знаю… Хотите ответить им? – спросил он, наконец. – Записать вашу версию и выложить? Ну, пристыдите их при всех?
– А что говорить-то?
– Да что хотите. Что они не правы, не знаю.
Баба Тоня вздохнула. Разум говорил – нет, какие глупости, прости господи! Клюквенная настойка сказала – да. Однозначно – да. Клюквенная настойка напомнила, что старушка была бойцом, что по составу крови она когда-то была немного поближе к стальным статуям. Какого черта? Самойлова прислушалась ко второму советчику.
– Давай. Куда смотреть-то?
Павлик раскрыл ноутбук, рабочий стол которого украшала статуя свободы в лучах солнца.
– Все-таки я уверена, – пробормотала Марина Витальевна, – что это памятник Софье Львовне, тетке моей незабвенной в девяностые уехавшей в штаты… А что? Ночнушка, бигуди на голове, древний примус… Такой я ее и помню…
Баба Тоня краситься в этот раз и наряжаться не стала. Сжала губы в тонкую линию, вдохнула. Выдохнула. Па-а-анеслась!
Начала-то она вполне миролюбиво, скромно даже, а потом постепенно увлеклась, совершенно забыв о камере. И перешла на громкость и интонации, которые когда-то потрясали комсомольские собрания. И что бабушка, мол, еще не такая старая, чтоб так ее разыгрывать! И пирожки у нее вкусные, просто эти две селедки крашеные жрут, что попало, да «вейп дурацкий» сосут, весь дом провонял. А потом в сортире сидят по часу! Ладно б, хоть водку пили, под мясо да картошечку, да с соленым огурчиком – не грех, так пьют какую-то шипучку алкогольную из жестянок, а от этой шипучки потом ржавчина растворяется. Готовить не умеют! Прибраться у себя не могут! Едят из одноразовых тарелок и коробок, чисто – корм, как скотина в деревне. Паша от состояния апатичной обреченности на середине монолога перешел к явному оживлению, разулыбался и даже иногда аплодировал беззвучно. А в отражении объектива от гнева, забывшись, расправляла плечи, забыв о ревматизме, спортивная двадцатилетняя девица, с каких статуи для ДК лепили. Которой не существовало уже лет пятьдесят. Сгинула же, а вот поди ж ты, оказывается, все это время внутри пряталась…
Спала, наверное?
– Только резать и отсылать в этот ваш интернет при мне будешь теперь, ясно? – выдохлась, наконец, Самойлова.
– Да-да, баб Тонь!
Через два часа ролик был на ютубе.
«Огонь-бабка наносит ответный удар».
Старушка сначала повозмущалась, а потом пожала плечами. Прозвище – такая штука, как не крутись – не отвяжешься. Огонь так огонь, тетка вон у нее Сычиха была, а кума – вообще Квасиха, откуда только взялось?
Девки оторопели. Панда и впрямь стала похожа на панду – так глаза округлились, Карамелька вытягивала перламутровые губки, изображая звук «О!».
– Может, вы переедете? – мягко намекнула Самойлова, когда они все столкнулись на кухне. – Как-то не пошло у нас, а девочки?
– Хрен там! – взвилась Карина, срываясь на визг. – За комнату до декабря заплачено!
– Ну, как знаете…
Все разошлись по своим убежищам, словно по разные стороны границы: рыть окопы и подвозить обозы с провиантом да оружием. И строить планы атаки.
Девки затаились на несколько дней, видимо, измышляя месть по страшнее. В квартире №7 установилась тревожная, чуткая тишина, напоминающая пресловутое затишье перед бурей. К концу недели, подчиняясь инстинкту выживания, с кухни сбежал местный паук, так, на всякий случай. Мухи не летали. Птицы не садились на перила балкона.
А в воскресенье пришел Паша, улыбаясь всеми своими веснушками, и протянул бабе Тоне тонкий белый конверт.
– Что это? – удивилась старушка, пропуская внука подруги внутрь и вытирая о фартук покрасневшие от мыться посуды руки.
– Почти двенадцать тысяч. Ваша доля. На рекламе и просмотрах…
– Че-го? – задохнулась Самойлова, недоверчиво, почти по-детски переводя взгляд с конверта на паренька и обратно.
Не решаясь взять и ни черта не понимая.
– Ну, на мой же канал выкладывали, – неверно понял ее вопрос тот, – я снимал, монтировал – мне половину. Честно же!
– Так. Ты заходи, давай. Руки мой и на кухню, потом поговорим.
Пока Паша пил чай и уминал свежие еще теплые пирожки, Самойлова пыталась уложить в голове, что ей заплатили за получасовой монолог живые деньги! Живые! Живее пенсии. Надо было спросить что-то еще, или хоть комментарии посмотреть… Но деньги. Бог ты мой. Сапоги куплю, старые-то совсем износила.
– А что внизу-то понаписали? Как в прошлый раз? – переложила она тревожащий ее вопрос на подельника.
– Да, знаете… – почесал тот голову мосластой пятерней. – Кто как… От «Совок отакуэ» до «На таких женщинах страна держится». Посмотрим, что ваши ответили? Хотите?
– Какие – «наши»? – в голове невольно мелькнула единственная ассоциация «наши в городе – немцы отступают».
– Ну, Панда и Карамелька?
– А они тоже что-то написали?! – всполошилась баба Тоня, чуть не выронив чашку с чаем из рук.
– Ролик выложили, – Пашка скривился. – Вроде как в ответ.
– Давай! – потребовала Самойлова, вцепившись невольно в скатерть.
Пятнадцать минут, раскрыв рот от возмущения, смотрела баба Тоня, как швабры рыскают по ее кухне, открывают ее шкаф, перебирают одежду, обувь, отпуская едкие комментарии. Вот, мол, какая она – огонь бабка. Бабка и есть. Потом повертели безделушки с полки, еще поржали.
Название – «Панда и Карамелька в стане врага».
Жар к щекам, жар в груди, взбесившаяся ниточка пульса – к счастью, приступ быстро кончился. Гнев отступил. Враг сделал свой ход, пора было расчехлять дальнобойные орудия и на штурм!
– Мы ж не можем этого так оставить? – кричала баба Тоня. – Да они охренели! Козы драные!
– Не тря-си-те ме-ня, пожалуйста. Да, спасибо. Можно, я сяду?
– Прости, ой! Да я от нервов все это.
– Ладно, ладно, – Паша расправил свитер на плечах, опираясь локтями о край стола, – и что мы сделаем?
– Для начала, расскажи-ка мне поподробнее, что это значит – «панда» и «карамелька»? И чем именно они занимаются. Подожди. По-дож-ди… Стой, говорю, ручку возьму. Чего – зачем? Записывать буду.
– А вот это, – сверкая всеми золотыми зубами, хихикнула баба Тоня, – не шампунь, девочки, это – упаковка от шампуня, которую эти «бьюти-блогерши» хреновы с какой-то помойки притащили да отмыли! А моют они бошки знаете, чем? А вот откроем шкафчик… Шампунь «Крапивный»! Вот те на! А пойдем-ка дальше…
В этот вечер Павлик проторчал у бабы Тони до поздней ночи, они пили чай, прислушивались чутко к творящемуся в соседней комнате и радовались количествам просмотров. И, разумеется, комментариев. Баба Тоня угадала: вцепиться в подноготную девок пожелали многие.
Швабры что-то поорали у себя, а потом совершили вылазку на кухню и похитили у бабы Тони большую луковицу из овощной корзины под столом.
