Женщины опять слаженно охнули и поглядели на меня как на камикадзе.
— Инструмента стерильного нет! — виновато развела руками Клавдия Петровна. — Кто ж знал-то?
— Обжечь в спирту, живо! Антон Иваныч, слезайте: нужно обработать живот и лобок. Займитесь этим!
Иваныч с облегчением спрыгнул с несчастной и захлопотал над ней.
Я отрешенно стоял в сторонке, наблюдая за подготовительной суетой. И было мне ох как хре… невесело.
Теоретически я помнил, как удалять матку. Практически — присутствовал пару раз на подобных операциях. Один раз даже удостоился чести подержать крючки. Я тогда вцепился в них и любовался отточенными, уверенными движениями рук хирурга.
Украдкой я взглянул на свои руки и огорчился еще больше. Конечности мои заметно подрагивали от избытка адреналина в организме. Воровато оглянувшись по сторонам, я спрятал руки за спину. Чего позориться-то?
— Все готово, Пал Палыч! — синхронно доложили фельдшера.
Рядом с истекающей кровью пациенткой уже стоял столик, накрытый стерильной простыней, на которой красовались свежеобожженные хирургические инструменты. Живот несчастной женщины после антисептической обработки приобрел лимонно-желтый оттенок и был обложен стерильными салфетками.
— Все по-взрослому! — пробормотал я.
— Что-что? — переспросила Клавдия Петровна.
— Отлично, говорю! — как мог, бодро заявил я. — Приступаем! Мы с Антоном Иванычем и Клавдией Петровной моемся на операцию…
— И мы?! — недоуменно воскликнули упомянутые коллеги.
— И вы. Антон Иваныч будет мне ассистировать, а вы, Клавдия Петровна, будете операционной сестрой. Подавать инструменты.
— А я? — возмутилась акушерка.
— А вы, Мария Глебовна, побудете анестезиологом. Поскольку наша пациентка в наркозе не нуждается, да и нечем его давать, будете следить за пульсом, давлением и обеспечивать медикаментозную терапию по моим назначениям. Всем задачи ясны?
— Ясны! — дружно гаркнула импровизированная операционная бригада.
— Отлично! Моемся!
— Пал Палыч!!! — заверещала вдруг акушерка так, что я невольно подпрыгнул.
— Ты чего орешь, Машка?! — угрожающе зашипела на нее Клавдия Петровна.
— Пал Палыч, кровотечение остановилось! — на полтона ниже заявила Мария Глебовна и торжествующе обвела взглядом всех присутствующих.
Мы бросились к источнику кровотечения. Багровая река и в самом деле иссякла. Полностью.
О недавней катастрофе напоминала лишь широкая полоса запекшейся крови на коже.
— Слава Богу! — выдохнула Клавдия Петровна и широко перекрестилась.
Коллеги уставились на меня с таким благоговением, что мне стало неловко.
— Ну что же… Вот и славно. Сейчас давление поднимем, стабилизируем, в сознание приведем — и аккуратненько свезем в район, — смущенно пробормотал я, в душе откровенно ликуя. — Антон Иваныч, что там с давлением?
— Сто на шестьдесят, пульс сто десять! — отрапортовал фельдшер через минуту.
— Отлично. Холод на живот. Пусть пока тут на кресле полежит, в палату не отвозите. Мало ли что… — распорядился я, стянул перчатки и направился к выходу из смотровой.
Такого огромного облегчения, граничащего с восторгом, я не испытывал никогда прежде. Хотя где-то в глубине души притаился коварный червячок сожаления: когда бы мне еще довелось самому делать резекцию матки, да еще и по жизненным показаниям?
«Радуйся, что все обошлось, Пирогов хренов!» — оборвал я свои хирургические амбиции и взялся за ручку двери…
— Доктор, она не дышит! И пульса нет! — раздался позади вопль Иваныча.
Чертыхнувшись, я одним прыжком пересек комнату и склонился над головой пациентки.
— Остановка сердца и дыхания! — еще раз уточнил Иваныч.
Я поднял пальцами бледные веки: зрачки медленно расширялись.
— Клиническая смерть! Антон Иваныч — на массаж сердца! Знаете, как?
Фельдшер кивнул, от души врезал кулаком по грудине и принялся «качать».
— Четыре нажатия — пауза для вдоха, ясно? Считайте вслух!
— Раз, два, три, четыре… Вдох! — скомандовал Иваныч.
Я запрокинул голову несчастной, зажал ей нос и выдохнул весь воздух из своих легких в ее.
— Дальше!
— Раз, два, три, четыре! Вдох!
Все повторилось.
— Клавдия Петровна, нужны гармошка, маска, интубационный набор! Быстро! И еще — дефибриллятор, — в перерывах между вдохами выпалил я.
— Есть только гармошка с маской! — протягивая мне их, фельдшерица выглядела виноватой.
Ладно, на безрыбьи — и рак рыба. Приладив маску к лицу умирающей, я разогнулся:
— В вену — лидокаин, адреналин, преднизолон. Обе капельницы открыть до максимума, чтобы водопадом лилось!
В смотровой опять воцарилась суета. Мы с Иванычем «качали», женщины хлопотали с капельницами и шприцами. Вот только на пациентку нашу все эти телодвижения никакого влияния не оказывали. Эх, дефибриллятор бы!
— Клавдия Петровна! — окликнул я фельдшерицу. — Срочно найдите мне длинный электрический провод с вилкой. Оторвите от чего-нибудь! И две ложки. Только не алюминиевые, стальные!
Она с недоумением уставилась на меня.
— Быстро! — подогнал я ее. — И еще — четыре пары перчаток.
Фельдшерица кивнула и испарилась.
— Дефибриллятор делать будете? — раскусил мой замысел изрядно вспотевший Иваныч. — Я где-то читал о таком.
— Вот и я где-то читал. Причем не уверен, что не в фантастической литературе! — подтвердил я и скомандовал. — Меняемся!
Поменялись. Теперь я «качал», а Иваныч — дышал. Остановился на миг, ткнулся пальцами в сонную артерию: нет пульса!
— Вот, все принесла! — запыхавшаяся Клавдия Петровна свалила трофеи на столик.
— Отлично! Теперь очистите от изоляции оба конца провода и прикрутите к каждому из них по ложке!
Фельдшерица справилась с заданием весьма проворно:
— Готово!
— Мария Глебовна, подмените меня пока! — попросил я акушерку.
Та с готовностью принялась массировать сердце.
А я стал натягивать перчатки: одну пару, другую, третью… Натянув все четыре, взялся за ложки, разведя их подальше в стороны:
— Клавдия Петровна, воткните вилку в розетку!
— Да вы что, Пал Палыч?! Вас же током шарахнет!
— Не шарахнет, я заизолировался. Втыкайте же, время уходит!
Фельдшерица взвизгнула, воткнула вилку и зажмурилась.
Зажмурился и я. Но через мгновение приоткрыв глаза и обнаружив себя живым, приободрился:
— На счет три убираем от больной руки! Раз! Два! Три!
Коллеги торопливо отпрыгнули от тела. Не теряя времени, я ткнул ложками в грудь несчастной. Затрещало, заискрило и противно запахло паленым мясом. Верхний свет замигал.
