— Ну, теперь все выяснится, — Циана ободряюще пожала любимому руку. — О вашем веке у нас есть полная документация, вероятно, компьютерам удастся разыскать тебя. Ты ведь не рядовой человек.
— Послушай, что за шутки вы позволяете себе? — спросил он.
— Какие шутки? Решается твоя судьба, ты что, не понимаешь? — она снова чмокнула его в щеку со шрамом. Можно было подумать, что людям двадцать четвертого века страшно не хватает подобных шрамов.
— Не понимаю.
— Проверяют линию твоей жизни. Если она прерывается и ты исчез в том году, из которого мы прибыли, значит, ты остался здесь.
— А если я вернулся? — продолжил он, все также по-дурацки ничего не понимая. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, ведь историки всегда путаются во временах.
Взгляд у Цианы померк, а инженер, стоящий рядом, приободрился.
— Тогда мы узнаем, что с тобой случилось.
И она уставилась на своего научного руководителя, который в ожидании результата теперь разглядывал небо, здания вдали — что угодно, только бы не встречаться взглядом с этими тремя, воплощавшими собой три варианта надежды.
Молодой инженер не выдержал и скрылся в машине — проверить ее программу. Он только взял с них слово, что они никуда не уйдут, но у них и не было такого намерения.
— Циана, лучше мне вернуться! — взмолился спорный объект, как только они остались наедине.
— Разве ты не любишь меня? Я, конечно, не держу тебя силой, но… О, Афродита, — схватилась она за голову. — А я так мечтала путешествовать с тобою вместе в прошлом!
Несмотря на смешное обращение к древней богине любви, ее горе выглядело настоящим. Он попытался обнять девушку.
— Конечно, люблю! Но я хотел сказать…
По быстрому шагу профессора издали можно было догадаться, что у него радостная весть. Но для кого?
— Циана, я вижу, ты уже смирилась с законами истории…
— Нет! — сердито шмыгнула девушка носом.
— А надо бы! Что за историк из тебя выйдет, если… Наш гость был известным в свое время человеком. У него были дети и внуки, которые радовались его славе.
— Известный? — усомнился историк, знавший, как трудно в его области добиться славы.
— Больше я ничего не имею права сообщить вам.
— Но почему?
— Неужели вам не ясно, почему? Кому дозволено заранее знать свою судьбу?
— Но ведь вы можете меня обмануть, не правда ли? Чтобы прогнать.
Не только профессор, но и сама Циана, полюбившая историка из двадцатого века, была потрясена. Такое вроде бы безобидное на наш взгляд замечание в двадцать четвертом веке считалось тяжелым оскорблением.
— Ну ладно, бог с вами, — усугубил свою ошибку историк. — Но как вы мне докажете…
— Компьютер сообщил мне о давно закончившейся судьбе. Я не могу по собственной воле ее менять, — ответил профессор хмуро. Ему трудно было простить обидное недоверие, хотя, если быть справедливым, этот человек из прошлых веков заслуживал снисхождения. — Ваш первый ребенок родился в год вашей встречи с Цианой, значит, вы скрыли от нас, что ваша жена ждет ребенка.
— Вот видите, тут какая-то ошибка! У меня нет жены! — обрадовался недоразумению историк.
— Александр, машина готова к обратному полету? Вы будете его сопровождать, — повернулся профессор к инженеру. Тот так и светился радостью. Наверное, он был готов отвезти своего гостя хоть на край Вселенной.
— Это действительно так? — спросила студентка своего профессора.
— Циана, неужели ты во мне сомневаешься? Когда он уедет, я посодействую тебе, чтобы ты сама все проверила…
— Но разве может историк лгать! — возмутилась девушка.
— Но я не лгу, поверьте мне, — воскликнул ее коллега из древности. — И я не двинусь отсюда, пока все не выяснится окончательно! А вы меня ни с кем не спутали? И чем именно я известен?
Профессор враждебно поджал губы, нахмурился, но историк повторил свою угрозу, что не сдвинется с места, пока…
— Писатель. Известный писатель-фантаст.
— Кто? Я? — прыснул со смеху историк-грибник.
— В данных компьютера нет другого человека с таким именем. И все остальное совпадает.
— Но вы отдаете себе отчет в своих словах?
— Я знаю, в ваше время ложь была очень распространенным явлением, — расплакалась девушка. — Но почему меня, почему именно меня нужно обманывать! Немедленно сотрите его в моей памяти, немедленно! Чтобы историк стал фантастом, о Афродита!.. — и студентка побежала в направлении институтского метро, будто убегая от страшного преступления.
Историк точно так же, в стиле древних трагедий, простер к ней руки, но профессор преградил ему дорогу:
— Прошу вас, садитесь в машину! И без того вы слишком долго находитесь здесь, от этого возможна еще большая путаница во времени. И, как мы договорились, в воскресенье не предпринимайте вылазок на природу. Лучше всего сидите дома рядом с супругой.
— Но у меня ее и в самом деле нет! Поверьте! — чуть не плача уверял историк, однако профессор и ассистент встали перед ним стеной, оттесняя его к машине.
Инженер первым вскочил в машину и оттуда потянул к себе историка.
— Скажите Циане…
Люк захлопнулся, чуть не отхватив историку из прошлого кончик носа, и таким образом он не смог ни слова передать на прощанье историку будущего.
Инженер, кого он тоже попросил передать девушке его последние слова, отказался выполнить его просьбу. Он пристально смотрел на бешено крутящиеся цифры на счетчике лет.
— Циана уже ничего не знает о вас. Все ошибки, совершаемые при темпоральных полетах, стираются в памяти участников полетов.
— Мне этого не понять… — сокрушенно сказал историк.
— Тут и не надо ничего понимать, — ответил инженер и замолчал. Только потом, с чувством облегчения высаживая историка на берегу реки, он напомнил ему, чтобы тот никогда больше не появлялся в этих местах.
* * *
На месте не оказалось не только пластиковых пакетов с грибами, но вообще никаких его вещей. Но прежде чем обругать неизвестного вора, историк-грибник вспомнил слова невероятного профессора по еще более невероятным темпоральным полетам и быстро глянул на свои наручные часы. Датник и в самом деле показывал четверг накануне того воскресенья, в которое он набрал свои грибы. Если верить часам, то и его сумка-однодневка и старый плащ должны сейчас мирно дремать себе в одежном шкафу его однокомнатной квартирки, на которую у него уходило ползарплаты.
Если они и в самом деле на месте, сказал он себе, я сойду с ума. Однако с ума он не сошел, хоть вещи и в самом деле оказались в шкафу. Помешал телефон. Нет, видать, путаница слишком велика, чтобы отделаться простым умалишением.
— Эй, что с тобой? — пискнула ему в ухо секретарша директора института. — Ты почему не явился на совет?
— Полагаю, что ничего важного я не…
— Как раз что-то очень важное, и именно для тебя, — прервала она его с радостным возбуждением в голосе.
— Что именно?
— Это настолько важно, что о нем можно сказать только на ушко!
— Я слушаю, — ответил он с досадой, потому что ему было не до нее с ее вечными глупостями.
— Да нет, лучше я сообщу тебе лично. Жди! — сказала она и положила трубку, а он даже не успел ей сказать, что сейчас ему не до любви.
Он кинулся на кушетку. Ему хотелось разобраться в случившемся, разложить все по полочкам, выстроив в логическую цепочку. Выходило, что он не только не ходил за грибами, но и вообще у него не было никакой встречи с Цианой, — не было ничего из того, что он пережил между сегодняшним четвергом и воскресеньем, которое еще только будет! Нет, такая путаница невозможна! Но если это все-таки было на самом деле, тогда он должен помнить, что он делал, скажем, в пятницу или в субботу?!
Известное дело, насилием над мозгом почти никогда ничего не удается вспомнить. А историку, постоянно витающему в других временах, всегда трудно упомнить то, что было не века, а несколько дней назад. А если это случилось не в прошлые, а в будущие дни, тогда все и подавно переворачивалось с ног на голову и тут уж никакому историку не под силу разобраться, потому что это чистая фантастика… Ну и насмешили же они его, надо же такое придумать: писатель-фантаст! И это он, педантичный во всем, что касается истории, раб фактов!..
Но теперь он и в самом деле не знал, как быть. А может, и к лучшему, что Сия не даст ему долго ломать голову над такими вопросами. Она влетела с большим букетом цветов. Вид у нее был торжественный и несколько встревоженный.
«Ах, как она была хороша!» — подумал он про себя, но это относилось не к Сие, которую он увидел теперь на фоне той, оставшейся в будущем. Нет, непременно надо пойти в воскресенье на то же место, хотя бы нацеловаться вволю! И с досадой спросил: «Для кого эти цветы?» — решив, что опять она потащит его на чей-то день рождения или именины. Он не любил эти вечные сборища с обильной едой и возлияниями и предпочитал им природу, недаром он был завзятым грибником.
