до другого.
– Четыре миллиона! – орал он, чуть не приплясывая на месте. – За два часа!
Все увечные, как по команде, обернулись к парню, наплевав на все травмы и приступы. Моментально наступила та звенящая от электричества тишина, какая бывает только в кино перед прыжком монстра с потолка. Стрешин невольно вздрогнул и тоже уставился на нового участника.
– Это еще кто? – устало спросил врач, размышляя, не вызвать ли уже этим психическую. – Несовершеннолетний? Что он тут делает?
– Внук мой, – отмахнулась баба Тоня, пытавшаяся не просто сесть, но и придать своему телу направление в сторону кухни, где стоял ноутбук.
– Капельница! – вскрикнула медсестра.
– Да лежите! Принесу, – Павлик вернулся в комнату с ноутбуком, и обитатели странной квартиры как по команде уставились на экран.
– Это ж сколько? – ахнула баба Тоня. – В деньгах? А?
– Делим пополам! – тут же скандально встряла Панда. – Половину вам, половину нам!
Карамелька ткнула подругу локтем в бок:
– Не тупи, Карин, теперь всем хватит.
А Самойлова только рукой махнула, расслабленно откидываясь на подушки. Перед ее глазами мелькнули видения давно забытого отпуска в Сочи. И шляпа. Обязательно широкополая ажурная белая шляпа. И чтоб волны берег облизывали длинными пенными языками, а чайки кричали радостно и тревожно, будто звали куда. И чтоб белый парус на горизонте. Всматриваться в него, лежа на песке, и лениво гадать – кто это там на палубе?.. Съездить еще раз на море, а там уж и помереть не страшно.
– Теперь нужно что-то вдогонку выпускать… – побарабанила пальцами по деревянной столешнице Карамелька, не без интереса поглядывая на худощавого Павлика. – Пока хайп…
– Так, Паш, на кухне пирожки свежие и чайник поставь, а? – попросила баба Тоня, с трудом очнувшаяся от мечтаний. – Сейчас придумаем, что дальше… А! Или может, пиццу закажем, вы как, девчонки? Что вы там лопаете? «Бегемот»?
Панда и Карамелька переглянулись.
– Вообще, она на вкус напоминает подошву тапка с сыром, – почесала нос Панда.
– Прям поразительно, что вам только не приходилось есть в жизни… – пробормотал Павлик, все еще изрядно на нервах.
– Мы бы лучше пирожков, баб Тонь, – Карамелька проигнорировала подначку, а вот подруга ее впервые глянула на парня по-особому, с интересом.
– Вкуснее, ага.
Потом и сами не заметили, как от сценария нового ролика перешли к теме: «какой мы в ванне сейчас ремонт забабахаем». Только вот – делать зеркальный потолок или нет? Баба Тоня хотела зеркальный.
А за окном выплескивался с неба на землю сизый московский рассвет. Паша поснимал немного, и теперь подкручивал цвета, сидя рядом с подельницами. Так что утренняя кисейная дымка тоже скоро получит свою порцию лайков и просмотров.
Впрочем, рассвету-то на это было категорически наплевать.
Алексею О., вот вообще без комментариев.
На реальных событиях
Я убью всех прямо сегодня. Эти их вечные смешки: Вадик, а ты вообще-то мужик? Хи-хи-хи. Подлые мелочные шуточки, и шепотки за спиной. Шорох юбок. Цокот каблучков. Шу-шу-шу. Господи! Мне так нужна была работа после универа, а в «Фарм-сити» слишком хорошо платили. Тогда я думал – это важно. Деньги, опыт, получше одеться, побороть врожденную застенчивость, после этого жизнь должна была наладиться. Должна!
Если бы не эти бабы. Кто не работал в женском коллективе – никогда не поймет. Когда они сбиваются в стаю, то постоянно пробуют тебя на зуб. Сначала кокетливо, выставляя ножку в проход между столами и вопрошая томным голоском – Вадик, ты мне нужен как мужчина, скажи, а тебе нравятся эти туфли? Остальные замирают на своих местах и только едва слышно хихикают в кулачки.
Я не обращал внимания. Флирт с глупыми курицами – это не для меня. Увольте. Я думал, они разочаруются да отстанут, но прав оказался только наполовину.
Они разочаровались.
Теперь шутки стали неприятными, все как одна – со шпильками.
Вадик, а ты только мальчиков любишь, или девушкой тоже можешь заинтересоваться?
Ой, у тебя такая задница классная, специально ее качаешь?
А я молчал. Не знал – как с ними? Не бить же, в конце концов? Мужика бы давно по стенке размазал, а с этими что делать?
Полгода ада. Полгода насмешек. Нервный срыв. Депрессия.
А вот вчера я твердо решил их убить. Скольких смогу. Это единственное, чего я еще хочу. Какой смысл жить дальше в мире, где одни уроды? Особенно бабы.
Теперь у меня за спиной в чехле спрятан отцовский «Вепрь», плюс коробка патронов про запас. Я убью их всех, прямо сегодня, и их вечные смешки замолкнут раз и навсегда.
Но пока я готовлюсь, и впервые так спокоен и собран. Последнее желание перед тем, как «все случится» – чашка капучино. Кстати, моя очередь. Глоток кофе, и я убью их всех.
– Капучино с карамелью и корицей.
М-м-м… Сладкий запах кардамона…
Неожиданно светловолосая бариста улыбнулась мне широко, будто хорошему приятелю.
– Тут такое… девушка перед вами сказала, что не знает, кто стоит за ней, но хочет заплатить за ваш кофе, и чтобы я передала вам «Удачного дня!»
– Почему?..
– Ну, так у нас иногда делают завсегдатаи. Добрая традиция, понимаете?
Смутно мелькнул в памяти синий плащ и, кажется, рыжие волосы. Я огляделся по сторонам, но незнакомки уже не было. А ведь она стояла минут пять передо мной. Я даже мог бы заговорить с ней, это же выходит – что? Я ей понравился? Так. Нужно завтра прийти в это же время! Она – завсегдатай? Может, заходит сюда перед работой? Нужно же хотя бы сказать ей «спасибо». Просто «спасибо» – просто хорошему человеку. И имя узнать.
Ладно. Сегодня убить баб не получится, иначе мне будет не до кофеен с вычурными названиями. Черт с ними, пусть еще пару дней поживут.
– Ваш капучино!
– Я хочу заплатить за кофе следующего за мной, – неожиданно улыбнулся я, – и пожелайте ему или ей удачного дня.
– Вам тоже! Заходите еще!
– Обязательно!
Хех. А вот интересно, могла ли девушка в синем плаще предположить, что сегодня ее чашка кофе спасет чью-то жизнь? Благодетельница, хех…
Белозерцеву Ю. П. с любовью и пожеланием здоровья.
И опять реальная история
Пожилая пара, троллейбус, зима.
Она – болтает со своячницей.
Он – задремал в тепле у окна. Снится ему, что он молодой двадцатилетний парнище, косая сажень в плечах. И идут они с дружками на первомайскую демонстрацию, кепки заломили, штиблетами поскрипывают, да на девчонок заглядываются…
И не слушает он, о чем трещит, как сломанный пропеллер, его жена. Пятьдесят лет ведь трещит уже…
