Какой-то сморщенный старичок в широкополой шляпе все стучал кулаком по столу и повторял: "Эх, хороша, курва". Парни у выхода смеялись, вроде как невзначай упираясь руками в бока, так, что за полами пиджаков были видны пистолеты. Толстая женщина с копной кудряшек хлопала в ладоши. Тамада усердно напивался.
Сверкали поддельные брильянты. Пенилось синтетическое кружево, обнажая ловкие молодые ножки. Кожа к коже, губы к губам, томный зовущий взгляд - и расставание в полуобороте, объятия новых партнеров.
Музыка сбивала ритм сердца, синяки горели под слоем грима. Закручивая в вихре очередную девицу, Термит отыскивал краем глаза узкое черное платье, знакомую фигуру среди извивающихся танцоров. Было жарко.
Девушка в его руках почти обмякла.
- Выйдем, глотнем воздуха? - крикнул он ей на ухо, заглушая музыку.
Партнерша улыбнулась и кивнула.
Пробившись мимо танцующих пар, они выскользнули в крохотный внутренний дворик. Посреди выложенной брусчаткой площадки располагался небольшой фонтан.
- Боже, я, кажется, натерла ногу!
Девушка села на бортик бассейна и взялась за босоножку.
- Давай помогу.
Термит присел на корточки. Расстегнул ремешок.
- Сегодня звезды видны!
Между его пальцев блеснул автошприц. Игла молниеносно пробила кожу ступни. Девушка вздрогнула, но Термит уже спрятал свое орудие.
- Да, наверное, стоило бы сменить обувь, - пробормотал он.
- К черту!
Засмеявшись, она раскрутила босоножку и забросила ее в угол площадки. Мгновенно расстегнула вторую и босиком вприпрыжку побежала назад в зал.
Термит остался один. Он спрятал лицо в ладонях, не заботясь о том, что бередит раны, о том, что стирает грим.
"Я хуже всех палачей вместе взятых".
Музыка, тепло и близость других людей сделали ее почти пьяной. Анна покачивалась в такт мелодии. Как и все остальные. На короткое время музыка, алкоголь и общее желание их всех объединило. Бандиты и начинающие мазурики, честные работяги и девочки с окраин стали одним целым, одним огромным организмом. Их личности на миг поблекли, и это было прекрасно.
Анна слишком часто угадывала потаенные мотивы и тайные мысли, просто взглянув на человека. Когда-то ей нравилась ее работа, нравилось расшифровывать истинные обличья, но чем дальше, тем больше она любила маски. Ей хотелось не знать их чертовы секреты, но рабочая привычка въелась в сознание, как краска в руки маляра. Она машинально раскладывала всех встречных на кирпичики и смотрела, что же у них припрятано в погребе: алчность, злоба, темные желания, грязные мечты.
Иногда она пыталась разложить на составные части саму себя. Мысли-крысы и мысли-голуби пожирали друг друга, оставляя сочащийся кровью фарш, и Анна проклинала себя и свой талант. Но в последнее время она ненавидела его особенно сильно.
Оркестр, сердце бара, разгонял по помещению ритмы танго. Пульсация мелодии отдавалась в груди Анны сладкой болью. Она не знала всех фигур танца, но остальные двигались вообще как бог на душу положит, каким-то непостижимым образом все-таки попадая в музыку. Ладони касались ее талии, туго обтянутой черной тканью - жесткие и вялые, влажные от пота и холодные с мороза. Вереница лиц проплывала перед глазами. Анна расфокусировала взгляд, чтобы не видеть, не читать их. Когда она запрокидывала голову и смотрела сквозь ресницы на лампы, казалось, что каждую обрамляет радужный ореол.
"Если он - Охотник... значит, он безумец. Опасный психопат, который не сможет остановится. Он начал с акций почти невинных, но убийство Воленского, бомба на остановке, Пейнтбол... Охотник не сможет удержаться на грани зла. Рано или поздно он совершит что-то поистине ужасное".
Зал качался и переливался огнями из-за выступивших слез. Анна мысленно произнесла отрывистую путанную молитву, желая, чтобы Термит оказался кем угодно, только не Охотником.
Нервная мелодия танго взвилась в кульминации и умерла.
Певица села на край сцены, обмахиваясь салфеткой, барабанщик поднес к губам стакан минеральной воды.
Струны гитары заскрипели, зашептали что-то томительно-неторопливое. Кто-то из гостей отправился к столам, освежиться, кто-то остался танцевать, прижавшись к партнеру. Анна стояла одна, чувствуя себя почти больной.
Ее плеча осторожно коснулась рука в белой перчатке. Погладила по руке, спустилась к талии, застыв светлым цветком на черном фоне.
- Ты плачешь? Что-то случилось? - прошептала невеста.
- Ничего.
Две головы склонились друг к другу. Женщины, медленно вальсируя, закружились между столиков. Белое платье против черного, блондинистые локоны против темных гладких волос, сияние счастья против бледности потаенного страха.
- Все будет хорошо. Обязательно. Не нужно... вот и я сама зарыдала...
Они остановились. Невеста взяла безвольную руку Анны и поднесла к своему лицу. По гладкой щеке катились слезы.
- Прости. Я расстроила тебя в такой день, - с искренним сожалением сказала Анна.
Девушка улыбнулась и провела ее рукой по своей коже. Царапину на пальце защипало от соли.
- Нет. Я счастлива. И хочу, чтобы все остальные тоже...
- Я счастлива, - эхом повторила Анна и тут же ощутила, что это правда. - Я как все дуры-бабы плачу из-за пустяков! Пойдем лучше наших мужчин поищем, пока их не украли.
Они обе захихикали и стали пробираться между столиками. Невеста подобрала подол, и Анна увидела, что ступни у нее - босые. Она представила эту девушку на нагретой солнцем палубе корабля, щурящейся на солнце, с развевающимися на ветру волосами. Страх и нервозность ушли, вытесненные чувством слепой, густой, как патока, любви, переполнившей Анну. Когда она увидела Термита, ей захотелось его поцеловать. Нежно и крепко, и долго.
"Он не Охотник. Конечно же нет. Я уверена в этом. Наша бурная ночь после событий в Пейнтболе - всего лишь совпадение".
Ее сомнения растаяли, как снег, на душе было спокойно и радостно.
- Что ты сидишь? Пойдем. Потанцуем!
- Нет, погоди. Мы же встретились для разговора.
- Ну давай поговорим.
Она решительно набросила на плечи плащ. Предстоящее выяснение обстоятельств уже не пугало ее.
Они выскользнули на улицу. Там было темно и холодно, но это было даже приятно после духоты зала. Некоторые из гостей тоже прогуливались по улице, курили и шумно смеялись.
Каблучки Анны звонко цокали по асфальту. Она увидела парочку - он во фраке с чужого плеча, она - в пластиковом переливающемся платье, стоят и целуются. Схватив Термита за руку, она заставила его остановиться и прильнула губами к его губам. Но он с непривычной холодностью отстранил ее:
- Погоди.
- Ты не любишь меня?
Это был первый раз, когда кто-то из них вымолвил это слово. До сих пор они говорили о чем угодно, только не о любви.
По лицу Термита пробежала едва заметная тень. Отголосок боли, расшифровала Анна.
"Может быть, он боится, что я начну плести чушь о свадьбе и детишках? После почти года столь приятных встреч только секса ради?"
Она едва не засмеялась.
- Ты была права. Я преступник, - сказал Термит. - В последнее время я сделал много такого, из-за чего меня могли бы посадить. Если бы узнали.
В свете фонаря его лицо было жестким, с резкими тенями. Но Анне было достаточно выражения его глаз и тона его голоса, чтобы знать - он сказал правду.
Она спросила:
- Ты выполняешь грязную работу для синдиката?
- Да.
Это было правдой.
- Убиваешь для них?
- Пока до этого не дошло.
И это было правдой.
"Если я сейчас спрошу про Охотника, он ответит мне, и я буду знать наверняка... Хотя зачем? Я и так знаю".
- Значит я любовница мафиози? Постарайся выпутаться из их сетей, дорогой - не ради меня или закона, а ради себя. Синдикаты могут дать тебе и легальную работу.
- Иногда и дают.
- Но даже если ты кого-то убьешь, я буду молчать. А если тебя приведут ко мне на допрос, я подделаю данные. Но оплакивать тебя я не собираюсь! Если ты позволишь пристрелить себя, я тебе голову оторву!
- Я не позволю.
Термит улыбнулся и поцеловал Анну, как обычно, крепко и страстно.
Про Охотника она так и не спросила.
36. Стиратель
Золотые, выгоревшие на солнце травы высились почти до пояса. Жаркий воздух над ними был густым, как домашняя наливка, он пах сеном и медом. На краю поля зеленой стеной высились деревья. Лес был диким и темным, но на границе как стражи стояли в ряд старые липы, явно посаженные человеком. В центре поля росла яблоня-дичок, ее кудрявые ветви почти касались земли, создавая зеленый шатер.
Термит медленно осторожно вдохнул. Пьянящий воздух заполнил его легкие, он был таким густым и вкусным, что его было жалко выдыхать.
Вокруг царило безмятежное лето. Черные быстрые стрижи носились в глубоком небе как маленькие бомбардировщики, ветер гнал золотистые волны по травяному морю.
