Наши глаза встретились.
– Я подумал, что тебе будет интересно, – пояснил он.
– Кастан был прав, ты действительно знаешь обо мне такие мелочи, о которых не знает никто. Ты настолько наблюдательный, суним Горский, или я – типична?
– Я неплохо разбираюсь в людях и их поступках, – согласился он, – поэтому можешь не стесняться. Говори, для чего с утра пораньше ты приносишь мне кофей, хотя по предписанию лекаря должна лежать в кровати и страдать.
– Я не поблагодарила за документы.
– Тебе нужна помощь?
– Не хочешь дать мне шанс для начала продемонстрировать вежливость? – фыркнула я.
– Меня поджимает время, так что я решил пропустить прелюдию. – Он сделал приглашающий жест рукой, намекая, что уже можно переходить к сути вопроса.
– Помоги мне выяснить, что происходит у Эрика. Он не желал ждать целый год и попросил принца признать меня погибшей. Очевидно, что ему нужны деньги, и большие. Но почему?
– Я тебе дал те копии не для того, чтобы ты принялась перетряхивать грязное белье кузена, а чтобы поняла, что нельзя делать поспешные выводы. Ты можешь оклеветать совершенно невиновного человека, и ему будет грозить виселица только потому, что ты – это ты. Анна Вишневская, наследница огромного состояния. Ты сможешь жить с осознанием, что из-за твоего неосторожного слова казнили кого-то из твоей семьи?
– То есть ты мне не поможешь? – Я почувствовала разочарование. Признаться, основной план, придуманный нами с Глэдис, лежал на плечах Влада, а теперь, когда он отказался вступить в военное сотрудничество, стало ясно, что «разыскивать корзину с грязным бельем Эрика» придется нам самим.
– Анна, лучше займись женскими делами. Помоги мачехе выбрать приглашения на прием, закажи еще одно платье, устрой сеанс чистописания. Тебе ведь нравится записывать слова? – приветливо предложил он.
– Мерзавец, скотина, сволочь, – с милейшей улыбкой произнесла я.
– Прости? – поперхнулся Влад.
– Иногда я пишу хорошие слова, а иногда плохие. Сегодня в голове крутится сплошная похабщина.
– Красивая, очаровательная, привлекательная. Это хорошие слова?
– Это грубая лесть.
Вдруг он потянул руку и, заставив меня заткнуться, осторожно заправил мне за ухо прядь волос. От легкого, едва заметного прикосновения его пальцев я затаилась, а по спине побежали мурашки.
– Побереги себя, нима Вишневская, вчера ты меня страшно напугала…
Когда, потерпев полное фиаско, а к тому же смущенная нежданной лаской, я вернулась в библиотеку на первом этаже, Глэдис вскочила с кресла. С коленей упал любовный роман, какой она читала, видимо, чтобы успокоить нервический приступ.
Проверив пустой коридор, я плотно закрыла дверь и провернула ключ в замочной скважине. Потом дотронулась до вживленного в притолоку кристалла, делавшего комнату звуконепроницаемой для шпионов извне. Блеснула вспышка, и по стенам пробежала заметная невооруженным глазом голубоватая волна. Глэдис сказала, что изобретение принадлежало Уилборту, но он забыл оформить авторство в пределе изобретателей, а потому придумку быстро присвоил ушлый мошенник.
– Что ответил суним Горский? – требовательно вопросила напарница.
– Извини, Глэдис, но он отказался нам помогать.
– Вы были с ним милой?
Неожиданно в памяти возникло лицо Влада с расширенными глазами, красивый рот, гладко выбритый подбородок и нежное прикосновение к чувствительной коже за ухом. Он точно оставил на мне след. Подлец! Специально меня смущал, чтобы я помнила об этом едва заметном касании весь проклятый день и заливалась краской!
– Милее не бывает, – уклончиво уверила я.
– Насколько милее не бывает? – недоверчиво сощурилась дуэнья.
Она отказывалась верить, что мы лишились единственного могущественного попечителя и теперь расследование придется проводить своими силами, а мы, прямо сказать, пока не очень понимали, с какого бока к расследованиям подходить, хотя всю ночь строили планы.
Заснули мы под утро в окружении разбросанных по кровати бумаг, а проснулись тесно прижатые, накрытые пледом из комнаты Влада. Все документы оказались аккуратно сложенными на прикроватном столике, что, впрочем, никак не добавило им приличного вида – во сне мы излежали некоторые копии до состояния мелкой гармошки. При встрече с соседом по опочивальне я предпочла сделать вид, что не понимаю, кто нас заботливо укрыл.
– Я даже застегнула ему запонки, – хмуро сообщила я, – и повязала галстук.
– Тогда все потеряно! – с трагедией в голосе резюмировала Глэдис. – Похоже, вы с рождения не обладаете женскими чарами и не умеете завлечь мужчину.
То, что старая дева тридцати девяти лет, половину жизни провздыхавшая по моему отцу из окопа секретарского стола, рассуждала о женских чарах, одновременно и развеселило, и раздосадовало меня. Но, судя по всему, в прошлом я действительно больше напоминала «своего парня» и образ трепетной девы теперь никак ко мне не прилипал.
– Что ж… – вздохнула дуэнья, расправляя и без того идеально ровную юбку. – Раз вы потерпели полное фиаско…
– Глэдис, ты можешь быть не столь беспощадной к моей гордости? – взвыла я.
– Раз вы полный профан в соблазнении мужчин, то нам остается перейти к плану «Б», – договорила она, не обращая внимания на мой возглас, а потом вдруг добавила: – Надо было мне идти к суниму Горскому.
– Думаешь, смогла бы его соблазнить и уговорить? – растерялась я.
– Посмотрите на меня, – с укором отозвалась Глэдис. – У меня уже седина появляется. Я могу разве что давить на жалость, но, поверьте мне, этот способ ничуть не хуже любовного томления. С вашим отцом, по крайней мере, всегда проходил.
Через пятнадцать минут с двумя пузатыми бутылками солодового виски мы стояли во внутреннем дворе перед дверьми в мастерскую дядюшки Уилборта.
– Гореть нам за это в темных котлах преисподней, – решительно заявила Глэдис.
– Самым жарким пламенем, – согласилась я, хотя точно не понимала, считает ли дуэнья страшным грехом то, что мы хотели напоить алкоголика и хитростью выпытать секреты, или то, что для злодеяния мы стащили десятилетний солодовый виски из старых запасов отца.
– Помогите нам, Святые Угодники, – пробормотала дуэнья и решительно постучала в дверь с необычным ромбовидным кристаллом, как раз на уровне глаз вживленным в деревянную поверхность.
Некоторое время мы ждали какой-либо реакции со стороны дядюшки, однако двери нам никто не открыл. Невозможность добраться до главного в нашем расследовании свидетеля привела следствие в тупик, а нас в полное замешательство.
