– В моей карете собаки не будет! Она измусолит обивку!
– Это не собака, а пес. Ты же мужчина, должен понимать разницу.
Неожиданно питбуль поднял голову и, заглядывая на недовольного мужчину, грозно тявкнул.
– У него кличка хотя бы есть? – буркнул Горский, с изрядной долей брезгливости разглядывая грязное чудовище с одним ухом и заметными ранами на боку.
– Пес.
– Просто пес?
– Я понятия не имею, какую кличку ему дал старый хозяин.
– Так ты не нашла этого зверя, а «срезала»?
– Я его не крала, – с достоинством отвергла я нелепые обвинения. – Он сам ко мне прибился.
Пса мы оставили у стражьего предела. Сначала он бежал за каретой, стараясь не отставать, но потом потерялся на шумных улицах. Сама не знаю отчего, но мне стало ужасно тоскливо, как будто я предала давнего друга. Тогда я не догадывалась, что настоящие друзья так просто не теряются…
А поутру сонную тишину особняка разорвал в клочья истошный вопль. Следом хрипло и зло залаяла собака. Моментально просыпаясь, я села на кровати и прислушалась. Показалось, что во внутреннем дворе происходила какая-то потасовка.
Накинув халат, со стуком я раскрыла балконные двери и перешагнула через порог.
На улице царили предрассветные сумерки. В такой тихий, настороженный час перед началом дня остается неясно, ждет ли город похожий день или затянутое предрассветной поволокой небо останется хмурым и серым. Окрестности окутывала туманная дымка, остававшаяся каждый раз после того, как отступала ночь, но таявшая с первыми солнечными лучами.
Рядом зазвенели стекла, и на балкон вышел Влад, на ходу завязывая пояс халата. Вид у соседа по комнате был взлохмаченный.
– Слышал крики? – уточнила я.
И в предрассветной тишине снова разлетелся испуганный человеческий вопль, а дальше громыхнул бешеный собачий лай.
Собак, кроме пса Эдмонда, жившего в конюшне, в хозяйстве не имелось. Грешным делом мне подумалось, будто с возрастом он помутился рассудком и напал на конюха, но тут, размахивая шестом для чистки фонарей и высоко поднимая колени, по влажной от росы лужайке проскакал лакей Пимборти. Следом за ним, придерживая за пояс разодранные штаны и мелькая красным исподним, со всех ног несся наш дородный повар, в ком уж точно было невозможно заподозрить умение передвигаться быстрее тяжеловесной баржи. А завершал бешеную гонку знакомый питбуль, волочивший за собой обрывок цепи.
– Глазам своим не верю, – пробормотал Влад.
– Ты тоже не поймешь, как там оказался повар?
– Эта тварь все-таки нашла дорогу.
– Как раз в псе я не сомневалась, – пробормотала я и прикрикнула: – Держитесь, Пимборти, я иду на помощь!
Троица скрылась за углом и меня не услыхала.
Когда мы спустились на первый этаж, то обнаружили десяток испуганных, по-совиному вытаращенных горничных.
– Нима Анна, зачем вы спустились? Даже нима Клотильда осталась в своей комнате, – запричитала старшая горничная.
Видимо, тетка Кло здесь была за самую смелую.
– Суним Эрик из кареты боится выйти, так и сидит с ночи. Наш дорогой Пимборти думал чудовище спугнуть и дать молодому хозяину проскочить в дом, но не смог… – на последнем слове женщина сморщилась и надумала возрыдать, похоже, заранее оплакивая смерть разнесчастного лакея.
Не успела я выяснить, когда пес появился во дворе, как в холл влетел Пимборти собственной персоной, громыхнул входной дверью и, не дыша, повис на ручке. Девицы бросились к едва живому бегуну, и к потолку взлетели многоголосые причитания. Его хлопали по плечу, отряхивали измазанный в глине камзол.
– Я в порядке, – едва не рыдал он. – Я выжил! Но Филиппу от твари досталось!
Очевидно, он имел в виду повара и его разодранные портки.
– Как она выглядит, эта тварь? – испуганно пролепетала молоденькая горничная в чепце с кружевным воланом.
– Она не похожа ни на одно знакомое мне существо.
– Пимборти, перестаньте пугать нежных ним, – цыкнула я. – Вы питбулей, что ли, никогда не видели?
Но когда я направилась к входной двери, то лакей расставил руки, закрыл собой дверной проем и завопил страшным голосом:
– Не пущу! Не желаю, чтобы смерть хозяйки была на моей совести!
– Пимборти, позвольте ниме Анне спасти нашего смелого кулинара, иначе в доме действительно станет на один труп больше, – справедливо заметил Горский.
Клянусь, когда мы выходили на улицу, лакей шептал нам в спины воззвание к Святым Угодникам за упокой заблудших душ и за легкую солнечную дорогу на святое облако.
– Интересно, куда делся сторож? – задумчиво пробормотала я.
– Его сожрал твой новый кавалер? – иронично хмыкнул Влад.
– Типун тебе на язык. Наверное, с Уилбортом надрался.
Я спустилась по ступенькам на лужайку и оглянулась на женишка, совершенно не горевшего желанием гоняться за псом, с кем у них с первой минуты отношения не сложились. Может, опасался, что питбуль припомнит, как его не пустили в карету, а потом попытались потерять?
– Не идешь?
– Трава мокровата, – отказался Влад.
– Так и скажи, что пса боишься, – с презрением фыркнула я.
– И это тоже.
Он действительно остался стоять на ступеньках, чтобы с безопасного расстояния проследить за спасением несчастного повара. Пес загнал его на тонкую молодую осинку, рискованно согнувшуюся под весом дородного крепыша, висевшего на ней подобно южному орангутангу. Пес сидел внизу и, тяжело дыша, с тоской смотрел на соблазнительно свешенную филейную часть повара.
– Нима Анна, – завизжал Филипп, – скорее прячьтесь! На нас напал людоед! Эта собака вылезла прямиком из преисподней! Вестник апокалипсиса!
– Всадник, – машинально поправила я.
Тут у Филиппа с ноги слетала домашняя туфля с замятым задником, и питбуль ловко сцапал ее в слюнявую пасть, разжевал и выплюнул. Повар стал до жути странно слабеть.
– Филипп, не смейте падать в обморок! – прикрикнула я. – Сверзитесь с дерева, костей не соберете. Вам сейчас принесут лестницу.
Уверена, что весь дом, затаив дыхание и прилипнув к окнам, следил за тем, как я отыскиваю в траве мокрую цепь с застрявшими в звеньях стебельками и наматываю ее на кулак. Свирепая псина, пару раз ткнувшись носом мне в ладонь, послушно потрусила рядышком, как безобидная болонка, а не людоед, покушавшийся на филейную часть повара.
Когда мы проходили мимо Влада, то новоприобретенный хвостатый охранник злобно зарычал в его сторону.
– У меня, парень, преимущество, – хмыкнул Горский. – Мы с ней спим в смежных комнатах.
