– Она была у больной престарелой тетушки, и у нее есть билет, – для чего-то повторила я, ошарашенная абсурдным обвинением настолько, что не смогла найти ни одного доказательства невиновности преданной напарницы.
– Принимается, – с подозрительной легкостью согласился Влад и кивнул на меня: – А ты, Анна? Что ты делала в тот вечер?
– Ты издеваешься или просто забыл? Я думала, что это у меня большие проблемы с памятью.
– И все же?
– Плавала в Эльбе без сознания, – сухо отозвалась я.
– А до того?
Мы с Глэдис переглянулись. Не сошел ли он с ума?
– До того, как сиганула в реку? – переспросила я.
– Ты упала в реку глубокой ночью, что ты делала до этого? Возможно, следящий кристалл записал именно твои шаги и именно ты позволила отцу умереть.
– Это смешно! – разозлилась я.
– Ты не помнишь, поэтому не знаешь наверняка, – изогнул брови Влад. – Я не прав?
Рассуждения звучали столь логично, что крыть мне, прямо сказать, было нечем. Избавляя себя от необходимости отвечать, я громко и сердито отхлебнула снадобье. Пусть понимает, что напал на совершенно больную, несчастную женщину, едва не вступившую на солнечную дорогу из-за каких-то глупых орехов! Эликсир оказался горько-кислым, и к тому же пошел не в то горло, так что мученическое выражение на лице у меня вышло вполне себе натуральным.
– Вам кажутся мои обвинения нелепыми, верно, нимы? – нравоучительно произнес Горский. – В своем расследовании, Анна, ты забыла важную вещь. Даже убийца считается только подозреваемым, пока его вину полностью не докажут.
Пройдя, он положил на прикроватный столик конверт, который держал в руках, и с укором пробормотал:
– Дознавательницы. В юбках.
Оставив нас с Глэдис тет-а-тет, он плотно закрыл смежную дверь. Отчего-то моментально стало ясно, что суним Горский нешуточно рассердился. В спальне сделалось ужасно тихо, точно мы кричали во всю глотку, споря до хрипоты, а не говорили сдержанными голосами, и теперь, когда скандал иссяк, комнатой завладело хрупкое безмолвие, от какого начинало звенеть в ушах.
Мы смотрели на оставленный конверт и боялись к нему прикоснуться, точно плотная коричневая бумага без штампов и печатей билась магическим разрядом.
– Надо посмотреть, что там, – пробормотала я, хотя меньше всего хотела заглядывать внутрь. И не зря.
Оказалось, что Влад вложил в конверт копии документов, сделанных у неизвестного мне стряпчего «по восьми медякам за штуку», если верить чернильным заметкам, оставленным на полях каждого листа. Я развернула копию отцовского завещания, судя по дате, исправленного за несколько дней до смерти и вообще-то хранящегося у поверенного семьи.
– Напомни мне, чтобы я поменяла стряпчего, когда войду в права наследования, – пробормотала я Глэдис. – Не контора поверенного, а какой-то проходной двор! Захотел – посмотрел завещание. Захотел – снял копию.
Почти соприкасаясь лбами, мы с дуэньей принялись изучать последнюю волю отца, оставившего мне абсолютно все и даже старого пса Эдмонда, живущего в конюшне. Зато после моей кончины, если вдруг я бы умудрилась забыть про собственное завещание или же не успела его составить, две трети капиталов уходило родственникам Вишневским, а остальное жертвовалось в казну. Папа упомянул всех домашних, даже не забыл Глэдис, и только имени Евы в списке не значилось. Другими словами, он оставил мачеху ни с чем. Я озадаченно нахмурилась и пробормотала:
– Если судить по завещанию, то наша с отцом смерть выгодна только Его Высочеству, но я сильно сомневаюсь, что он наслышан об отцовской щедрости.
Следующей бумагой лежало аккуратно сохраненное письмо от Евы Вишневской к поверенному, где она благодарила того за копию завещания.
– И еще она уже выяснила, что он оставил ее без гроша в кармане. Одного не понимаю: принц сказал, что она подала прошение признать меня погибшей, так?
Погруженная в изучение бумаг, Глэдис машинально кивнула.
– Но ведь даже дураку очевидно, что Еве выгодно, чтобы я оставалась в живых, – продолжила я рассуждать. – Тогда кто…
– Эрик! – судорожно вздохнула дуэнья.
– Что с ним?
– Это почерк вашего кузена! – Она продемонстрировала письмо к принцу Эдмонду на бумаге с водяным гербом Вишневских и провела кончиком пальца по таинственно поблескивающему оттиску магической печати в углу документа. Над листом вспыхнула и погасла закорючка росписи.
– Прошение составил он, но печать поставили, принадлежащую Еве. Я точно знаю, потому что сама ее заказывала по просьбе вашего отца…
* * *
Кое-как держа поднос с утренним кофеем одной рукой, я постучалась с комнату Влада. Спальня отозвалась тишиной. Не дождавшись разрешения, я все-таки повернула ручку и вошла. От неровных движений рука задрожала, и густой напиток расплескался по блюдцу, окаймив чашку темным ободком.
Комната Влада была пуста, а постель, в какую надлежало подать кофей, – аккуратно застелена. На покрывале лежали темно-синий пиджак и отутюженный галстук.
Горский вышел из гардеробной и, увидев меня с подносом, точно налетел на невидимую стену. Некоторое время мы разглядывали друг друга.
– Я пришла подлизываться, – выпалила я.
– Твоя честность иногда пугает, – усмехнулся Влад, и мне захотелось прикусить себе язык.
– Я помогу застегнуть запонки, – предложила я и немедленно пристроила поднос на стол. – Кофей варил повар.
– Разве когда приходят мириться, то не приносят что-то, сделанное своими руками? – с полуулыбкой уточнил Влад.
– Я не настолько жестока.
Выбрав из шкатулки с мужскими украшениями пару золотых запонок, неловкими, чуть дрожащими пальцами я принялась старательно вдевать их в петлички на рукавах белой рубахи. Мужчина следил за моим лицом. Видимо, у меня был сосредоточенный вид.
– Поможешь завязать галстук? – попросил он, когда я закончила и, отойдя на шаг, скромно спрятала руки за спину.
– Хорошо.
Подхватив галстук с постели, я встала на цыпочки и завела его за шею Владу. Ничего особенного не происходило. Более того, мне казалось, что я делала это – завязывала галстук мужчине – много раз прежде. Руки точно помнили, как правильно складывать петли, чтобы получился красивый, выпуклый узел. Почему в животе словно порхали бабочки?
– Мускульная память – удивительная вещь, – осторожно расправляя накрахмаленный воротничок, заметила я. – Голова забыла, а руки знают, что делать.
– Ты говорила, что твоя мать каждое утро помогала отцу застегивать запонки и завязывать галстук, – произнес Влад, – а когда ее не стало, то помогать начала ты.
