— Ужасно!
— И совсем не ужасно. Ничего жизненно важного я ему не задела. Так, пустяки, парочка переломов. Хотя в правой руке он указку уже не удержит, — удовлетворенно хмыкнула Берта.
— Но дама обязана музицировать! — Гизела гнула свою линию. — Иначе у нее никогда-никогда не будет хорошего образования, и ее не возьмут замуж!
— Меня и так возьмут, — отозвалась та. — А таланты нужны лишь тем, у кого нет приданного.
Виконтесса вспыхнула. Теперь она уже не сомневалась, что гостья не просто бестактна в силу своего низкого происхождения, а умышленно говорит колкости.
За ужином герр Штайнберг расхваливал консоме, будто это была смесь нектара и амброзии, а не бульон сваренный без намека на мясо. Старая кухарка уже набила руку в изготовлении таких блюд. Она ворчала, что скоро научится готовить яичницу без яиц. Гизела перевела взгляд на отца, который читал гостю лекцию по краеведению. За стулом графа стоял лакей, древний как само Время. Он, кухарка, да горничная Эвике, сиротка взятая из приюта на прошлой неделе — вот и вся прислуга в замке. А в доме Штайнбергов, должно быть, не протолкнешься от слуг. Наверное, у них есть слуги, которые стоят за стульями у других слуг, пока те обедают. Ну почему некоторым так везет?
Почему некоторым так везло, Гизела узнала гораздо позже и ужаснулась, но в тот вечер она едва сдерживала слезы.
Рядом с ней Леонард изучал бульон через лупу и периодически делал записи в блокноте. Берта же исподволь разглядывала виконтессу. Так на Гизелу еще никогда не смотрели. У нее не было слов, чтобы описать этот взгляд. Оценивающий, разве что? Ну конечно, он самый. Наверняка богачка мысленно уже вовсю хихикает и над немодным платьем Гизелы, и над ее несколько раз чиненными ботинками, и над всем замком, доверху набитым старым хламом. Зачем она вообще сюда заявилась? Никто ее не звал. Сидела бы в своем Гамбурге!
Гизела вдруг поняла, что ее жизнь уже никогда не будет прежней. Как в воду глядела.
Если раньше вся деревня восхищалась маленькой виконтессой, ее изящными манерами и целым цветником добродетелей, то отныне внимание переключилось на фроляйн Штайнберг. Ведь именно она одевалась в шелка и атлас. Именно ей покупали самые красивые игрушки. Берта, Берта, Берта… От нее некуда было деваться, тем более что Штайнберги, поселившиеся в особняке неподалеку, зачастили в замок. Но даже если Гизела искала уединения — в библиотеке, на поляне в лесу, в подземельях, не обозначенных ни на одной карте — везде она каким-то образом натыкалась на Берту. И каждый раз на сопернице было надето что-то новое! Будь Гизела знакома с понятием кармы, она решила бы что в прошлой жизни истребила целый город, раз в этой ей ниспослана такая кара.
Когда однажды поутру обитатели замка, против обыкновения, не проснулись от кашля графини, а граф еще полдня прорыдал в кабинете, именно вражда с Бертой Штайнберг помогла Гизеле не захлебнуться отчаянием. Выходки нахальной девчонки отвлекали и от скорби. По крайней мере, у нее хватило ума явиться на похороны в черном платье поскромнее, но само ее присутствие действовало на Гизелу как первомайская демонстрация на быка.
Пару месяцев спустя герр Штайнберг предложил захватить виконтессу в соседний город на ярмарку, куда он с детьми отправлялся на выходной. Сочтя, что дочке необходимо развеяться, граф дал согласие, и субботним утром за ней заехала карета. К счастью для Гизелы, ее посадили рядом с Леонардом, но уже через час, наполненный красочными описаниями жгутиков и ложноножек, ей захотелось выпрыгнуть прямо на ходу. Фабрикант сидел напротив и елейно улыбался, время от времени замечая, как они с Леонардом хорошо смотрятся вместе. Берта помалкивала, скорее всего, замышляя новую пакость. И в который раз Гизелу не подвело чутье.
Они погуляли по ярмарке, поглазели на канатоходцев и шпагоглотателей, отведали льда, политого сладким сиропом (за исключением Леонарда, который путался под ногами и портил аппетит рассказами о морозоустойчивых микробах). Устав от толчеи, аляповатых костюмов артистов и возгласов зазывал, семейство покинуло площадь. Центральная улица была куда более приятным местом для променада. По обе ее стороны магазины уже распахнули двери, поджидая покупателей, как росянка — мух. Хотя городок был провинциальным, а значит и магазины роскошью не отличались, у Гизелы заблестели глаза. Какая разница, что платья на витринах олицетворяли безвкусицу, с обилием рюшек и турнюрами размером с пивную бочку. Зато они были новые, яркие и без единорогов.
Леонард первым делом потащил отца в книжную лавку, так что девочки остались на улице одни и предались любимому занятию — целенаправленному игнорированию друг друга. Они бы так и шли по улице, глядя в разные стороны, но Берта заскочила в лавку модистки, а Гизела проследовала дальше.
У одной витрины она задержалась надолго. Здесь были выставлены очаровательные дамские мелочи — гребни из слоновой кости, шляпные булавки, украшенные жемчугом, кружевные перчатки, которые покрывали руки изморозью, целый выводок брошек, золотые наперстки, кошельки. В центре возлежал самый роскошный веер, который ей когда либо доводилось видеть. Страусовые перья, подкрашенные розовым, были прикреплены к изящной перламутровой ручке. Это был веер для Царицы Бала. Казалось, перья слегка шевелятся, подзывая Гизелу — потрогай меня, возьми меня, владей мною. О том, чтобы купить его на свои деньги, не было и речи. О том, чтобы попросить веер в подарок у герра Штайнберга, тоже думать не хотелось. Он, конечно, купит, даже с удовольствием, но вот папу это вряд ли обрадует. Принимать подарки от буржуазии — это нехорошо, не по-феодальному. Вздохнув, Гизела отошла от витрины и только тогда заметила, что все это время Берта наблюдала за ней издалека. В глазах у девочки сияло непонятное, а оттого и неприятное торжество.
На следующий день Гизела вприпрыжку вбежала в Зеленую Гостиную, где Эвике приготовилась чистить ковер и уже рассыпала по нему чайную заварку.
— Фроляйн Гизела? Разве вы не у себя?
— Нет, а что такое?
— Я только что видела, как фроляйн Штайнберг входила в вашу комнату. Думала, вы ее позвали. Уж не пришла ли она слямзить чего-нибудь? — девочка всплеснула руками, но затем добавила простодушно. — Хотя ей-то что у нас воровать?
Развернувшись на месте, Гизела взлетела по парадной лестнице со скрипучими перилами, пробежала мимо доспехов, в которых гнездились совы, и оказалась у двери в свою спальню. Там она прильнула к замочной скважине, ожидая увидеть, как Берта разбрасывает по комнате скорпионов. Но злодейка сидела на кровати, комкая подушку. На ЕЕ кровати, комкая ЕЕ подушку. Затем встала и деловито прошлась, окидывая обстановку хозяйским взглядом. Видимо, уже решала, как расставит мебель, когда наконец выживет Гизелу из замка. Виконтесса почувствовала, как из ушей тонкой струйкой повалил пар. Между тем захватчица продолжала свои маневры. Она переместилась к шкафу, распахнула его и начала перебирать платья Гизелы. Точнее, все три платья Гизелы, так что процедура была недолгой. Одно из них Берта приложила к себе и покрутилась у зеркала. Закрыв шкаф, она приступила к исследованию шифоньера — открывала ящики, знакомилась с их содержимым, а потом достала что-то из кармана, что-то яркое…
Решив, что Берте уже хватило времени для самооговора, Гизела фон Лютценземмерн картинно распахнула дверь.
— Что. Ты. Делаешь. В. Моей. Спальне?
От неожиданности нахалка вздрогнула, и к ногам Гизелы упал веер. Тот самый, с розовыми перьями и ручкой, инкрустированной перламутром.
Девочки посмотрели на веер. Друг на друга. И снова на веер.
— Вчера ты заметила, что он мне понравился. Ты… ты специально его купила и пришла сюда похвастаться! — воскликнула Гизела, которой вдруг открылась вся порочность человеческой природы. — Это же так подло.
— Не помешаю?
Привлеченный криками, в дверь постучался граф фон Лютценземмерн. Он сразу же заметил инородное тело на полу.
— Какая оригинальная вещица, — сказал граф вежливо, но с оттенком снисходительности. — Это отец тебе купил?
Берта подняла веер и несколько раз обмахнулась, будто слепней отгоняла.
— Да.
— Герр Шайнберг не находит, что юным особам рано еще иметь дорогие украшения?
— Отец хочет, чтобы я стала настоящей леди. А у настоящей леди должно быть много красивых вещей, чтоб ее издалека было заметно.
— Ну-ну. Только помимо красивых вещей, у леди должны быть и другие отличительные черты — например, доброта, сдержанность, и достоинство. Так ведь, Гизи?
Та кротко кивнула. Правда, сейчас ее Доброта, Сдержанность, и Достоинство оживленно обсуждали, как бы сломать Берте шею, инсценировав несчастный случай.
— Я оставлю вас. Играйте, девочки.
