— Доброе утро, барышни, — галантно поклонился им Сашка. Те остановились, глядя на него, как мне показалось, одобрительно.
— Вам не кажется, что этот дом освещен необычно? — приступил он к делу.
— Это слишком старо, — фыркнула жевавшая яблоко.
— В такую-то рань и с такими глупостями! — укорила Сашку вторая, однако довольно ласковым голосом.
Они снова двинулись и ловко обогнули Сашку, но через несколько шагов оглянулись.
— Приходите завтра в это же время! Или еще пораньше, — пригласила его первая.
— И придумайте что-нибудь поновее, — пропела вторая.
Они тут же забыли про нас и стали переходить улицу, выбивая по мостовой каблучками дробный аллюр.
Люди из подъезда выходить перестали, наступило затишье. На Сашкино чудо никто так и не обратил внимания, но он не казался обескураженным.
— Я предвидел это, — пояснил он с некоторым апломбом, — и послал кое-кому приглашения.
И действительно, не успели мы выкурить по сигарете, как подкатил милицейский патрульный «газик»; он с рычанием развернулся перед подъездом и замер, но мотора не заглушил. За ним те же маневры, только бесшумно, проделал черный лимузин с занавесками на окнах.
Лишь теперь я понял Сашкин замысел: чтобы привлечь внимание к своей идее, он решил с ее помощью устроить общественный беспорядок и отдаться в руки закона.
Из патрульного «газика» вылезли четыре милиционера и стали недоуменно оглядываться.
Черный же лимузин оказался настоящей сюрпризной коробочкой, но сначала из него выскочил всего лишь один юркий старичок в серой велюровой шляпе; вздергивая козлиной бородкой, он тоже начал осматриваться.
Сашка смотрел на все это с радушной и отчасти смущенной улыбкой, словно встречающий гостей юбиляр. Расчет его оправдался: на другой стороне улицы уже собралась маленькая стайка зрителей.
Старичок быстро оценил обстановку. Оглядевши огромный куб дома и солнечный клин посредине его необъятной тени, он обернулся к лимузину и поманил кого-то пальцем.
На его призыв дверца открылась и выпустила высокую девицу в очках, с фотоаппаратом на шее. Старичок ей показал, что снимать, и она щелкала фотоаппаратом. Шофер лимузина тем временем опустил боковое стекло и принялся грызть семечки, ловко сплевывая кожуру через узкую щель.
А Сашка все продолжал благожелательно улыбаться, и милиционеры стали к нему приглядываться, почуяв, что он не случайный зритель. Дело явно шло к объяснению между ними, но тут произошло неожиданное.
Ветер, время от времени поднимавший в воздух охапки листьев и ронявший их тотчас на землю, внезапно окреп, зашумел и закрутил листья смерчами. Раскачались деревья, солнечный клин на оранжевом доме тоже закачался от ветра, и это было непонятно и страшно. Клин изогнулся вправо, стал бледней, а затем исчез, рассыпавшись на мерцающие треугольники, и они тоже раскачивались в такт порывам ветра.
Сашка первым сообразил, что случилось: запрокинув голову, он смотрел, как ветер терзает его детище. Фанерный дракон проснулся, и зубцы его спины шевелились.
Вычислив, по-видимому, где случилась поломка, Сашка бегом бросился в парадную. За ним сорвался с места один из милиционеров, но рупор с крыши милицейской машины произнес хрипловатым голосом:
— Подожди, Толмачев, не надо.
Толмачев вернулся на место, а Сашка вскоре появился на крыше — фигурка пигмея на спине у дракона. Он быстро спускался к краю и, дойдя до него, стал пробираться вдоль фанерных зубцов. Около одного из них он опустился на колени и стал прилаживать оторванный лист к восточному желобу. Видно было, как ржавое железо ходит у него под руками. Все молча смотрели вверх, и стало слышно, как в рупоре что-то потрескивает.
Мы не заметили, как снова налетел ветер, а только увидели, что зубцы наверху сильно раскачиваются.
Лист, с которым возился Сашка, внезапно отделился от крыши, взмыл к верхушкам деревьев и, вертясь все быстрей и быстрей, стал падать. Я невольно проследил за его полетом и поднял голову, лишь услышав визгливый скрежет железа.
Желоб не выдержал. Сашка барахтался, уцепившись руками за ржавую железную полосу, и большая часть его туловища свисала вниз. Наконец ему удалось достигнуть какого-то равновесия, и он перестал шевелиться.
Я не успел и подумать, что же теперь делать, как раздался лязг автомобильных дверец. Тут-то черный лимузин себя показал — он словно взорвался, как лопается переспелый стручок гороха. Все его дверцы открылись, из них вылетели четыре человека, двое в беретах и двое в шляпах, и побежали к дому. Еще на бегу они начали разворачивать что-то большое и серое, оказавшееся брезентом. Они растянули полотнище за углы, а подбежавшие милиционеры ухватились за него посредине краев. Все это было проделано так лихо, что напоминало выступление казачьего танцевального ансамбля.
— Прыгай! — рявкнул оглушающе рупор.
Сашка разжал руки. Падал он страшно медленно, я никогда не думал, что что-то тяжелое может так медленно падать, так бесшумно и плавно плыть вниз. Тем восьмерым, наверное, тоже казалось, что он падает очень медленно, они натянули брезент так, что костяшки их пальцев совсем побелели.
Когда Сашка коснулся брезента, все они резко дернулись, а Сашка подлетел вверх и снова упал. Тогда они опустили брезент на землю.
Все происходило по-прежнему бесшумно. Возле Сашки возник стриженный бобриком человек с кожаной сумкой, он потрогал у него виски, какое-то место около уха и пульс на руке, вынул из сумки шприц и сделал Сашке укол в руку пониже плеча, прямо сквозь ткань рубашки. Пока он орудовал шприцем, девица наклонилась над Сашкой и дважды щелкнула аппаратом.
Я подошел вплотную, и они меня не прогнали. Так мне и запомнилось Сашкино бумажно-белое лицо, в мертвом свете фотовспышки, со струйкой крови из угла рта. Его погрузили в патрульный «газик» и увезли.
Старичок с девицей опять занялись тенью дома. Треугольники там исчезли, их сменили косые полосы, они изгибались, теснили друг друга и выпрямлялись снова. Девица щелкала кадр за кадром, она забыла выключить вспышку, и странно было видеть голубое мигание электрической молнии, такой бесполезной и жалкой в солнечный день.
Один из тех, в беретах, подошел ко мне и записал мое имя и адрес, даже не спросив документов. Они уехали, уступив поле деятельности только что появившейся пожарной машине. Когда я вечером шел с работы, на крыше дома никаких следов Сашкиных сооружений уже не было.
Спустя два дня меня вызвали в районное отделение милиции. За широченным столом, отражаясь в его пустой полированной поверхности, сидел маленький человечек с высоким сморщенным лбом. Поглядевши в повестку, он устремил взор в потолок, вычисляя в уме, по какому я делу.
