— Дель Рей! — крикнул он. — Дель Рей, это ты?
Джозеф немедленно замолчал, и они оба прислушались. Ничего, кроме эха голоса Джереми.
— Это он стрелял? — хрипло и нервно спросил Джозеф. — Или кто-то стрелял в него?
Джереми чувствовал себя так, как будто выкрикнул весь воздух из груди: он смог только покачать головой. Какое-то мгновение он стоял, испуганный и растерянный, пытаясь решить, не должны ли они выключить свет и спрятаться. Потом повернулся к консоли и попытался разобраться в почти монохромных изображениях, на которых виднелись какие-то движущиеся тени, но ничего не смог понять.
«Какая показывает этаж, на который пошел Дель Рей?»
Наконец он узнал помещение с лифтом — самого лифта видно не было, только темная тень вдоль стены, но рядом с ним висела старая вывеска, суровое предупреждение о том, что нельзя перегружать лифт, которое он видел много раз и иногда тихонько ругался.
Он только успел подумать, в первый раз за все те недели, что он привел в подземной базе: «Как смешно, что на базе с таким количеством оборудования нет грузового лифта»,— как увидел туманные очертания пары ног, протянувшихся по полу и исчезавших за экраном. Было слишком темно, чтобы быть полностью уверенным, но с неоспоримым ужасом Джереми понял, чьи ноги лежат рядом с темной дверью лифта.
* * *
Дорогой мистер Рэмси.
В первый раз, когда вы вошли в мой дом, я решила, что вы очень приятный человек. Я знаю, что вы ни о чем не догадались, потому что я казалась очень подозрительной и недоверчивой. Но просто выслушайте меня и не разрешайте вашему лицу показать, что вы на самом деле думаете, потому что, я уверена, вы должны были посчитать меня сумасшедшей старухой.
Когда вы прочитаете то, что я обязана рассказать вам, вы уверитесь, что не ошиблись. Для меня это не имеет значения. Я начала себя чувствовать несчастной еще тогда, когда начала стареть, потому что мужчины больше не глядели на меня так, как раньше, когда я была юной девушкой. Я никогда не была красавицей, но когда-то была молодой, и мужчины глядели на меня во все глаза. Мне не очень понравилось, что это закончилось, но, я решила, что теперь они будут относиться ко мне более серьезно. Потом, когда со мной случилось все это — головные боли, неприятности и мои идеи о синдроме Тандагора — люди стали смотреть на меня так, как будто я вообще безмозглая дура. Но вы разговаривали со мной с настоящим уважением. Вы действительно очень приятный человек, я не ошиблась в вас.
Сейчас я делаю кое-что такое, что трудно объяснить, и если я ошибаюсь, то окажусь в тюрьме. Если же я права, то меня, скорее всего, убьют. Держу пари, вы думаете, что понадобится много времени, чтобы доказать это.
Но это письмо должно сказать вам по меньшей мере одно: если я и сошла с ума, то сама этого не чувствую, и я делаю свое дело, хотя это, кажется, не имеет смысла. Но если бы вы, как я, слышали голоса в своей голове, или думали, что слышите, то сделали бы то же самое, что и я. Я знаю, что вы точно сделали бы это, потому что могу сказать, к какому типу мужчин вы принадлежите.
О, я кое-что вспомнила, то, что хотела рассказать вам прежде всего. Сейчас я чувствую себя очень легко, как будто сбросила с себя тяжелое пальто и иду по свежему снегу. Позже я могу замерзнуть, но сейчас я счастлива, потому что с моих плеч упал тяжелый груз. Груз притворства. Я больше не буду притворяться и расскажу вам правду. И еще кое-что, что никогда бы не сказала в глаза. Вы должны жениться. Вы хороший человек, который работает слишком много и всегда находится в офисе, а не дома. Я знаю, вы скажите, что сумасшедшая польско-русская женщина несет чушь, но вам надо найти кого-нибудь, кто разделит с вами свою жизнь. Я даже не знаю, кого вы любите, мужчин или женщин, и, знаете что? Мне это не важно. Найдите кого-нибудь, кто будет жить с вами, того, к кому вам захочется идти после работы. Заведите детей, если сможете. Иногда дети придают жизни смысл.
Теперь я расскажу вам остальное, о голосах, об Оболосе и о Феликсе Жонглере. Тогда, даже если вы все еще считаете меня сумасшедшей, вы поймете, почему я делаю то, что делаю. Я расскажу вам все это как человек, который знает, о чем говорит.
Знаете ли вы, что, если бы мой сын был жив, ему было бы примерно столько лет, сколько вам? Я слишком много думаю о таких совпадениях.
Когда я закончу объяснения, я попрошу вас сделать только одно. Вроде бы есть то, что называется доверенность. Вы адвокат и должны знать о ней. Если я исчезну, не будете ли так любезны продать мои вещи? По большей части это всякие мелочи, не стоящие хлопот, но у меня есть пакет акций Оболоса и дом. У меня не осталось живых родственников, а эти акции кажутся мне нечистыми — «трефными», как сказала бы моя мама. Не можете ли вы продать их и отдать деньги детской больнице Торонто?
Я сижу за столом, смотрю в экран и мне очень трудно начать объяснять. Голоса не говорили со мной тогда, когда вы и я впервые встретились. Если они существуют только в моей голове, если они только то, что заставляет раскалываться от боли мою голову, то я сделала из себя полную дуру. Но знаете что? Мне все равно. Есть страдающие дети, как те, которые лежат в ужасной коме, так и, может быть, другие — чьи голоса говорят со мной. И ради этих детей я обязана рискнуть. Если я ошибаюсь, невелика беда — еще одну старуху посадят под замок. Если я права, никто не поверит мне, даже вы, но по меньшей мере я попытаюсь что-то сделать.
Голоса и, сейчас, черная башня. Она вроде замка из маминых сказок. Я очень боюсь ее. Но я пойду туда, войду внутрь и попытаюсь узнать правду…
— …и конец: «Искренне ваша, Ольга Пирофски» — закончил Рэмси.
Кейлин Соренсен прервала затянувшееся молчание.
— Бедная женщина.
— Действительно бедная женщина. — Селларс сидел, наклонившись вперед, с полузакрытыми глазами. Он прикатил свое инвалидное кресло в самый затененный уголок комнаты, но даже слабый свет, просачивавшийся через шторы, причинял ему боль. — И очень храбрая. Она собирается в логово льва.
— Вы же не думаете, что ее на самом деле убьют? — Рэмси тряхнул головой; письмо Ольги глубоко взволновало его. — Это будет не слишком умно, с их стороны. Даже если люди Джи Корпорэйшн поймают ее на незаконном проникновении и нарушении прав собственности, скорее всего ее просто выставят наружу. Или, может быть, арестуют.
Селларс печально покачал головой.
— Нет, так было бы только в том случае, если бы Жонглеру и его сообщникам не надо было ничего скрывать. Кстати, будет ли ваша клиентка молчать, когда ее схватят? Или она, наоборот, будет громко кричать, чтобы привлечь к себе внимание? — Селларс вздохнул. — И вот еще вопрос. Что она может сказать о вас?
— Что? — Рэмси оказался не готов к такому повороту дела. — Не понял.
— Если все дело в этой заварухе, — внезапно вмешался майор Соренсен, — тогда Селларс прав — они обязательно допросят ее. И вытрясут из нее информацию, любым способом. Ты не хочешь слишком много думать об этом, но поверь мне — да ты сам видел, как действуют ребята генерала Якубиана. Что она знает о тебе, Рэмси и о… всем этом?
Катур Рэмси внезапно заметил, что его сердце пустилось вскачь. Он шагнул назад и упал на один из сверкающих металлических стульев. Дешевые сервомоторы попытались подстроить стул под него, но сдались на полпути.
— Иисус Христос.
— Но я совершенно не врубился, — продолжал Соренсен, — во всю эту мутотень о «голосах». Селларс, это что-то вроде того, о чем вы говорили моей дочке и мне? Быть может кто-то подшутил над ней? Или она просто… ну, вы знаете… чокнутая?
— Не знаю, — сказал старик. Он выглядел таким же взволнованным, как и Рэмси. — Но я подозреваю, что за этим стоит что-то более странное и более запутанное.
— Боже мой, мы должны остановить ее. — Рэмси толкнул себя на край стула, вызвав негодующий вой внутреннего механизма. — Мы не можем разрешить ей идти туда, рискует ли она мной или нет. При встрече я не рассказал ей и половину того, что обнаружил. В любом случае я ничего не знаю об этих голосах, но она каким-то образом ввязалась в это дело — и совершенно независимо от вас, Селларс — и все еще думает, что могла все себе нафантазировать. — Он откинулся назад. — Боже мой, бедная женщина.
— Ты ответил ей? — спросил майор Соренсен.
— Конечно! Я тут же послал сообщение позвонить мне — и не делать ничего, не посоветовавшись со мной. — Он поймал взгляд военного и почувствовал, как его желудок завязался узлом. И ему потребовалось пару секунд, чтобы понять почему. — Черт. Я дал ей номер телефона мотеля.
К счастью Соренсен не стал укоризненно качать головой, но мгновенно вскочил на ноги.
