трамвай.
Чего не скажешь о моих лучших друзьях — Малявин по телефону сказал, что менты угрожали создать проблемы его только что освободившемуся отцу и приходить к нему нельзя ни под каким предлогом. Лучше всего сдаться и не дурить.
У Стаса была жена на каком-то месяце и мы не могли ее беспокоить. Был семейный ужин с напряженными лицами и пустыми диалогами. О ночлеге не могло быть и речи.
Витолс уже полгода, как сам бегал от скорого на руку узбекского правосудия и даже близкий подход к его подъезду был чреват звонком «куда надо» от доброхотов-соседей.
Много людей в тот год или бегали, или уже сидели, или только-только освободились в новом доселе невиданном Узбекистане. Юртбаши торжественно поклялся на священной книге, что переловит всех бандитов.
Я не никакого имею права никого осуждать. Мой побег из тюрьмы без замков был важным психологическим опытом. И статистика моего варианта эксперимента Милгрэма все-таки говорит явно в пользу представительниц прекрасного пола. Любовь для женщин выше человеческих законов и правил. Поэтому именно женщины и спасут наш бестолковый мир.
* * *
Последнее место где я еще не побывал за те три недели, что бегал, был дом моей тетки, на одной из городских окраин. Ехать туда надо было часа полтора. А еще ее адреса не было в записной книжке ментов. Я очень устал и мне нужно было хотя бы недельку нормальной жизни перед рывком в Россию.
Экономическая модель юртбаши повлияла на тёткин образ жизни. Теперь с дипломом химико-технологического института, тетка добывала дома самогон. Самогон выходил крепкий, в соответствии со всеми строгими правилами ГОСТа. Поэтому она быстро его сбывала на Тезиковской толкучке каждое воскресение. В эпоху неконвертируемых узбекских зайчиков это было жидкое эльдорадо.
На огромной веранде, где на первое мая и новый год собирались всякие умные химики-технологи, кушали оливье и рассказывали брежневские анекдоты, теперь бродят огромные бутыли с мутной брагой. На их горлах одеты резиновые перчатки.
— Перчатки это индикаторы готовности браги. Если рука вяло склонена на бок, как у уставшей жертвы уже утонувшей в трясине, браге надо еще побродить. Если же перчатка изображает ладонь толстяка, останавливающего такси — то уже вот-вот можно гнать — учила тетка.
Тетка решила сделать из меня подмастерье-винокура.
* * *
Целую неделю я тут сплю, усиленно питаюсь, пью теткин виски, и занимаюсь английским с теткиными детьми. По воскресениям помогаю ей тащить на толкучку позвякивающие тяжеленные сумки. Руки стали ныть после двух раз и я убедил тетку купить для этой цели подержанную детскую коляску.
Теперь издалека кажется будто счастливый папаша проветривает первенца. Или первача, чтобы уж до конца быть точным.
Меня все устраивает. Жизнь моя потихоньку налаживается.
Беда приходит именно тогда, когда начинаешь давать слабину.
* * *
Мою беду звали дядя Ильдус. Так громко звался теткин секретный рыцарь. Расстелив на земле промасленную тряпицу, дядя Ильдус продавал на Тезиковке железки. Но это была всего лишь витрина.
На самом деле дядя Ильдус обладал какой-то магической силой, воле которой подчинялась вся тезиковская толкучка. Только сейчас я понимаю, что он крышевал и бутлеггерский проект моей тетушки. Кроме этого делового сотрудничества, он также посещал теткин альков раз в две недели. Выполнив эту важную функцию, он съедал огромный ляган пельменей, закусывал всё это дело колбасой и слегка икая, откланивался. Индикатором скорого ухода дяди Ильдуса был бесконечный спектр оттенков красноты его короткой шеи.
