ездит? Везут все, кто может.
— Ни одного покупателя на всем рынке не видел, а я его вдоль почти весь прошел, — не унимался Телль.
— Ты первый раз тут, и это видно. И ты не отличишь покупателя от торговца или простого прохожего. Они тут тоже есть.
Огромный торговец хотел что-то добавить, но его мысли оборвал крик.
— Нацдружина!
Огромный торговец тут же исчез, и Телль увидел, как все, кто был в парке, бросились из него врассыпную. Спасались они, как успел понять Телль, от людей в похожих на армейские штанах и куртках, с красными повязками на рукавах. Люди те зашли в парк группами с нескольких сторон, а теперь шеренгами продвигались вглубь по аллеям. В руках некоторых были палки, лица — скрыты капюшонами. Чтобы не попасться им, торговцы бежали по газонам, прорывались через заросли кустарника, перепрыгивали забор, отделяющий парк от улицы. Тех, кому это не удалось, погромщики валили на землю, вытряхивали из сумок товар и поливали зеленкой.
Поначалу Телль остался на месте. Он не мог понять, почему должен спасаться. Однако решив, что для безопасности лучше покинуть парк, Телль направился к ближайшему выходу. Навстречу ему шли несколько человек в форме и с палками.
"Сверну — будет плохо", — мелькнуло в голове Телля.
Каждый новый шаг, сближающий его с эндешниками, был тяжелее предыдущего. Внутри все дрожало. Хотелось убежать, как остальные, но глаза, смотревшие на Телля из-под капюшонов, уже не отпускали его. Когда между ним и нацдружинниками оставалось несколько метров, взгляд Телля скользнул по красным повязкам. Эндешник, который был ближе всех к нему, прищурился. Палка в руке приподнялась от земли. Его глаза были в полуметре. Глядя в них, Телль шагнул вперед. Мимо мелькнула красным повязка, и шеренга оказалась на спиной Телля.
Он обернулся. Нацдружинники продолжали свое молчаливое, суровое шествие. На Телля никто из них не оглянулся.
Выйдя из парка, Телль остановился отдышаться. На аллее, где до появления эндешников стояли картины, скульптуры и что-то еще яркое, нацдружинники окружили несколько человек.
Один из торговцев держал какую-то рамку, эндешники стали ее отнимать. Тот отдавать рамку не хотел, тогда его ударили сзади палкой по ногам и толкнули на гравий аллеи. Нацдружинник, видимо главный, показал остальным торговцам поднять лежащего товарища, который беспомощно водил руками по земле. Наконец, он нащупал очки, надел их и потянулся к своей рамке, но главный эндешник отшвырнул ее ногой.
Поддерживая под руки товарища, торговцы побрели к выходу. Их было четверо. Шли они медленно, без конца оглядываясь на смотревших им в спину эндешников. О случившемся они говорили, как об обычном деле.
— Картину мою забрать надо, — озабоченно произнес человек, который не хотел отдавать рамку.
— Ничего, новую сделаешь, — подбодрил его торговец с веселым лицом.
— Это надо новую рамку. А на что ее покупать? Оно и так почти ничего не берут, а тут еще эти… — художник снял очки, осмотрел их и надел обратно.
— Так ты нормальные картины рисуй. Для выставок там, музеев.
— Картины пишут, — поправил художник. — А для выставок разрешение надо.
Бросив еще раз взгляд туда, откуда их прогнали, помятая компания скрылась в кафе.
Из уличных динамиков раздались позывные нацновостей. Телль посмотрел на часы. Полдень. Надо было возвращаться домой. Вытащив руки из карманов, Телль пошел через парк.
Он шагал по той самой аллее, где разогнали торговцев картинами. Рамка, которую спасал от нацдружинников художник, валялась на сером газоне. Телль остановился рассмотреть ее. Ближе к низу, внутри рамки на проволоке держался вырезанный из металла кленовый лист, а в углу было приклеено выведенное карандашом на бумаге название — "Рамка приличия".
— Чего смотришь? Нравится? Забирай! — поправляя повязку, весело крикнул проходивший мимо эндэшник.
— Это не мое, — коротко ответил Телль.
— Это теперь ничье, — махнул рукой нацдружинник.
Он спешил к остальным, которые стояли у центрального входа в парк. Телль начал считать, сколько же их было. Когда он дошел до 28, нацдружинники стали расходиться, и Телль сбился. В опустевшем парке ветер гонял по аллеям обрывки бумаги, полиэтиленовой пленки. Телль задумчиво стоял над рамкой, не зная, что с ней делать.
— Убирали бы они так за собой, а то только гадить могут, — злобно сказал вышедший с метлой на плече дворник и плюнул.
Увидев рамку, он поднял ее, повертел в руках.
— Целая. Отдам этому.
Дворник оставил метлу и, аккуратно держа рамку перед собой, куда-то ее понес.
На дорожках парка валялись разорванные пачки сигарет, высыпанный чай, акварельные краски, носовой платок, флакон духов. У выхода Телль чуть не зацепил ногой книгу. Название на обложке оказалось залито зеленкой. Телль поднял книгу и смахнул с нее мокрые камешки гравия.
— Это Джек Лондон, "Рассказы южных морей", — подошел сзади торговец, тот самый неопрятный мужчина.
— Возьмите, — протянул Телль ему книгу.
— Оставьте себе. Я ее уже не продам.
Он показал туда, где час назад стояли торговцы, ходили покупатели, а теперь одинокий дворник убирал следы погрома.
— Вы видели? Теперь вы понимаете, почему тут нет большого товара?
— Да, — тихо ответил Телль.
Продавец кивнул на книгу в его руках.
— Мой покупатель так и не пришел.
Убедившись, что зеленка высохла, Телль расстегнул плащ, сунул книгу за пазуху и отправился домой.
— Нашел? — открыв дверь, спросила мужа Фина.
— Нет, — покачал головой Телль. — Нет там этого.
— Жаль, — разочарованно произнесла Фина. — Ханнес ждал.
Телль обнял загрустившего сына.
— Ну ладно, — смирилсяХаннес.
— Я принес тебе вот что, — погладив обложку книги, Телль отдал ее сыну.
Ханнеса вызвался учить старый математик из их школы. Фина встретила его у подъезда, когда шла с работы. Старик считал окна дома.
— Тринадцатый раз считаю, — учитель повернулся к Фине и приподнял шляпу. — Привычка у меня такая — все считать, умножать… Я к вам. Если позволите.
Он сказал, что ему не надо денег, но один из родителей должен на занятиях присутствовать. Телль предложил учителю платить хотя бы символически, но тот категорически отказался. Старик объяснил, что живет один, на жизнь ему хватает, свободного времени у него много, а вот мальчику учебу бросать нельзя.
Ханнес был рад учителю. Он тяжело переносил расставание со школой, по привычке собирал вечером к занятиям ранец, готовил форму, рано вставал. Ханнес бы и в школу пошел, но Фина, понимая, какое унижение его там ждет, откладывала ранец, прятала форму, брала сына за руку и шла с ним до своей работы. Там, обняв Ханнеса, она просила его вернуться домой, а по пути — в магазине, который уже откроется, купить хлеба, печенья, молока.
Отпуская
