Теперь я уже встревожился:
— Ты, наверное, преувеличиваешь. Не обижайся на мои слова, но стоит ли превращаться в рассудочного пессимиста, которому просто не хватает смелости? Свое неумение действовать ты оправдываешь чужими грехами, поэтому и видишь все в мрачном свете. Оглянись вокруг, и мир не покажется тебе таким безнадежным.
— Возможно, — усмехнулся Маленький Скорпион. — Но эту исследовательскую работу я предоставляю тебе. Ты прибыл издалека и, наверное, увидишь все яснее меня.
Окружавшие нас зеваки в свою очередь уже изучили, как я моргаю и как открываю рот. Теперь их любопытство сосредоточилось на моих штанах. У меня еще была масса вопросов к Маленькому Скорпиону, но вокруг не осталось ни глотка свежего воздуха. Я попросил собеседника найти мне какое-нибудь пристанище. Он сначала тоже посоветовал идти в иностранный квартал, причем его доводы были гораздо философичнее, чем у кошачьих иностранцев.
Наконец он сказал:
— Я не думаю, чтобы ты всерьез занялся изучением нашей жизни — твоя горячность скоро иссякнет. Но если ты в самом деле решил поселиться здесь, я могу подыскать тебе место. Правда, оно хорошо лишь тем, что в том доме не едят дурманных листьев.
— Главное, чтоб было место, а остальное пустяки! — воскликнул я, стараясь отогнать от себя мысль об иностранном квартале.
Я поселился в доме посланника. Сам хозяин давно умер, а его вдова имела одну особенность (помимо того, что съездила за границу): не ела дурманных листьев и твердила об этом раз сто на дню. Как бы там ни было, я наконец обрел пристанище и с гордостью молодого котенка полез на стену, чтобы увидеть внутренность городского дома.
Когда я прикоснулся к этой стене, мое сердце слегка екнуло: мне показалось, что стена шатается. Может, я и вру, но глина, которая посыпалась от моего прикосновения, была вполне подлинной.
Вообще стена походила на сыроватую глиняную лепешку, в чем я окончательно убедился, добравшись до верха.
Крыши, как обычно, не было. Что же делается в этом доме во время дождя? Любопытство еще больше вдохновило меня пожить здесь. Внутри дома, в полутора метрах от стены, начинался деревянный помост с дырой, из которой выглядывала вдова посланника.
Ее широкое лицо и пронзительный взгляд меня не удивили, но из-под толстого слоя пудры торчали серые волоски — точь-в-точь тыква, подернутая инеем, да еще глазастая. Это немного смущало.
— Вещи можешь класть на помост, весь верх твой, а вниз не спускайся. Кормлю два раза — на рассвете и в сумерках, не опаздывай. Дурманных листьев мы не едим, плату вперед! — Посланница знала толк в дипломатических отношениях.
Я отсчитал деньги — из тех пятисот национальных престижей, которые еще в деревне получил с Большого Скорпиона. Все мое имущество находилось на мне, это было к лучшему, потому что как-то глупо везти мебель в дом, состоящий из помоста и четырех стен. Достаточно не провалиться в дыру на этом помосте, и все будет в порядке. Правда, опасаться следовало не только дыры: на помосте еще лежал слой глины, запах которой совсем не вязался с моим представлением о посольской резиденции. Сверху будет припекать, снизу вонять. В общем, я понял, почему люди-кошки весь день толкутся на улице.
Не успел я последовать их примеру, как из дыры снова показалась мадам, а вслед за ней — восемь кошек помоложе. Нерешительно озираясь на меня, они попрыгали через стену. Посланница тоже оглянулась, уже со стены, и заговорила:
— Мы уходим, до свидания! Ничего не поделаешь, после смерти мужа все эти дуры свалились на мои плечи. Ни денег, ни мужа, а только восемь молоденьких тварей, за которыми я должна присматривать. Дурманных листьев мы не едим. Муж был посланником, я — его женой, и вот теперь я должна с утра до вечера следить за этими распутницами!
Теперь ей оставалось только убраться, иначе у нее просто не хватило бы бранных слов. К счастью, она оказалась сообразительной и тотчас исчезла.
Я снова терялся в догадках. Кто эти молодые женщины? Дочери посланника, сестры или наложницы? Скорее, наложницы. Они, наверное, есть и у Большого Скорпиона, поэтому он и не пустил меня к себе. Представляю, какая грязь, неразбериха и вонь царят там, под помостом, где старая кошка стережет восьмерых «распутниц», как она выражается. Напрасно я поселился в таком доме, но деньги уже уплачены, и теперь надо хотя бы взглянуть, что делается внизу. Может быть, воспользоваться отсутствием хозяев? Нет, пожалуй, неловко. Пока я колебался, над стеной опять показалась голова посланницы:
— Скорей выходи из дому, а то знаю вас: подсматривать полезешь!
Смущенно повинуясь, я перелез через стену. Куда же идти? Поговорить можно только с Маленьким Скорпионом, хотя он и скептик. Но где его сейчас найдешь! Дома его, конечно, нет, а искать на улице так же безнадежно, как иголку в море. Я протискивался сквозь толпу и видел вдали дома, которые, наверное, принадлежали аристократии или правительственным учреждениям, потому что они были гораздо выше остальных. Чем дальше от центра, тем меньше и хуже строения — по-видимому, лавки да обиталища бедноты. Уяснив это, в Кошачьем городе очень легко ориентироваться.
Из толпы выбросило стайку женщин-кошек (они обычно светлолицы), которые направились прямо ко мне. Я снова смутился: Большой Скорпион и посланница дали мне понять, что местные женщины очень забиты, а эти бродят, где хотят, — должно быть, легкого поведения. Новичку лучше вести себя осторожнее. Но не успел я ретироваться, как услышал голос Маленького Скорпиона:
— Уже приступил к изучению?
Оказалось, что это он ведет женщин ко мне. В одно мгновение я был окружен.
— Ну как, подарить одну? — смеялся Маленький Скорпион, поглядывая на своих спутниц. — Это Цветок, это Дурман — почище дурманных листьев, — это Звездочка…
Он назвал всех, но я запомнил только часть имен. Дурман подмигнула мне, и я растерялся. Если это проститутки, то мне не мешает подумать о своей репутации, а если порядочные, то как бы их не обидеть. Говоря откровенно, я не очень люблю женщин. Их привычка мазаться, по-моему, свидетельствует о фальши и неискренности. Конечно, некоторые женщины не мажутся, но они тоже притворщицы. В общем, я стараюсь держаться от женщин подальше и уважать их на расстоянии.
Маленький Скорпион, видимо, понял меня и стал шутя отталкивать девушек:
— Идите, идите! Дайте нам пофилософствовать!
Девушки засмеялись, втиснулись в толпу, а я по-прежнему стоял растерянный.
— Старые деятели предпочитают брать наложниц, новые деятели — жениться, а мы, пресыщенные старым и ненавидящие новое, не любим ни наложниц, ни жен, — задумчиво сказал Маленький Скорпион. — Лучше уж просто веселиться. Да, это приспособленчество, но кто устоит от приспособленчества к женщинам?
— Твои спутницы похожи на… — Я не знал, как лучше выразиться.
— Они похожи на всех женщин. Их можно и притеснять, и любить, и уважать, и кормить — кто как хочет. Сами женщины никогда не меняются. Еще моя прабабка пудрилась, то же делают и бабка, и мать, и сестры, и эти девицы, да и внучки этих девиц будут пудриться. Запри их в комнату, они станут пудриться, выпусти на улицу — то же самое.
— Снова за свое! — воскликнул я.
— Что значит — за свое? Признавая женские слабости, мы как раз и проявляем уважение к женщинам. Именно ради них мужчины врут без передышки, превращаются то в святых, то в зверей. А женщины всегда чисты, всегда борются, пудрят лицо, когда оно у них не очень красиво от природы. Если бы мужчины чувствовали, что их собственные лица недостаточно красивы, они бы тоже пудрились, прежде чем без всякого стыда превращаться то в святых, то в зверей.
Я задумался, не понимая, верит ли он сам в свою шутливую теорию. А Маленький Скорпион продолжал:
— Сейчас ты видел так называемых новых женщин, смертельных врагов посланницы и моего отца. Это совсем не значит, что отец готов подраться с ними; он просто ненавидит их за то, что не может продать их как собственных дочерей, либо запереть в доме как наложниц. И нельзя сказать, чтобы они были умнее или сильнее посланницы или моей матери. Они еще больше женщины, еще ленивее, еще меньше склонны к размышлениям, но пудрятся лучше. Они очень милы: даже такой мизантроп, как я, не может не увлечься ими.
— Их что, воспитали в новом духе?
— Воспитали?! — вскричал Маленький Скорпион в каком-то странном возбуждении. — У нас всюду воспитывают, кроме школ.
Дед бранится — воспитание, отец торгует дурманными листьями — воспитание, посланница заживо хоронит восьмерых наложниц мужа — воспитание, вонючая канава на улице — воспитание. Этому служат и солдаты, бьющие людей по головам, и те женщины, которые умеют пудриться лучше других. Когда мне говорят о воспитании, я съедаю лишний десяток дурманных листьев, иначе меня тошнит.
