Некоторое время Кастан в задумчивости разглядывал меня, а потом повернулся к Владу:
– Знаешь, Горский, ты был прав. Она явно не в порядке.
– Я перестала писать слова! – возмутилась я. – Клянусь, за последние две седмицы даже блокнота не открыла. У меня времени на это не было.
– Лучше бы, дорогая моя невеста, ты писала слова, – вздохнул Влад. – По крайней мере, ты сидела бы на одном месте, а не носилась по городу, как под хвост ужаленная.
– Мне странно в этом признаваться, но я согласен с Владиславом, – поддакнул Кастан.
– Послушайте, когда вы успели так подружиться, что даже стали единодушны во мнениях? – возмутилась я. – Вы, может, по утрам списываетесь?
– Просто здравомыслящие люди рано или поздно находят общий язык, – нравоучительно вымолвил Влад.
– Ладно, если вы закончили меня распекать, то могу я попросить об услуге? – изогнула я брови, но не успела объяснить, что хочу попасть в казематы к Генри, судебный заступник вытащил из той же папочки последнюю бумажку. Ею оказалась грамота от Мирового суда о том, что с сегодняшнего дня Кастан являлся судебным заступником сунима Генри Н, одного из организаторов подпольных собачьих боев.
– Мы сможем к нему поехать прямо сейчас? – быстро спросила я.
Неожиданно в двери гостиной постучались, и донесся голос лакея, боявшегося войти в комнату и оказаться нос к носу с питбулем.
– Нима Анна, вы должны кое-что узнать!
Нахмурившись, я быстро поднялась с кресла и направилась в холл. Пимборти мялся на пороге, и складывалось ощущение, что он с большим удовольствием подслушивал наш разговор, а когда мы заговорили загадками, потерял интерес и постучался.
– Что случилось, Пимборти?
– Только что в мусоре нашли колье, – объявил он торжественно.
– Колье, украденное в день приема? – опешила я.
Лакей важно кивнул.
– Нима Клотильда убрала его в футляр и спрятала в сейф. Я подумал, что вам будет это интересно узнать до обеда.
Я вдруг почувствовала, что под ногами качнулся пол. Специально выброшенное колье означало, что в тот вечер, когда из-за магического воздействия Глэдис впала в летаргический сон, особняк вовсе не пытались обокрасть. Кто-то специально напал на дуэнью!
Но кому могла помешать безобидная женщина?
* * *
На следующий день зарядил дождь. С каждым часом он крепчал, и когда мы приехали к казематам с высокой стеной, окутанной зеленоватой вуалью магии, то лило как из ведра. Яростные тугие струи выбивали пузыри в лужах, с земли поднималась влажная дымка, и в белесом тумане здание с темными, покрытыми плесенью стенами выглядело мрачным и печальным.
На встречу с Генри мы приехали втроем, точнее вчетвером, если считать пса, которого все называли «собакой», и самое любопытное, что он начинал отзываться. На Собаку надели строгий ошейник, доставшийся мне от ростовщика Зигмунда Панфри, и кожаный намордник, который зверь, недовольно ворча, всю дорогу пытался соскрести лапой с морды.
– Собака останется в карете, – категорично заявил Кастан, когда пес заволновался и хотел выскочить под дождь. – Мало, что все псиной провоняло, так еще вернется грязный и обивку измажет.
Питбуль разразился возмущенным лаем и переполошил местную псарню, тут же ответившую ошарашенным гавканьем. Для меня кучер раскрыл зонт, помог спуститься на мостовую, но все равно, пока я, под какофонию собачьего скандала, дошла до дверей каземата, подол уличного платья промок.
Нас проводили в комнату для допросов, крошечную каморку, точно взятую под копирку со стражьего предела, разве что окошко находилось под самым потолком да вместо стульев стояли широкие скамьи, приколоченные к полу, как будто кто-то, находясь в своем уме, зашвырнул бы неподъемную лавку в стену.
– Присядь. – Кастан раскладывал на столе какие-то бумаги.
– Не хочется.
Мне не сиделось и, откровенно говоря, не стоялось. Хотелось ходить туда-сюда по камере, от стены к стене, но места было маловато для полноценного нервического метания, поэтому я делала вид, будто изучаю трещину, проходившую поперек каменной кладки, и незаметно расковыривала заусенец на большом пальце, стараясь смирить волнение.
Вдруг я поймала хмурый взгляд Влада, внимательно следившего за моими руками, и поспешно спрятала их за спину.
Когда дверь с протяжным скрипом открылась и в каморку впустили Генри, то первым он увидел Влада.
– Дружище! – бросился к нему арестованный похититель. – Я знал, что ты меня не оставишь! Святые Угодники, разве дал бы ты мне сгнить в каменной коробке?
Он похлопал Влада по плечу и на радостях не заметил, что тот с каменным лицом отряхнул пиджак в том месте, где руки бывшего друга прикасались ткани.
– Это она тебя прислала? Она ведь теперь благородная нима! Ей теперь все доступно!
По-прежнему не замечая меня, Генри бросился к Кастану и затряс его руку в нервическом рукопожатии.
– Вы мой судебный заступник? Так ведь?
– Кастан Стомма, – с непроницаемым видом объявил мой лучший друг.
– Ст… Стомма? – с запинкой повторил он. – Надо же, она на самом деле стала важная дама, раз может нанять для меня самого Кастана Стомму…
Тут его взгляд остановился на мне, и возбужденное бормотание стихло.
– Анна? – Он непонимающе оглянулся к Владу. – Но как же вы вместе?
– Мы собираемся пожениться, – соврала я, не моргнув глазом, и указала на скамью. – Присаживайся, Генри. Нам есть о чем поговорить.
Мы разместились друг напротив друга.
– Ты ведь хочешь отсюда выбраться, Генри? – твердым голосом спросила я. – Я готова помочь тебе.
Вдруг мгновенье назад растерянный взгляд неудачливого похитителя заледенел. На чумазом лице вспыхнула странная усмешка.
– Но что взамен?
– Ты должен сказать, кто заплатил тебе, чтобы я никогда не вернулась домой.
– И всего-то? Нима Вишневская, меня отпустит только из-за этого?
– Да с тебя все равно больше нечего взять. Скажи, это был Эрик?
– Это был Уилборт.
Имя дядьки, непроизнесенное без предисловий и торга, точно ударило в солнечное сплетение и выбило из груди весь воздух.
Генри продолжал что-то говорить, но его голос постепенно отдалялся, словно между нами посередине стола росла невидимая звуконепроницаемая стена. И нахлынувшее воспоминание об Уилборте выглядело злой насмешкой.
…Мы сидим в дешевой едальне, а за окном шумит и куролесит Зеленая мостовая. Благородной юной ниме совершенно точно нечего делать в неблагополучном районе, но мне, откровенно говоря, наплевать, что по этому поводу думают другие. Дядька втайне от домашних забрал меня из Пансионата для благородных ним, провел по длинному проспекту с тремя десятками борделей и таким же количеством кабаре.