Пит любит меня именно так... Так неправильно. Так ненормально. И так не должно быть. Но… так есть.
И что самое страшное, я вдруг с ужасом отчётливо осознаю, что люблю его точно с такой же безумной, безудержной силой. Нелогично. Аномально. Судорожно. До дрожи.
Всё так просто: жизнь без моего мальчика с хлебом не имеет для меня никакого смысла. Я знаю, что должна сейчас убежать от этого опасного израненного зверя. Убежать, чтобы не подвергать опасности детей, которых я ношу, но…
Да… Передо мной дикий, раненный, загнанный в угол зверь.
Но это мой зверь.
И я не могу его бросить. Отвернуться от него.
Не здесь.
И не сейчас.
Я делаю шаг навстречу.
- Уходи! – уже фактически рычит Пит, стараясь не смотреть на меня.
Но я не слушаюсь мужа. Вместо того, чтобы сбежать, я медленно опускаюсь на колени перед его кроватью и, едва касаясь губами, осторожно покрываю поцелуями его израненную спину. Рубец за рубцом. Шрам за шрамом. Я целую его изуродованное тело и, сама того не замечая, плачу. Как бы я хотела залечить этими поцелуями раны на его душе. У меня из головы не выходит мысль о том, через какие муки, через какой ад пришлось пройти моему мужу, чтобы быть со мной.
Пит замирает. Я чувствую, как напряжены все его мышцы. Вижу, как сжаты его кулаки. Как он из последних сил пытается взять под контроль свою ярость, свой гнев. И всё равно не ухожу. Сажусь рядом, нежно глажу его слипшиеся от пота волосы.
От одного лишь моего прикосновения Пит снова цепенеет. Я вижу, как пульсируют его зрачки: то и дело, превращаясь из чёрных омутов в бездонные, такие любимые мною, голубые озёра.
- Зачем ты это делаешь, Китнисс? – едва слышно шепчет он. – Не подвергай себя опасности. Уходи… Я не могу себя контролировать…
Вместо ответа я наклоняюсь и нежно целую мужа в шею. Невольно замечаю, что его кожа солоноватая от пота. Целую вновь.
- Убирайся, Китнисс! Ты, что, оглохла?! - зло рычит Пит, резко поворачиваясь ко мне лицом.
Я послушно отступаю.
Но только для того, чтобы на его глазах медленно расплести косу. Я знаю, что Питу нравится, когда я хожу перед ним с распущенными волосами. А затем… избавляюсь от платья и белья. После чего вновь приближаюсь к мужу…
- Ты сошла с ума, - хрипло шепчет Пит, не сводя глаз с моего обнажённого тела.
- Пусть так… - шепчу я, сажусь к нему на коленки и как можно нежнее целую его в губы.
Моя теория проста: охмор – охмором, но первобытные инстинкты даже у сумасшедших, ещё никто не отменял.
Как, впрочем, и любовь.
***
- Что значить «её нет дома»? – я стою на кухне у Китнисс и зло смотрю на поддатого Хэймитча. Прекрасно понимаю, что разговаривать с ним нет смысла. Во-первых, он нетрезв. Во-вторых, Хэймитч всегда был не его стороне. – Где она?
- Пошла прогуляться.
- В такое время?!
- Она большая девочка.
- Куда она пошла?
- Не спрашивал.
- Я её подожду.
Хэймитч пожимает плечами.
- Как знаешь, парень. Но учти, если тебя здесь застанет Пит, то я уже больше ему успокоительное вкалывать не буду. Пусть добивает.
- Я всё же рискну.
- Договорились! – Хэймитч поворачивается к Сальной Сэй, которая что-то кашеварит на плите. - Сэй – ты свидетель. Этот самоубийца сам подписал себе приговор. Потому что, если его не убьёт Пит, то, подозреваю, это сделает сама Китнисс. Ты ей, парень, уже поперёк горла сидишь!
Слова Хэймитча задевают меня за живое.
- Я хочу услышать это от неё самой!
- Услышишь, даже не сомневайся! – хмыкает Хэймитч.
- Где мне её подождать?
- Можешь на крыльце. Можешь в кабинете. Только не шуми. Не хватало ещё детей разбудить.
- Пожалуй, я выберу кабинет. Можешь, не провожать. Я знаю, где он находится.
Разворачиваюсь и иду к лестнице, ведущей на второй этаж. Хэймитч, как обычно невыносим.
В кабинете темно. Осматриваюсь. Не могу с первого раза найти выключатель. Впрочем, мне не нужен свет. Иногда можно побыть и в темноте.
Подхожу к окну. Улица уже почти полностью растворилась в ночных сумерках.
Где сейчас бродит Китнисс? Зря она так поздно ушла из дома. А вдруг она столкнётся с Мелларком? Что тогда? От этой мысли меня бросает в дрожь. Он же сейчас абсолютно не контролирует себя. Пит запросто может убить Китнисс. И в этом буду виноват я. Да. Один лишь я. Нельзя было доводить Мелларка до такого состояния.
Невольно бросаю взгляд на тускло освещённое окно второго этажа пекарни. Оно как раз напротив окна кабинета. Должно быть, Мелларк сейчас там. Пойти проверить для верности? Нет. Не стоит. Хватит уже на сегодня с меня разборок с Питом.
Ветер колышет белоснежный, почти прозрачный тюль в окне напротив. Свет ночника, горящего в мастерской Пита, позволяет мне с лёгкостью увидеть обстановку комнаты: картины, мольберт, стол, кровать…
Внезапно я отчётливо слышу, как в тишине кабинета начинает бешено стучать моё сердце.
Тук. Тук. Тук.
Расстояние до окна напротив примерно 20 метров. У меня зрение охотника, так что разглядеть происходящее там не составляет особого труда.
Я просто отказываюсь верить в то, что вижу!
Колышущийся тюль скрывает детали, открывая моему взгляду лишь контуры, очертания. Но мне хватает и этого, чтобы моё дыхание замерло. Я вижу Китнисс, которая медленно распускает свои длинные волосы, а затем не спеша раздевается донага.
О Господи! Как же она прекрасна! Даже её уже заметный животик лишь подчёркивает её женственную красоту.
Мне дико хочется сорвать с соседнего окна тюль, который не даёт возможности увидеть тело Китнисс во всей её красоте. Мне остаётся довольствоваться лишь размытыми контурами, очертаниями. Я могу лишь догадываться, дорисовывать в своём воображении её тело.
Я настолько выбит из колеи обнажённой Китнисс, что до меня не сразу доходит, что она не одна в комнате…
На кровати спиной ко мне сидит застывший, словно статуя, напряжённый Мелларк.
Обнажённая Китнисс медленно подходит к нему и садится на колени.
- Самоубийца! – выдыхаю я, понимая, что у меня есть всего несколько секунд, чтобы ворваться туда и остановить Китнисс. Иначе он её точно убьёт.
