Сянцзы долго сидел на корточках у ворот, дожидаясь, когда рикши выйдут. Если найдется смельчак, который повторит свои слова, он ему покажет! Ему терять нечего, он ни перед чем не остановится!
Но рикши выходили по трое, по четверо сразу и не задевали его — до драки так и не дошло. Гнев его поостыл. Он вспомнил, что и сам был не прав. Пусть они ему не близкие друзья, но разве можно из-за слова кидаться на людей? Его мучило раскаяние.
Сянцзы казалось, что еда, которую он только что съел, подступает к горлу.
Наконец он поднялся. Стоит ли расстраиваться? Другие дерутся и скандалят семь раз на дню, и ничего. Много ли проку от примерного поведения? Он попробовал представить себе, как будет заводить дружбу с первыми встречными, пить за счет других, курить чужие папиросы, не возвращать долгов, не уступать дорогу машинам, справлять нужду где попало, затевать ссоры с полицейскими и считать пустяком, если посадят на пару дней в участок. Ведь живут же так другие рикши, в живут куда веселее, чем он! Кому нужны его честность и порядочность? Нет, лучше стать таким же, как все!
«Это не так уж плохо, — размышлял он, — никого не бояться ни на этом, ни на том свете, не сносить обид, уметь постоять за себя. Так и надо жить, и пусть говорят обо мне что угодно!»
Теперь он уже сожалел, что не затеял драку. Но утешал себя тем, что впредь ни перед кем не опустит головы.
Ничто не, ускользало от острого взора Лю Сые. Сопоставив все виденное и слышанное, он многое понял. Так вот почему эти несколько дней Хуню особенно послушна! Сянцзы вернулся! Ходит такая добрая, не спускает с парня глаз…
Старика это очень обеспокоило, и он почувствовал себя еще более несчастным и одиноким. Подумать только! У него никогда не было сына, он не стал обзаводиться новой семьей, а его единственная дочь глядит на сторону! Выходит, напрасно он трудился всю жизнь! Правда, Сянцзы — хороший парень, но только мужем его дочери ему не быть! Он всего лишь вонючий рикша! Стоило ли всю жизнь пробивать себе дорогу, рисковать головой, сидеть в тюрьмах, чтобы перед смертью все — и дочь, и имущество — прибрал к рукам этот деревенский увалень? Э, нет — не выйдет! Кого-кого, а Лю Сые не проведешь! Он прошел и огонь, и воду!
Гости приходили и во второй половине дня, но старик уже потерял ко всему интерес. Чем больше восхваляли его успехи, тем бессмысленнее они ему казались.
Смеркалось, когда гости начали расходиться. Осталось лишь человек десять — ближайшие соседи и приятели, — они уселись играть в мацзян. Глядя на опустевшую праздничную постройку во дворе, на столы, ярко освещенные карбидными фонарями, старик еще сильнее ощущал одиночество и тоску. Ему казалось, что и после его смерти все будет выглядеть точно так же, только постройка будет не праздничная, а траурная и никто — ни дети, ни внуки — не станет молиться о его душе, а лишь чужие люди всю ночь напролет будут играть у его гроба в мацзян. Ему хотелось разогнать гостей и, пока еще жив, дать волю гневу! Но как-то неудобно было срывать зло на приятелях. Его раздражение перенеслось на Хуню: сейчас ока казалась ему особенно противной. И Сянцзы, собака, все еще сидит тут! При свете ламп шрам на его лице выделялся особенно отчетливо. Старик смотрел на дочь и на Сянцзы и задыхался от злости.
Хуню, разодетая в пух и прах, обычно грубая и бесцеремонная, сегодня с достоинством принимала гостей, стараясь заслужить их одобрение и показать себя перед Сянцзы. Но после обеда она устала, ей все надоело, и она была не прочь с кем-нибудь поругаться. Хуню сидела как на иголках и все время хмурила брови.
После семи часов Лю Сые начало клонить ко сну, но он кренился. Гости приглашали его поиграть в мацзян; сначала он отказался, потом, не желая показывать свое дурное настроение, заявил, что согласен, но только на деньги. Никому не хотелось прерывать игру посредине, и Лю Сые ничего не оставалось, как сесть в сторонке. Чтобы взбодриться, он выпил еще несколько рюмок и стал ворчать, что не наелся, что повар взял много денег, а стол получился небогатый. В общем, чувство удовлетворения, которое он испытывал днем, бесследно исчезло. Ему казалось, что праздничная постройка, обстановка, повар и все остальное не оправдали затраченных денег. Все словно сговорились сорвать с него побольше и обидеть старика.
К этому времени господин Фэнь как раз закончил подсчет подарков. Всего поступило: двадцать пять полотнищ красного шелка с вышитыми знаками долголетия, три поздравительных пирога в форме персика, кувшин праздничного вина, две пары светильников и юаней двадцать деньгами, главным образом — мелочью.
Выслушав его, Лю Сые еще больше распалился. Если бы он только знал, ни за что не стал бы приглашать гостей! Их угощаешь изысканными блюдами, а они благодарят медяками! Сделали из старика посмешище! Больше он не будет отмечать свой день рождения, тратиться на этих невежд! Видно, друзьям и родственникам просто хотелось набить брюхо за его счет. До семидесяти дожил, всегда слыл умным и вдруг сдуру взял и потратился на эту стаю обезьян!
Старик выходил из себя, вспоминая, как самодовольно радовался днем. Он ворчал и сыпал проклятиями, какие редко услышишь даже в полицейском участке.
Приятели еще не разошлись, и Хуню, заботясь о приличиях, старалась предотвратить скандал. Пока все были заняты игрой и не обращали на старика внимания, она молчала, опасаясь, как бы не испортить дела своим вмешательством. Старик поворчит, гости сделают вид, что ничего не слышали, и все обойдется.
Кто же мог знать, что он доберется и до нее?! Она столько бегала, хлопотала с этим днем рождения, и никакой тебе благодарности. Нет, уж этого она не могла стерпеть. Больше она молчать не будет! Пусть ему семьдесят лет, пусть хоть восемьдесят — надо думать, что говоришь!
— Ты же сам решил все устроить, — огрызнулась Хуню в ответ на нападки старика. — Чего ты на меня напустился?
Лю Сые вскипел:
— Ах, почему на тебя? Потому, что ты во всем виновата! Думаешь, я ничего не вижу?
— Что ты видишь? Я как собака бегала целый день, а ты на мне зло срываешь! Ну, что ты видишь?
Усталость Хуню как рукой сняло, она вошла в раж.
— Ты не думай, что я был занят только гостями, бесстыжие твои глаза! Что вижу? Я все вижу!
— Почему это мои глаза бесстыжие? — Хуню от злости затрясла головой. — Что же ты видишь? Что?
— А вот что! — Лю Сые показал на Сянцзы, который, согнувшись, подметал двор.
У Хуню дрогнуло сердце. Она не думала, что у старика такой зоркий глаз.
— При чем здесь он?
— Не прикидывайся дурочкой! — Лю Сые поднялся. — Или он, или я! Выбирай! Я твой отец, я этого не потерплю!
Хуню не предполагала, что все может расстроиться так быстро. Едва она начала осуществлять свой замысел, как старик уже обо всем догадался. Как же быть? Лицо ее, с остатками пудры, побагровело и теперь при ярком свете ламп напоминало вареную свиную печенку. Она чувствовала себя разбитой, была взволнована ссорой, растерянна и не знала, что делать. Но отступить просто так уже не могла. Когда на душе скверно, надо дать выход гневу. Все, что угодно, только не бездействие. Она еще никому не уступала! И теперь пойдет напролом!
— Ты это о чем? Говори, я хочу знать! Сам затеял ссору, а теперь хочешь все свалить на меня?
Играющие в мацзян, видимо, слышали их разговор, но им не хотелось отвлекаться; чтобы заглушить голоса спорящих, гости стали еще азартнее бросать кости и еще громче выкрикивать: «Красная! Моя! Беру!»
Сянцзы тоже понял, о чем идет речь, но продолжал мести двор. «Если примутся за меня, — решил он, — я за себя постою».
— Не выводи меня из терпения! — орал старик, злобно глядя на дочь. — Уморить меня вздумала? Хочешь взять любовника на содержание? И не рассчитывай, я еще поживу на этом свете!
— Не болтай вздор! Что ты мне сделаешь? — хорохорилась Хуню, но в душе трусила отчаянно.
— Я уже тебе сказал: или я, или он! Не хочу, чтобы все мое добро досталось этому вонючему рикше!
Сянцзы отбросил метлу, выпрямился и, глядя в упор на Лю Сые, спросил:
— Ты это о ком?
— Ха-а-ха! — расхохотался Лю Сые. — Ты, негодяй, еще спрашиваешь? О тебе, конечно! О ком же еще? Убирайся вон сейчас же! Я считал тебя порядочным, а ты вздумал позорить мои седины? Прочь отсюда и никогда больше не попадайся мне на глаза! Поищи других дураков!
Старик кричал все громче. Его услышали рикши и сбежались послушать перепалку. Но гости, считая, что Лю Сые ссорится со своими рикшами, по-прежнему не отрывались от игры.
Сянцзы многое мог бы сказать в ответ, но он не умел говорить. Вид у него был растерянный и глупый, горло сдавили спазмы.
— Выметайся отсюда! Пошел вон! Хотел здесь поживиться? Да тебя еще и на свете не было, когда я с такими, как ты, одной рукой расправлялся!
Старик больше злился на Хуню; он понимал, что Сянцзы — человек честный, но хотел его припугнуть и достиг своей цели. Сянцзы так и не нашелся что ответить. Ему оставалось лишь побыстрее убраться: все равно их не переспоришь.
