Когда вызвали их класс, все встали одновременно. Зашуршали подхваченными тетрадями, сумками. На лестнице Вета под руку взяла Арта, чтобы не прыгал через ступеньки. Тишину школы нарушали далёкие глухие удары, как будто вбивали сваи. Девочки перешёптывались у неё за спиной.
Всего девять человек. Вета подумала, как мучились остальные учителя, пытаясь раздать всех своих тридцать подопечных с рук на руки родителям. Всего девять — и возможность встретиться глазами с каждым из пришедших.
Серо-стальные глаза матери Арта. Она ничего не сказала, не поздоровалась даже, дёрнула сына за руку и скрылась за дверью. Наверное, они больше не были «на её стороне». Наверное, поторопились с уверениями на том собрании. Вета усмехалась, глядя в пол.
Отец Марка разговаривал со всеми вокруг, кроме Веты, затевая вокруг себя постоянный монотонный шум. Ещё чьи-то взгляды, случайные прикосновения. Отвела глаза смутно знакомая женщина и взяла за руку Валеру.
Вета оглянулась, проверяя, не забыла ли кого в слабо освещённом холле. У дверей, возле скамеечек, на которых обычно переобувались младшеклассники, стояла невысокая женщина в тёплом, не по погоде, пальто. Она не подходила ближе и вздрагивала каждый раз, когда хлопала дверь.
Динамик школьного радио уже хрипел и гремел, вызывая следующий класс, и Вете было давно пора покинуть холл, хоть ей так не хотелось выходить под серый дождь. Она стояла в незастёгнутом плаще, чувствуя, как с плеча медленно сползает длинная ручка сумки.
Вета должна была подойти к ней. Сказать. Или промолчать обо всём.
«Рония очень добрая девочка. Она может сказать что-нибудь сгоряча, но…».
«А в меня Арт вчера пеналом кинул, и я видела, как вы гуляете по набережной».
В холл спустился следующий класс, и шепчущиеся, но от этого не менее шумные подростки оттеснили Вету к выходу. Она выскочила, забыв придержать двери, которые за её спиной шарахнули, как ненормальные. На аллее дождь шуршал по кленовым листьям.
Она не торопилась уходить. Прошла мимо клумб. На одной из них торчали уродливые голые стебли, которые так и не обрезала Алиса. Под деревьями улыбался во все свои человеческие зубы зелёный динозавр. Дальше — облезлый учёный кот смотрел в книжку. Почти во всех классах потушили лампы, разве что из окон холла клёны озарялись желтоватым свечением.
Вета прошлась вдоль школьной стены по опавшим листьям, глядя себе под ноги.
«Вы скажете им?» — шептала она себе под нос, вспоминая.
Она так и не сказала. Если бы Арт, кидающийся пеналами в Ронию, был бы самой большой её проблемой, о, как бы всё кругом изменилось. Даже листья под ногами шуршали бы по-другому. Вета остановилась перед третьей фигурой, которую никак не могла рассмотреть из окна подсобки.
Существо, явно напоминающее человека, в тёмном плаще и с посохом, который был украшен округлым навершием, едва доставало ей до плеча. Краска сильно облезла. Если фигурки, что поближе к главной аллее, ещё подкрашивали, но про эту забыли совсем. Но в очертаниях Вете чудилось что-то не старчески-умудрённое и даже не религиозное. Пугающим холодком тянуло из тёмных углов парка.
Дальше потянулись одинаковые дни. Небо, серое, как воды Совы, висело над домами, цепляясь за антенны и верхушки клёнов. Вета вставала в шесть каждый день, без будильника. Она привыкла к тому, что постоянно хочет спать, и по дороге в школу закрывала глаза, лбом упираясь в поручень автобуса. Она ловила себя на том, что верх её мечтаний — сидеть в полной тишине, бессмысленно глядя в пространство.
Одинаковые дни.
— Отчёты о воспитательной работе с классом! — прикрикивала Лилия на собраниях. Лилия нужна была для того, чтобы в мире оставалось что-то незыблемое. И Вета выводила каллиграфическим почерком:
«Майский Арт прогулял урок математики. Проведена беседа. Успеваемость повысилась. Дементьев Валера пришёл в школу в мятой рубашке. Проведена беседа. Стал одеваться аккуратнее».
— Вера, где твоя жилетка? Опять в стирке? Я с первого сентября её на тебе не видела. Сегодня буду звонить родителям.
«Елизавета Николаевна, вы что за мазню устроили в журнале! Это официальный документ, между прочим». Очередные нападки Лилии. На такое главное — молчать.
С утра они рисовали стенгазету. Во вторую смену Вета приходила к ним на уроки.
— Что Тихонова, что краснеешь, стыдно? — в голос возмущалась математичка, глядя на мнущуюся у доски Аню. — Перед кем, интересно, передо мной или перед вашим классным руководителем?
Мероприятие в музее — Мир показывал восьмиклассникам фотографии строящегося Петербурга. Дети были притихшие какие-то, прибитые. Может, так же спали с открытыми глазами, как Вета. Серое небо висело над школой, как разорванное ватное одеяло.
Одинаковые дни. Однажды Вета замерла над стопкой контрольных работ и пришла в себя только от того, что Роза толкала в её сторону очередную коробку с печеньем — изрядно зачерствевшие сахарные звёздочки. Она глотала их, запивая чаем, почти не чувствуя сладости.
— Запишите: гладкая мускулатура.
Пишет Руслана на первой парте, Алейд на второй. Вера делает вид что пишет. Аня рисует в тетради фантастические цветы, Валера мнёт в пальцах оборванный с фиалки листочек. Нужно сделать ему замечание, чтобы окончательно не угробил цветы — наследство Жаннетты, — но нет сил. Вета сама почти спит, указкой тыча в развороченный кишечник манекена.
За окном автобуса по утрам — серое марево тумана, как будто небо опускалось на асфальт, а к полудню медленно поднималось выше, оставляя грязные клоки на ветках деревьев, на фонарных столбах. По вечерам огни Петербурга таяли в этом тумане.
В десять выключали свет во всех домах. Она приезжала в девять и торопилась, чтобы успеть хотя бы помыться. Есть она приспособилась в темноте. В темноте же по выверенной очереди она звонит восьмиклассникам. Трубки брали чаще родители — уставшие, нервные, дёрганные, как и сама Вета. Она добивалась, чтобы они заглянули в комнату к ребёнку. Они рапортовали: уроки сделал.
Они придумали эту любовь, они в неё поверили.
Это просто её работа. Кто-то стоит с автоматом на вышке, а она добивается, чтобы мама Арта постучалась в дверь его комнаты.
Вета уже давно не бывала в своей квартире, и даже не вернулась за брошенной там зубной щёткой — купила новую. После музея её часто забирал Антон, и в служебной машине вёз домой. Они молчали, как будто застревая в двух разных пространствах. Вета наспех пролистывала учебник, чтобы хоть знать, о чём говорить завтра, на уроке в девятом классе.
Одинаковые дни.
«Двадцать третье», — выводил в тетради пятиклассник Слава, засевший за первой партой.
