Фельдшер испуганно и с оттенком жалости выпучил на меня глаза:
— Зачем?!
— Будете пережимать брюшную аорту. Надавите кулаками вот сюда! — я показал. — Изо всех сил будете давить, ясно?
— А почему я? — засомневался Иваныч.
— Потому что вы — самый упитанный! Лезьте, живо! — сделав страшные глаза, прикрикнул я на него.
Антон Иваныч мигом оседлал пациентку и надавил в нужном месте. Темный ручей тут же стал тонкой-претонкой струйкой.
— Подействовало! Ей-богу подействовало! — радостно воскликнула Мария Глебовна.
— Толку-то?! Иваныч слезет — опять ливанет! — справедливо заметила Клавдия Петровна.
Я кивнул. Разумеется, ливанет. Но пока мы выиграли немного времени.
— Набор для подключичной катетеризации есть? — безнадежно спросил я, предполагая ответ.
И в самом деле, откуда такая роскошь? Реанимацию тут, похоже, сроду не проводили!
— Ага! — неожиданно кивнула фельдшерица и метнулась прочь из смотровой.
Я оторопел. Ну надо же!
Через минуту Клавдия Петровна вернулась со всем необходимым. Быстренько натянув перчатки, я поставил катетер в правую подключичную вену, затем — в левую. Мысленно поблагодарил судьбу за то, что подрабатывал в свое время медбратом в реанимации. Вот он, бесценный практический опыт! Впрочем, этим, собственно, он и ограничивался… Пока.
— Полиглюкин в обе вены, струйно! Добавить окситоцин и мезатон. Преднизолона девяносто! — распорядился я.
Клавдия Петровна завозилась с капельницами. Я вернулся к Марии Глебовне. Темная струйка не иссякала.
— Не выскоблили ее до конца, — заметила акушерка.
Я вздохнул. Козе понятно, что неведомая бабка напортачила, делая аборт вязальной спицей (или чем там они делают?). Вопрос в другом: что нам-то делать? Пока из матки сифонит, как из прохудившегося ведра, все наши попытки вернуть несчастную жертву аборта к жизни — мартышкин труд. Есть, конечно, вялая надежда на то, что окситоцин заставит матку сократиться и кровотечение прекратится. Но если в полости после выскабливания что-то осталось — окситоцин не поможет. А значит…
Я помотал головой, отгоняя мысль о том, что мне придется сделать, если окситоцин не подействует:
— Значит так: ждем пять минут, оцениваем результат. Если кровить перестанет — отлично, после стабилизации давления повезем в район.
— А если нет? — поинтересовался багровый от натуги Антон Иваныч.
— А если нет — буду выскабливать сам. По жизненным показаниям. Мария Глебовна, стерильный набор для аборта есть?
Акушерка кивнула:
— А как же! В спирту храню, как знала.
— Отлично. Но лучше бы он не пригодился, — тихо пробормотал я.
Аборт мне доводилось делать лишь один раз. Даже не делать, а так: дали подержаться за рукоятку кюретки разок, во время практики в гинекологии после четвертого курса. Теоретически, конечно, знаю, как это делается. Да и видел со стороны процесс. Но чтобы самому…
— Пал Палыч, я никогда сама не выскабливала! — прошептала мне на ухо акушерка. — Роды принимала, много. Даже осложненные. Но аборты — ни разу! Боюсь я их…
Я шмыгнул носом. Спокойно, Маша, я Дубровский… Сам боюсь.
— Время! Антон Иваныч, сейчас на счет «три» убираете руки. Но будьте готовы тут же вернуть их на место. Все ясно?
Иваныч молча кивнул.
— Раз! Два! Три!
Фельдшер убрал руки и разогнулся. Я уставился на красную струйку. Только не расширяйся, пожалуйста, только не расширяйся!
Не расширилась. Просто хлынуло: кажется, даже сильнее, чем прежде!
— Давите! Давите, Антон Иваныч! — заорали хором мы с акушеркой.
Фельдшер чертыхнулся и вновь навалился на живот несчастной. Кровяная река иссякла.
— Несите набор, Мария Глебовна! — обреченно распорядился я, чувствуя, как по моей спине строем прохаживаются ледяные муравьи.
Акушерка разложила на стерильном столике инструменты.
— Готово, доктор!
Я мысленно перекрестился и взялся за зеркала:
— Мария Глебовна, подержите вот так!
Она торопливо кивнула и перехватила рукоятки.
Так, смотрим, что тут у нас. Расширители не понадобятся, подпольная бабка-абортмахер поработала на славу: все просто зияло. Пытаясь подавить дрожь в руках, я взялся за кюретку.
— Зеркала шире! — прикрикнул я на акушерку. И ввел инструмент в кровоточащую полость.
Скребок, еще один. Внутри явно что-то было: кюретка постоянно «спотыкалась» о какие-то препятствия. Легко, впрочем, их преодолевая.
«Только бы стенку не проткнуть!» — приговаривал я мысленно, методично, сантиметр за сантиметром, выскабливая полость матки.
Пот градом катился со лба и заливал глаза. Завидев это, ко мне подбежала Клавдия Петровна и принялась заботливо промокать меня салфеткой.
— Спасибо! — благодарно кивнул я ей и продолжил свое занятие.
Сколько прошло времени, не знаю. Наконец, пройдясь еще раз инструментом по стенкам полости и не встретив сопротивления, я осторожно извлек кюретку наружу.
— Все? — шепотом спросила Мария Глебовна.
— Кажется, — так же, шепотом, ответил я.
Сверху раздался натужный голос Иваныча:
— Ну что, мне отпускать? Не могу больше, руки затекли. И спина.
— Отпускайте. Но сильно не расслабляйтесь: если что, придется опять давить! — я отошел на шаг.
Что делать, если и сейчас кровотечение не остановится, я не знал. Вернее, знал, но прекрасно понимал, что в условиях кобельковской больницы это недостижимо.
Антон Иваныч вновь отнял руки от живота болящей и разогнулся. Три пары глаз уставились в… хм, в общем, куда надо уставились.
Наружу вялым толчком выплеснулась кровь вперемешку с какими-то сгустками. Акушерка с фельдшерицей хором охнули. Иваныч напрягся.
— Спокойно! — удержал его я. — Нужно какое-то время, чтобы матка сократилась.
Сколько потребуется времени, я не представлял. Про себя решил, что подожду минуты три, не больше. Правда, если кровотечение будет продолжаться и после назначенного времени, мне придется либо удалять матку, либо… Впрочем, другого «либо» не существовало. До райцентра мы пациентку не довезем, это очевидно. А все, что можно было сделать тут, в Кобельках, мы уже испробовали.
— Может, на себя бригаду из ЦРБ вызвать? — шепотом предложила Клавдия Петровна.
— Не успеют. Добираться будут час, не меньше! — возразила акушерка.
Я молча кивнул. Часа у нас не было. Даже, наверное, не было и четверти часа. Эх, была не была!
— Идем на резекцию матки. Готовьте инструмент и операционное поле.
Женщины опять слаженно охнули и поглядели на меня как на камикадзе.
