Сверившись с картой города, майор вывел автомобиль на проезжую часть и взял курс на район, где располагался частный дом, в котором проживал интересующий его сейчас Замогильный.
Пригород встретил липкой слякотью, порожденной непрекращающейся изнурительной моросью. Поинтересовавшись у встречного прохожего искомым адресом, Берестов, наконец, подъехал к воротам, за которыми, в глубине двора утопал в увядающей уже зелени небольшой одноэтажный дом. Несколько раз посигналив, и не дождавшись ответа, Александр вышел из машины и вошел в калитку. Пройдя по мощеной дорожке, он поднялся на деревянное, резное крыльцо, и деликатно вдавил кнопку звонка, несмотря на то, что входная дверь была приоткрыта. Никто не ответил. Берестов звонил достаточно долго, что бы разбудить даже спящего человека. При этом ему хватило бы времени привести себя в порядок, и даже покурить спросонья.
Решившись, майор толкнул дверь и вошел в дом. Пройдя через веранду, он очутился в коридоре, из которого вели три двери. «Как в сказке» — подумал Александр, и наугад направился в ближайшую.
Тело Замогильного он увидел, едва вошел во вторую по счету дверь, ведущую из коридора.
— Черт, это уже начинает доставать. Действительно как в дешевом американском боевике, — пробормотал он потеряно и, достав телефон, позвонил Апраксину.
— Андрей Викентьевич, я по адресу нашего ветерана. Да Замогильного. Так вот. Он мертв. Судя по всему, уже более суток. Мои действия?.. Да я понимаю, что собственная безопасность на меня еще и этого деда навесит, но что делать. Я тут полрайона переполошил, когда дом искал. Весь дом в моих пальцах… Как зачем переться? А ваша задача? Я же не знал, что он мертв.
Разыграв такую сценку для возможных слухачей «Феникса», Берестов, стоя на месте, внимательно осмотрел комнату и тело. Били ножом. Удар, приносящий мгновенную смерть, но выполнимый только для физически сильного человека. Вряд ли это дело рук малолеток. При этом, естественно, пришельцы что-то искали, так как пыль со всех поверхностей была вытерта тщательно, что не соответствовало облику соседней комнаты. Это действительно был Дед. Единственная ниточка, которая могла привести к «Фениксу» подобно нити Ариадны. Теперь такой возможности у Берестова не было. Надо было начинать все с начала. Опять кропотливое просеивание фактуры, рутина переписки и ощущение разочарования после каждой беседы с информаторами, не приносящей никаких значимых результатов. Берестов чувствовал, что буквально заболевает этой темой, грозящей превратиться в идефикс.
Дождавшись наряда милиции, направленного в адрес по просьбе Апраксина, Берестов предъявил свое служебное удостоверение. Ответив вежливым отказом на вежливую же просьбу дать показания дознавателю под протокол, в том смысле, что всегда готов, но только по указанию руководства, майор, виновато пожав плечами, вышел из дома, напоследок бросив взгляд на тело Деда.
Думать не хотелось, ругаться и спорить тоже. Непонятная опустошенность волной затопила сознание. Берестов был зол на себя и на весь белый свет. Создавалось впечатление, что он центр зла, и все, кто соприкасается с ним, внезапно погибают. Он добрался до Управления на автомате, не помня, как доехал.
Апраксин ждал в кабинете, разглядывая фотографию Замогильного, изъятую из экземпляра его личного дела, хранящегося в отделе кадров. Увидев мрачного Александра, он жестом предложил присесть. После недолгого молчания просто сказал:
— Не переживай. Не твоя вина. Видимо он сам прокололся. А может, по иным причинам убрали. Он же сам говорил, у них это просто.
— Поймите, Андрей Викентьевич. Как бы это не кощунственно звучало, но меня больше расстроило то, что потеряна нить к «Фениксу». Потянув за нее можно было весь узел распутать.
— Обычно говорят клубок…
— Это в книжках и кино. Меня кино уже не заводит. Меня этот чертов «Феникс» достал конкретно. Они мочат людей как мух. Причем тех, кто хоть как-то соприкоснулся со мной. Я уже на грани того, что бы в мистику поверить!
— Ты здесь не причем. Просто ты занимаешься этой темой вот и все. Был бы я, сидел бы сейчас и переживал также как ты. Они, судя по всему, чистят тех, кто имеет контакты с нами без определенной санкции своего руководства. Ведь кто-то, судя по видео, у них должен контактировать с нашими структурами, коль скоро они рассчитывали оставить себе возможность доступа к нашим базам данных. Кстати всеми аналитиками и иже с ним уже плотно занимается собственная безопасность. Всеми, кого хоть как-нибудь, имеется ввиду по возрасту, можно подозревать в связях с «Фениксом». Так что наплюй на мистику.
Посмотрев на расстроенного подчиненного, полковник Апраксин поднялся из-за своего рабочего стола, закрыл дверь на ключ и достал из стенного шкафа бутылку коньяку и два бокала. Налив янтарную жидкость, он подвинул один бокал Берестову, второй взял сам. Повертев головой, извлек из другого отделения шкафа шоколадку и просто сказал:
— Давай. Все проходяще.
Вторую выпили молча.
— Ну вот. Вроде как и Деда твоего помянули. Что бы там ни говори, а в свое время опером был сильнейшим. Войну прошел. Да я тебе говорил, легенда Управления в мои лейтенантские годы, — произнес Апраксин, убирая бокалы и бутылку в шкаф. А теперь давай о работе. Итак, что мы имеем?
— Нового — ничего. На данный момент Дед был единственной возможностью выйти на этот злосчастный «Феникс». Теперь нет и ее. Конечно и мы и милиция начнем отрабатывать его связи и контакты, пробивать установленных в этой связи людей. Возможно это что-то даст. Но вот время! Дед говорил, что со временем как раз напряг.
— Может на тебя выйдут те, иные, которые, со слов Деда имеют место быть? Возможно Дед предусмотрел страховочный вариант на случай невозможности лично связаться с тобой, или, чего уж там темнить, он же профессионал, на случай, как раз, своей гибели?
— Вряд ли. Или их уже вычислили и зачистили, или они так залегли, что днем с огнем не найдешь. К тому же они, возможно, не знают, по чьей вине прокол, может по моей… Нет, вряд ли кто появится. Во всяком случае, не сейчас и не в ближайшие дни.
— Черт с ним, со временем. Меня сейчас другое беспокоит. Смотри, как бы тебя самого не вычислили. Вдруг Дед рассказал перед смертью о своих контактах? Что, скорее всего, и произошло.
— Не пугайте, шеф, самому страшно.
— Ты вот что, ты же у нас еще в отпуске?
— Формально да.
— Вот и посиди пока дома. Ребята за тобой присмотрят. Я с генералом говорил. Он санкционировал… Да, пиши рапорт. Получишь пистолет на постоянку. Так, на всякий случай. Это все что могу.
— И на том спасибо. Только не усижу я. Вы же знаете.
— Постарайся.
Глава 10
Свет из окна второго этажа падал на одинокую старую сосну, неизвестно каким чудом уцелевшую посреди мощеного тротуарной плиткой двора загородного особняка. Тени от веток порождали причудливые узоры, которые Дуров любил рассматривать, когда возникала необходимость принятия решения по той или иной ситуации, влияющей на направление дальнейшей работы всего вверенного ему сектора.
Стас, его протеже и, одновременно, исполнитель самых деликатных поручений, устроился в удобном кресле в углу кабинета. Он молча смаковал предложенный ему кофе, наслаждаясь покоем и уютом, то есть теми ощущениями, которые мало кто испытывал здесь. Из этого кабинета можно было выйти и «ногами вперед», нет, конечно, еще на своих двоих, но уже, практически, как зомби. Он был одним из немногих, допущенных в «святая святых» структуры, и не просто допущенных, а из числа тех, кто вот так, спокойно мог попивать кофе, предложенный шефом. Обычно такими привилегиями пользовались функционеры куда более старшего возраста и более высокого ранга. Стас понимал, при этом, что такая идиллия может исчезнуть в одночасье и смениться шаркающей походкой «зомби», как посвященные люди структуры называли лиц приговоренных, поэтому ни на миг не расслаблялся до конца. Он старался угодить шефу, с блеском выполняя самые сложные задания и распутывая, образно говоря, самые запутанные клубки и узлы, периодически возникающие, что говорится, на ровном месте. Он был нужен Дурову, ибо делал то, что иные не могли, причем делал играючи, с юмором и азартом, присущим его юному возрасту. Стас научился улавливать малейшие оттенки настроения Сергея Дмитриевича, поэтому сейчас сидел молча, боясь прервать нить размышлений шефа, ожидая новых вопросов и распоряжений. Ему нравилась эта игра, он ощущал себя вершителем человеческих судеб, почти богом, или, в худшем случае, древнескандинавской Норной, обрезающей нити жизни неугодных шефу людей. Дамоклов меч, висевший над ним самим, только придавал этой игре дополнительный смысл, некую пикантность, заставляя работать на бис, выкладываться по полной программе.
