Алекс тряс ее руками за щеки, озабоченно вглядываясь в лицо. Увидев, что мать открыла глаза, он просиял:
— Плоснулась? Нельзя спать, надо иглать!
«Это точно, спать мне сейчас никак нельзя!» — про себя согласилась с ним Тина и тут ее осенило. Несколько раз, в те редкие дни, когда Алексу было получше, она заставала его за любимой шалостью: малыш забирался в кресло, стоящее у камина, вставал в нем в полный рост, держась для верности за высокую спинку; затем шагал на широкий подлокотник и уж с него дотягивался до каминной полки, стаскивая с нее все, до чего мог дотянуться. Пару раз этим «чем-то» оказывались спички… те самые!
Тина вспомнила, как она, пытаясь быть строгой, выговаривала сыну за то, что он без спроса взял спички. И уж что-что, а это слово Алекс запомнил хорошо!
— Алекс, дай мне спички. Пожалуйста.
Сын удивленно посмотрел на нее. Еще бы: строгая мать, вечно отбирающая у него такие замечательные взрослые игрушки, теперь САМА хотела, чтобы он, Алекс, их взял? Что-то здесь не так! Он задумчиво поковырял в носу.
— Да, малыш, да! Дай мне спички! Ну, пожалуйста, ты же можешь! — забывшись, Тина почти кричала.
Алекс как-то по-взрослому пожал плечами и молча побрел к камину.
Тина затаила дыхание, прислушавшись. В подвале возобновился ритмичный стук. Там, кажется, были слишком увлечены поисками тайника и не слышали ее крика. К счастью.
Алекс между тем добрался до кресла и теперь усердно карабкался по нему вверх. Вот он встал на сиденье и, цепко держась за спинку, занес ногу на подлокотник. И пошатнулся, опасно наклонившись над полом. Тина до крови закусила губу, чтобы не вскрикнуть.
Но малыш удержался. Он еще крепче вцепился пальчиками в гобеленовую обивку кресла и прочно утвердился обеими ножками на широком валике подлокотника. Тина перевела дух. Алекс выпустил из рук обивку и уперся ладошками в камень боковой каминной стенки. Осторожно перебирая руками, малыш дотянулся до полки. Тут он еще раз вопросительно взглянул на мать, как бы ища подтверждения своим действиям.
Тина кивнула ему и прошептала:
— Да, маленький! Все правильно. Теперь возьми спички и принеси их мне. Вот молодец!
Алекс, вытянувшись струной, цепко схватил одной рукой вожделенную коробку. И тем же отработанным путем, медленно и осторожно сполз вниз. Отдышался немного и потопал к Тине, на ходу протягивая ей спички и радостно лопоча что-то совсем уж непонятное на своем детском языке.
Тина перевернулась на бок и пошевелила затекшими руками:
— Молодец, хороший мой! Умница! Дай мне спички. Вот сюда, в руки! — и чуть не заревела от радости, когда в ладони ей ткнулась шершавая коробка.
— Мама хочет иглать спичками? — поинтересовался Алекс, усевшись рядом с ней.
— Хочет, малыш, хочет! Еще как! — подтвердила Тина, ощупывая коробку.
И поняла, что есть еще одна проблема. Проклятые «адвокаты» слишком сильно стянули ей запястья. Своих рук женщина почти не чувствовала. Она очень осторожно выдвинула коробок из-под крышки, примерно наполовину. И, мысленно моля Бога, чтобы только он не оказался пустым, сунула внутрь кончик указательного пальца…
Сначала она не почувствовала ничего: онемевший палец ощутил лишь прикосновение к чему-то твердому. С равным успехом это могли быть и желанные спички, и донышко пустой коробки. Тина легонько пошевелила пальцем. И с восторгом услышала характерный шорох дерева о картон! Коробок был не пустой!
Теперь надо что-то делать с руками. Онемевшими пальцами ей спичку не зажечь. Тина так же аккуратно закрыла пока коробок и положила его на пол. А сама принялась изо всех сил сжимать и разжимать кулаки, одновременно пытаясь хоть немного растянуть стягивающую ее запястья ленту.
Алекс, внимательно наблюдавший за матерью, сложил ручки за спиной и тоже зашевелил пальцами, повторяя ее движения. Тина улыбнулась и кивнула ему:
— Да, малыш, это такая зарядка для пальчиков. Чтобы они не уставали.
Сын понимающе кивнул и еще старательнее заработал кулачками.
Тина прислушалась к своим ощущениям. Сначала не было ничего: пальцы по-прежнему казались ей чужими. Но вот на фоне полной бесчувственности появилось что-то новенькое. Кисти начало покалывать, сначала робко, затем все сильнее и сильнее. Наконец словно тысячи раскаленных иголок одновременно вонзились Тине в руки.
Боль оказалась настолько сильной и неожиданной, что женщине пришлось вновь закусить губу до крови, чтобы не закричать во весь голос. Боль накатывала волнами, повторяя отдающийся в затылке стук сердца. Тина уткнулась лбом в пол, кусала губы и… ликовала! Потому что вместе с адской болью к ее пальцам возвращалась чувствительность.
Наконец боль стихла. Тина осторожно потрогала пальцами одной руки другую. Чувствуют! Все чувствуют, даже крохотный шрам на указательном пальце левой руки, оставшийся у нее еще с детства после неудачного общения с забредшим в их двор уличным котом.
Тина нащупала за спиной коробку и теперь уже намного увереннее открыла ее. Вновь одним пальцем исследовала содержимое: точно, спички. Три штуки. Аккуратно вытащив одну из них, женщина закрыла коробку и крепко сжала ее в левой руке. Сосредоточившись, уперла головку спички в шершавую боковую стенку. И чиркнула.
Ничего не произошло. В воздухе появился резкий запах горящей серы, но спичка не зажглась. Тина повторила попытку, нажав на этот раз посильнее. И вновь ничего!
Забыв о присутствии Алекса, Тина выругалась. Проклятая спичка, наверное, отсырела. Женщина перевернула коробок другой стороной и, уже почти без всякой надежды, чиркнула еще раз.
— Голит! — констатировал Алекс, по-прежнему внимательно наблюдавший за странным поведением матери.
Тина и сама поняла, что спичка наконец загорелась. По характерному звуку вспышки и по появившемуся жжению в левой ладони, оказавшейся как раз над пламенем.
Она поспешно поднесла горящую спичку под скотч. Вернее, туда, где, по ее ощущениям, он должен был находиться. Появившаяся вонь горящего пластика подтвердила, что ее расчет оказался верным.
Вонь усиливалась. Вывернув шею, она с ликованием увидела густой черный дымок, поваливший сзади. Проклятый скотч занялся!
…Вместе с ее руками… Тина застонала от нестерпимой боли: ее запястья охватило пламя. Скотч вспыхнул неожиданно сильно и теперь вместе с ним огонь жадно пожирал и живую плоть. Тина извивалась на полу от адских мучений, но какая-то часть сознания торжествовала: еще несколько секунд, и ее руки освободятся!
Но секунды пролетали, а она все никак не могла избавиться от пут! Бандиты не поскупились на скотч, связывая ее: плотно намотанные друг на друга многочисленные витки клейкой ленты выгорали медленно. Мучительно медленно! А между тем пламя охватило уже и футболку на ее спине. Тина стонала уже почти в полный голос, не в силах больше сдерживаться. И из последних сил, превозмогая невероятную боль, выкручивала руки из пылающего скотча…
…Раздался тихий треск, и он лопнул… Тина даже не сразу поверила в то, что произошло: перекатившись на спину, чтобы потушить занявшуюся футболку, женщина с недоумением поднесла к лицу свои руки, тупо рассматривая догорающие на них ошметки скотча. Странно, но ее запястья уже не чувствовали боли, видимо, сгоревшая кожа просто омертвела. Только мерзкий запах паленого мяса доказывал, что это горят ее, Тинины руки!
Женщина опомнилась. Она набрала в грудь воздуха и дунула. Сначала на одну, потом на другую руку. Как в детстве дула на свечки в праздничном торте, загадывая желание. И как тогда, в ее далекие детские дни рождения, пламя погасло.
Расправиться со скотчем на ногах было делом одной минуты: неповинующимися обгорелыми руками Тина сорвала остатки ленты и вскочила на ноги. Свободна!
Но тут же чуть не упала — от резкого подъема жутко заболела и закружилась голова. Тину повело в сторону, и она, сделав пару неверных шагов, обессиленно прислонилась к стене. В глазах потемнело. Вместе с головокружением накатила тошнота. Борясь с рвотными позывами, женщина по стенке вернулась в кухню и склонилась над раковиной. Ее вырвало. И сразу стало легче.
Наскоро ополоснув лицо, Тина прислушалась. В подвале что-то изменилось: стук затих, а голоса приобрели вопросительную интонацию. А потом и вовсе смолкли. Зато послышались шаги, судя по всему, один из бандитов решил-таки проверить, что происходит наверху.
Времени на раздумья не оставалось. Тина метнулась к полуоткрытой подвальной двери, уже не заботясь о том, что ее могут услышать. С разбега женщина всем телом ударилась о толстую дубовую створку, с грохотом захлопнув ее. И задвинула засов.
Тут же дверь содрогнулась от сильного удара с той стороны. Потом еще и еще. В дверь барабанили, кажется, уже оба бандита, пытаясь вырваться из западни. Но старое дерево было крепким, а уж для того, чтобы совладать с толстым железным засовом, нужно было что-то большее, чем усилия двух одураченных негодяев.
