Эрин засунула телефон обратно в карман и встала с кровати. Сняв с вешалки рюкзак (на его ткани живого места не было от наклеек), она протопала за порог с таким грохотом, как последняя группа английских военнопленных, что строем прошла по мосту через реку Квай.
Из своего угла непреклонный Роберт Смит обозревал пустую комнату, и суровое выражение его лица менялось синхронно музыке, причем сильнее всего в те мгновения, когда оставленный без попечения хозяйки проигрыватель воспроизводил фразу: «Звезды затуманены тучами и слезами, и я хочу исчезнуть».
Протянувшийся вдоль пляжа голый дощатый настил под ноябрьским солнцем казался похожим на бледный деревенский сыр. Галереи игровых автоматов и торговые киоски, тянувшиеся параллельно ему вдоль западного края, ввиду приближения зимы были забиты фанерными щитами. Пустынный пляж за ограждением, спасательные вышки которого теперь хранились в сараях по соседству, вызывал ощущение, будто терпеливый берег и тревожное море бесстрастно уживались друг с другом в течение примерно тысячелетия без какого-либо вмешательства со стороны людей.
Топанье, с которым Эрин покинула спальню, сделалось заметно тише. Девушка подошла к скамейке, обращенной к морю, опустилась на нее и положила рядом с собой рюкзак. Примерно минуту она сидела, устремив взгляд за линию горизонта. Затем порыв холодного ветра заставил ее вздрогнуть и потянуться за рюкзаком. Из него она вытащила кожаный жилет, украшенный нашивками и булавками. Натянув это не слишком надежное одеяние на футболку с длинными рукавами, она вновь принялась копаться в рюкзаке, из которого вытащила пачку индийских сигарет-самокруток и зажигалку. Вскоре сладковато-пряный сигаретный дым перекрыл запах соленого морского воздуха.
Какое-то время, явно отвлекшись от окружающего мира, Эрин задумчиво курила. Неожиданно, без очевидного намека, она подняла с колен пачку индийских сигарет и подала кому-то у нее за спиной.
— Спасибо!
Это пришла Элис. Прежде чем сесть на скамейку рядом с подругой, она тоже взяла сигаретку и прикурила.
Элис Беймонт была Эрин сестрой по духу. Выдержанный в той же цветовой гамме наряд свидетельствовал о преданности готике до гроба. Облик девушки дополняла прическа — чернозеленые космы с отдельными розовыми прядками. Жутковатая прическа эта была нахлобучена на длинное некрасивое лицо подобно гнезду чайки на вершине утеса.
Эрин бросила завистливый взгляд на прическу подруги, затем раздавила ногой окурок и отбросила его прочь.
— Боже мой, мне этого не вынести! Ты посмотри на свои волосы! Вот это причесон!
Элис принял а жеманную позу, явно польщенная услышанным.
— Их уже полгода не касалась расческа.
Эрин шлепнула по шелковому занавесу своих собственных золотистых прядок.
— Я бы все на свете отдала, лишь бы избавиться от этой дряни. А она мне не разрешает!
— Почему? Объясни-ка еще раз.
— Из-за отца. Она все время талдычит, как он «обожал» мои волосы. Мол, я могу делать с собой все что угодно, только не смею менять прическу. Я тоже любила папеньку и очень горевала, что он помер. Но нельзя же в течение двух лет носить на голове могильную плиту!
— Отстой. А если ты все-таки сделаешь то, что хочешь?
— Будет столько крику и слез, что даже подумать страшно. А там — кто знает? Может, возьмет да попрет меня из дома, отправит жить к тетушке Глэдис. Этого только на мою голову не хватало. Вообще-то я к маменьке ничего отношусь, да и дома мне нравится. Вот только ее диктаторские ухватки сидят у меня в печенках.
Элис докурила сигарету.
— А убежать не думала?
Эрин пренебрежительно фыркнула.
— Куда? Чтобы закончить жизнь опустившейся тридцатилетней потаскушкой на каком-нибудь автовокзале, да еще подсевшей на иглу?!
— Даже не знаю, что сказать. Вот Шарлотта иногда…
— К черту твою Шарлотту! Она заносчивая, испорченная, богатая стерва! Нет уж, придется посмотреть правде в глаза — я здесь застряла надолго, если не навсегда.
Элис услужливо переменила тему разговора. Еще полчаса девушки говорили о мальчишках, учителях и школьных компаниях. Обменялись информацией о новых сортах лака для ногтей. Обсудили ряд вопросов, связанных с музыкой, — например, вероятность того, что «Cure» отправятся на гастроли и дадут необъявленный бесплатный концерт в местном общественном центре, а их, Элис и Эрин, сидящих на первом ряду, пригласят подняться на сцену.
В конце концов, когда солнце начало опускаться все ниже за спинами подружек, Элис заявила, что ей пора домой, потому что мать скоро будет кормить ее любимой едой: мексиканскими лепешками и куриной лапшой.
— Круто! — отозвалась Эрин с натужной беззаботностью. — Я еще немного здесь потусуюсь.
Элис направилась к улице, ведущей в городок, и вскоре совсем исчезла из виду. Чувствуя, что становится холоднее, Эрин встала и сделала по песку несколько шагов вниз, к морю. Приняв скорбный вид самой настоящей мученицы, она зашагала вдоль берега, громко топая огромными башмаками.
При этом она тащила за собой рюкзак, держа за лямку, — этакий богемный Кристофер Робин, волочащий за ногу пьяного Винни Пуха.
Небо над восточным краем океана сделалось лиловым. Напоминая богом забытый армейский взвод, клочок голубизны в западной части небосвода яростно пытался отбить неминуемое наступление темно-алого заката на одном фланге, пока с другого к нему тайком подползали густые тени.
Эрин прекратила бесцельные скитания примерно в полумиле от развлекательного центра, на пустыре, где с морем граничили лишь песчаные дюны. Это было место, прекрасно отвечавшее ее внутреннему состоянию: пустынное, бессмысленное, бесплодное, открытое всем ветрам. Девушка посмотрела на равнодушную гладь океана.
Подобно неожиданному взрыву белых гроздьев пены ослепительно яркие звезды начали прорывать черный бархат вечернего неба. Неожиданно от него отделился одинокий блуждающий луч света и стал опускаться на землю.
Широко открыв глаза, Эрин наблюдала за тем, как падающая звезда с каждым мгновением делалась все ярче и крупнее. Ее прохождение сквозь слои атмосферы скоро можно было разглядеть благодаря яркой огненной короне. Падение сопровождалось хорошо различимым шипением и треском.
В следующее мгновение звезда рухнула в воду в нескольких сотнях ярдов от берега, произведя при этом на удивление почти не слышный всплеск.
— Ухты! Неужто можно загадать желание? Я забыла об этом, пока ты падала, мисс Звезда. Хотя что мне терять? Ну хорошо, я хочу… Я хочу… оторваться по полной программе! — задумчиво произнесла Эрин, обращаясь к затонувшему светилу.
Рухнув на песок в полулотосе, Эрин решила дождаться результатов своего случайного призыва к магии космоса.
Отпет на призы» пришел минут через двадцать.
Из поды вынырнуло необычное существо — разглядеть его в сумеречном свете девушка смогла лишь частично. Ей показалось, что оно состоит из бесчисленного множества крошечных ножек. Ножки эти, полосатые, как леденцы, росли из тела, напоминавшего клубок влажных морских водорослей.
Эрин испуганно вскочила и бросилась наутек.
Загадочное существо подползло к кромке воды и остановилось. Затем совершенно по-собачьи принялось отряхиваться.
Эрин немедленно узрела чудо: перед ней стояли ожившие волосы Роберта Смита.
Теперь существо напоминало жуткий парик с бесчисленными махонькими щупальцами на внутренней стороне. Каким бы ни было тело, к которому крепились волосы и безобразные ножки, оно отличалось практически одномерностью, являя собой лишь тоненький слой кожи. Никаких органов чувств видно не было. Однако если созданию и недоставало тела, то его отсутствие прекрасно дополнялось волосяным покровом. Этой черной колючей массе волос, достойной мифической Медузы, вполне хватило бы и мистеру Роберту Смиту, и его супруге, и с лихвой досталось бы их наследнику.
Почему-то импозантная внешность пришельца развеяла ее страхи, и Эрин осторожно приблизилась к морскому гостю.
— Привет, парниша, это я. Тебя можно погладить?
Девушка вытянула руку. Существо в ответ игриво вздрогнуло.
Затем оно в мгновение ока скакнуло Эрин на руку, откуда перепрыгнуло на голову, впившись в кожу всеми своим крошечными, но чрезвычайно цепкими ножками.
4. Почему я не могу стать тобой?
На какую-то долю секунды Эрин почудилось, будто ей в череп вонзили тупые столовые ложки тысячи голодных детей. Она попыталась закричать, но из горла вырвался лишь сдавленный хрип. Перед внутренним взором пронесся целый калейдоскоп мрачных психоделических образов, а в уши ворвался вибрирующий, неясного происхождения визг. Пирсинг в ноздре, казалось, раскалился добела. По всему телу девушки пробежали мышечные судороги, раскачивая его наподобие банки с дождевыми червями, получившей разряд электрического тока. Рот наполнился настоящим пиршеством вкусов, как знакомых, так и незнакомых.
