— Отчасти да. Но у нас — я имею в виду на нашей планете — недостаток военной силы никогда не был причиной ослабления международного авторитета. Главной причиной обычно становится нарушение прав человека. С таким государством никто не желает сотрудничать. Мы знаем, что во многом виноваты перед Кошачьей страной, однако вряд ли захотим ссориться из-за нее с другими странами. Хотя на Марсе еще немало слабых государств, они не утратили уважения соседей. Ведь слабость порождается разными причинами: географическое положение, стихийные бедствия — все играет роль. Но соблюдение человеческих норм зависит от самих жителей. Вот вы, например, гость, прилетевший с Земли, вы не раб Большого Скорпиона, а разве он пригласил вас к себе в дом? Угостил? Нет, он интересовался только тем, чтобы вы стерегли его дурманные листья! Я вовсе не подстрекаю вас, а пытаюсь объяснить, почему мы, иностранцы, презираем Кошачье государство.
Толстяк остановился, чтобы перевести дух, и в разговор вступил худой:
— Даже если вы завтра сами попроситесь домой к Большому Скорпиону, он снова вас не пустит. Почему? Еще узнаете. Сейчас я хочу сообщить вам только одно: здешние иностранцы живут вместе, в западной части города, без всяких национальных различий, как большая семья. На нас двоих возложен прием гостей. Бывалые гости прямо идут к нам, а для встречи новичков мы каждый день посылаем в город дозорных. Почему мы создали отдельную колонию? Потому что отучить местных жителей от грязи совершенно невозможно. Их пища — настоящая отрава, их врачи… А, у них вообще нет врачей! Есть и другие причины, о которых сейчас не время распространяться. Словом, мы пришли позаботиться о вас. Можете нам поверить!
Я верил и даже немного догадывался о причинах, обойденных молчанием. Но я попал в Кошачий город и должен заняться прежде всего им. Вполне возможно, что другие страны еще интереснее — скажем, Блестящее государство наверняка культурнее Кошачьего. И все-таки важнее изучить гибнущую цивилизацию. Я не собирался смотреть на историю глазами пессимиста, а надеялся хоть немного помочь местным жителям. Да, я верил в искренность собеседников, но не мог допустить, чтобы все жители здесь были такими же, как Большой Скорпион.
Гости снова угадали мои мысли.
— Давайте сейчас ничего не решать, — промолвил толстяк. — Когда бы вы ни пришли к нам, мы будем рады. Идти лучше ночью (это не так утомительно!), прямо на запад. До свидания, земной господин!
Они ничуть не рассердились, а по-прежнему вели себя открыто и приветливо. Я был очень благодарен им за понимание.
— Спасибо. Я обязательно приду к вам, но сначала хочу все увидеть собственными глазами.
— Будьте осторожны со здешней едой. До свидания! — повторили они, и я почему-то вновь почувствовал, что поступил правильно, не последовав за ними. Местных жителей можно воспитать, они такие безобидные: солдаты бьют их, а они смеются! Чуть стемнеет, ложатся спать — и ни гу-гу. Да разве такой народ нельзя возродить?! Если у них появится хороший руководитель, они наверняка станут самыми мирными и достойными гражданами.
Я не мог уснуть. В моем воображении рисовались бесчисленные радужные картины: Кошачий город перестроен, превращен в огромный цветник; кругом чистота, порядок, стоят красивые скульптуры, щебечут птицы, играет музыка…
Большой Скорпион даже не сказал спасибо за то, что я сберег ему тюки, и не поинтересовался, где я буду спать следующую ночь. Во всяком случае, не в его доме:
— Нет, нет! Если ты будешь жить с нами, тебя перестанут уважать. Ведь ты иностранец. Почему бы тебе не пойти в иностранный квартал?
Какая бесстыдная наглость! Предсказания жителей Блестящего государства сбывались.
Сдержав гнев, я попробовал объяснить, почему мне хочется остаться здесь. Потом намекнул, что готов не жить в его доме, а только посмотреть и уйти. Он вновь не согласился. Этого следовало ожидать: за несколько месяцев, проведенных в роще, я даже не узнал, где он ночует. Сейчас он, наверное, боится, что я проникну в его склад дурманных листьев. Но если бы мне хотелось их украсть, я сделал бы это еще вчера вечером.
Большой Скорпион отрицательно покачал головой: он не может принять меня потому, что у него в доме женщины. Логичный довод, хотя от моего взгляда женщины не пострадают. Впрочем, я уже зарапортовался — Большой Скорпион имел в виду другое.
В эту минуту над стеной выросла голова старого кота — вся седая, похожая на высушенную тыкву с усами. Это появился отец Большого Скорпиона.
— Нам не надо иностранцев! Не надо! Не надо! — замяукал он.
Я чуть не рассмеялся и в то же время почувствовал уважение к старому коту с тыквенной головой: он по крайней мере не боялся сильных, даже презирал их. Презрение, наверное, проистекало от невежества, и все-таки в этом старике было больше человеческого, нежели в Большом Скорпионе.
Тут меня отозвало в сторону какое-то молодое существо, а Большой Скорпион, воспользовавшись случаем, улизнул за стену.
Молодой человек-кошка был сыном Большого Скорпиона. Я очень обрадовался этой встрече: теперь я знаком сразу с тремя поколениями. Хотя старшие поколения еще живы и, по-видимому, сохраняют значительное влияние, они все-таки принадлежат прошлому. Чтобы установить болезнь Кошачьего государства, надо определять его пульс по молодежи.
— Ты издалека? — спросил меня Маленький Скорпион. На самом деле у него было свое имя, но я для простоты буду называть его так.
— Издалека, очень издалека! — воскликнул я. — Скажи, этот старик твой дедушка?
— Да. Он считает, что все беды происходят от иностранцев, и очень боится их.
— Он тоже ест дурманные листья?
— Представь себе, ест, хотя они и завезены из-за границы. Он думает, будто позорит этим иностранцев.
Вокруг уже толпилось немало прохожих, которые смотрели на меня, разинув рты и округлив глаза, словно на чудище.
— Нельзя ли нам найти для беседы местечко поспокойнее?
— Куда мы ни пойдем, они двинутся за нами, так что давай говорить здесь. Они совсем не слушают, только глазеют на тебя.
Прямота Маленького Скорпиона мне очень нравилась.
— Ладно, останемся здесь. Расскажи о своем отце.
— Он прогрессивная личность, по крайней мере был ею до двадцати лет. Тогда он выступал против дурманных листьев, но потом унаследовал дедовскую рощу. Еще он ратовал за свободу для женщин, а сейчас не пускает тебя к нам, потому что у него в доме женщины… Дед часто говорит, что и я таким стану: в зрелые годы все вспоминают заветы предков. Дед, кроме заветов, ничего не знает. Отец — тот немного другой. В молодости он даже подражал иностранцам, а сейчас использует эти знания, чтобы на всем наживаться. Когда надо применить какую-нибудь новинку, он применит ради выгоды, но в главном они с дедом одинаковы.
Рассказ собеседника ошеломил меня, и я зажмурил глаза. Мне показалось, будто он нарисовал картину некоего общественного круговорота: вне круга что-то мерцает, но внутри царит кромешная, все сгущающаяся тьма. Развеется ли когда-нибудь эта тьма, целиком зависит от таких, как Маленький Скорпион, хотя я еще не знал ни его подлинных взглядов, ни его возможностей.
— А ты ешь дурманные листья? — вдруг спросил я, точно в этих листьях крылись истоки всех бед.
— Ем, — ответил Маленький Скорпион.
Намечавшийся было просвет в общественном круговороте померк.
— Почему? Извини за бесцеремонность.
— Потому что без них нельзя бороться.
— Бороться? Может быть, приспосабливаться?
Маленький Скорпион долго молчал.
— Да, пожалуй, приспосабливаться… — ответил он наконец. — Я был за границей, повидал мир, но среди народа, который ничего не желает делать, можно только приспосабливаться, иначе не проживешь.
— А сам ты разве не способен действовать?
— Бесполезно! Что значу я один против этой глупой, наивной, жалкой и переменчивой в своих настроениях толпы; против солдат, которые умеют только махать дубинками, грабить дурманные рощи да насиловать женщин; против многомудрых, корыстолюбивых, близоруких и бесстыдных политиканов?! В конце концов своя голова дороже…
— И так думает вся молодежь?
— Что? Молодежь? У нас такой нет. Вернее, она только возрастом отличается от старых… — Он, наверное, выругался, но я не понял этого слова. — Наши молодые иногда бывают древнее стариков, похуже моего папаши.
— Надо помнить о влиянии дурной среды, — попытался уточнить я. — Не будем чересчур строги.
— Дурная среда, конечно, мешает, но ведь она способна и пробуждать! Молодежь должна быть живой, а мои сверстники с самого рождения какие-то полумертвые. Они всем недовольны, однако стоит им почуять хоть малейшую выгоду для себя, буквально крохотную, как их добрые побуждения исчезают…
