Полноценная вурдалачина, причем способная контролировать свою жажду, могла бы долго таиться. Стал бы высший немертвый пугать мелюзгу? Не думаю. Хотя... Со счетов не сбрасываю. Оборотень? После истории Ханны тоже допустимо.
Впрочем, нет смысла гадать. Надо дождаться Ташу, выспросить, узнала ли она что-то дельное от пострадавших. И идти в дом. Знакомиться лицом к лицу с быстрой бледной страхолюдиной, что там обосновалась.
Арктика вернулась, когда за окном уже сгустились тени. К этому времени она привела в чувство и расспросила мелких приключенцев. Всем троим полегчало после общения с ворожеей, как физически, так и эмоционально, но внятности показаниям это не добавило.
Детвора напугалась еще на подходах к дому. Все случилось враз, одномоментно. Вот они крадутся по дорожке, шуршат под ногами листики, ребята друг над дружкой подшучивают... Через миг на них мчит что-то бледное и становится страшно-страшно. До мокрых колгот у некоторых.
Дети разбежались кто куда, двое из них упали и поранились. Яра удержалась на ногах и смогла помочь приятелям сориентироваться, выбраться за границу забора и страха. За воротами ужасный ужас спал до обычного испуга, и юные искатели приключений дохромали до своих жилищ.
— Очень подвижная девочка, — охарактеризовала Таша внучку главной ведьмы уезда. — Рвалась бежать и показывать, где именно их жутью накрыло.
Кроме того, моя коллега аккуратно разузнала, что за люд жил на тех двух участках, которые купила и застроила многострадальная семья. В процессе наших обсуждений на три головы всплыла и такая версия, что с землей могло быть не все ладно еще до переезда Жориных.
Версия отпала. Один домишка был продан дальними родственниками одинокой бабульки. Наследники сбагрили участок и строение с превеликой радостью. Еще одну возрастную семью сын перевез в город. Никаких странностей, Анастасия Николаевна поручилась за то, что прежние жильцы под солнцем ходили, а не под Луной.
— Решено, — озвучил я. — Выдвигаемся после ужина.
Забренчали сковородки с кастрюлями в углу возле печи, дернулась печная заслонка, выкатился мне под ноги взлохмаченный Нелид.
— Мужик разумный идет с обережью, — я не сразу понял, о чем говорит домовик, пока мне не протянули шнур с подвеской. — Ясным месяцем, дробными звездами заслонись, хозяин.
Подвеска оказалась грубо сработана. Загнутое в подобие месяца железо и темный тусклый камушек. Дробные звезды: метеорит что ли на поделку пошел? Открыл было рот, чтобы уточнить, но Нелид затряс шевелюрой и сделал просящие глаза-плошки. Ясно, запрет Демьяна, видимо, как-то косвенно обойденный.
— Благодарствую, помощник, — я присел, чтобы взять дар и потрепать нечистика по жесткой пакле волос.
Тот с серьезнейшим видом поклонился.
— Для гостьи ничего нет, — развел руками домовой. — Да она и сама белой зарей опоясана. Целыми вернитесь.
С тем напутствием мы и выдвинулись.
Владения Жориных встретили скрипом подвесных качелей. Бартош встрепенулась на звук, вгляделась. Покачала головой: пусто, ветер шалит.
Мы пошли вместе, но с условием: если я сочту ситуацию по-настоящему опасной, велю ей уходить и звать подмогу. Она, в свою очередь, не упирается, не перечит, а делает так, как сказано.
Я держал вокруг нас марево живого огня. Эта грань стихии знает Ташу, не обжигает девушку, принимает за свою. Живой огонь — защита. Высматривать же необычности пало на долю Арктики.
Их — необычностей — пока за забором не встретилось. Поросль шиповника, лебеда по колено, прошлогодняя листва на дорожках. Гамак, растянутый между яблонь. Качель еще скрипучая... Собачья будка. Гараж.
Его мы решили проверить до того, как в сам дом пойдем. Плана дома Жориных у нас не было, так что тыкаться по всем углам нам в свете налобных фонарей придется наугад.
Механизм гаражных ворот заклинило. Я не специалист по взлому, окон в пристройке не имелось. Махнули рукой.
Окошко в самой двухэтажной домине разбили задолго до нашего прихода. Высоковато, но я бы со своим ростом забрался. Не пришлось: входная дверь, проверенная чисто на всякий случай, оказалась не заперта.
Я сжал одной рукой ладонь Арктики, другой дверную ручку. Распахнул. И оказался в самой обычной прихожей, разве что неубранной. Мебель, дождевики, тапочки... Завешенное материей зеркало.
Нашел на стене выключатель, щелкнул им, ожидаемо не получил освещения. Я сам пробки выкручиваю перед отъездом, логично же. Впрочем, света от налобных фонарей вполне хватало для обзора.
Коридор вел прямо, упирался в лестницу и закрытую дверь под ней. Еще две двери по левой стороне были гостеприимно распахнуты. Я выбрал ту, где по моим прикидкам зияло тьмой разбитое окно.
Это оказалась кухня. Массивный овальный стол, шесть стульев (пара дополнительных для гостей?), кухонный гарнитур из резного дерева.
Шаг. Хруст. Хруст?
Мы с Ташей, не сговариваясь, направили фонари вниз. И о... обалдели, пусть будет так. Пол был усеян маленькими трупиками. Насекомые от комарья до мотыльков и жуков устилали своими мертвыми телами пол.
— Яра сказала, в прошлом году тут видели свет, — на фоне хруста голос Бартош звучал странно. — Когда дом уже стоял без жильцов. Как от ночника... или свечи.
На краю стола возле одного из посадочных мест на большом блюде виднелись огарки свечей.
— Нежить не в ладах с огнем, — озвучил известное я. — Кроме высшей, тем только истинное пламя не...
— Смотри, вон там, там и там, — Арктика перебила меня, чтобы показать на разбросанные по углам смятые листы бумаги. — Я проверю.
Девушка отпустила мою руку. Прошлась по кухне, собрала макулатуру. На шелест и хруст я старался не обращать внимания. Как и на неприятный гнилостный запах. Примерно так пахнет от сломанного холодильника, в котором надолго оставили и забыли кучу продуктов.
Когда она в очередной раз нагнулась, добычей стал не лист, а почти целая тетрадь. В ней явно не хватало листов, обложку мочили и жгли, причем непонятно, в какой последовательности.
Таша уселась за стол, принялась распрямлять листы и откладывать те, что пришли в полную негодность. Не мешал. Осторожно осматривался. Похоже, самое интересное находилось в тонких пальцах будущего историка, но я продолжал изыскания. Так, обнаружил, что в ящике для приборов нет острых ножей. Есть скугленные столовые, но ни одного разделочного.
Пока коллега шуршала бумажками, вспомнил историю, рассказанную ма относительно закругленного кончика столовых ножей. Якобы ножи стали делать такими после того, как кардинал Ришелье испытал приступ брезгливости, узрев гостя, который ковырялся в зубах ножом на манер зубочистки.
— Кажется, нам повезло, — оторвала голову от бумаг Бартош. — Это записи Валентины, вроде дневника. Часть нечитабельна, часть отсутствует, но есть кое-что любопытное.
— Весь внимание, — я положил руку на спинку стула, занятого Арктикой.
— «Боря говорит, что он жив», — зачитала моя подруга. — «Веня жив! Сыночек мой здесь, рядом! Я не сошла с ума, не выдумала, мы же не можем вдвоем заблуждаться. Дети не лгут, Боря искренний. Они оба мои славные честные мальчики. Венечка живой, он хочет со мной поговорить».
— Звучит, как бред или манипуляция, — нахмурился. — Продолжай.
— Часть отсутствует, — показала на неровно выдранные края бумаги в тетради Таша. — В обрывках тоже нет. Читаю дальше, что нашла. «Почему я не слышу Веню? Боренька с ним говорит, а я, мать, не могу. Боженька, мальчики мои, за что?!»
— Веня стал духом, призраком? — предположил я. — А Боря вроде медиума или нашего Удовени?
— Близнецы — это почти одно целое, — Арктика пожала плечами. — Возможно, дело было в их связи. Следующее: «Беда! Олег услышал, как мы разговариваем. Он ударил Борю. На родного сына поднял руку! За вранье, за то, что доводит мать до дурки... Дурак здесь только он, неверующий».
Я напрягся.
