И вдруг — в этом месте неподготовленные читатели могут издать удивленное «ах!» — в холодильнике появился человечек. Был он рыж, космат, с длинным носом и ужасно хитрыми глазами, и вообще, ужасно похожий на давешнего помоечного сторожа. Басом сказав: «ага, осталось еще!», он ухватил одну из оставшихся банок.
— Куда! Куда! — взревел кок. — А скалкой по мордасам не желаете?
Он взмахнул рукой, и тяжелая деревянная колотушка устремилась в пришельца. Но тот вовремя прижал к груди банку и с хохотом испарился. Скалка угодила в оставшиеся три банки и гулко размела их по полке. И тут же рядом со скалкой появился еще один рыжий и косматый.
— Здрасьте, — сказал он, глядя на остатки консервов. — А говорили — много. Ну ладно, тяпну по банке.
Он ухватил сразу две штуки, помахал ими и растаял в воздухе. В холодильнике таким образом остался один, очень одинокий ананас. В тот же миг по камбузу пронеслись резкие, тоскливые, полные нервного перенапряжения звуки — это Можейка катался по полу.
— Моиии ананааааасыыыыы! — голосил он, суча ногами. — Ыааа! Ыааа! Моиии ананааасииикиии!!!
Время от времени он на мгновение прекращал кататься, набирал воздуху в легкие — и все начиналось сначала.
— Прекратить истерику! — взревел капитан. — Тоже мне, жратву воруют! Тут подковы прут — я и то молчу. Надо узнать, в чем тут, собственно? Профессор? Ты профессор? Вот и узнавай.
— А вот и узнаю! — вскинулся я. — Что, думаешь, слабо? Дайте мне любой справочник про Шушеру, и я вам скажу, что за байда тут происходит.
— Поздно, — Аллиса уже вовсю слюнявила пальцы, листая справочник. — Я уже все узнала. И скоро вам будет счастье. Можете идти по местам и ложиться спать — я сегодня же все устрою.
— Рыжих воров ты утопишь в канализации? — с надеждой спросил Можейка, подымая голову с пола.
— Не совсем, однако они у меня взвоют.
— Громко?
— Достаточно для того, чтобы вам полегчало.
Можейка поверил, но с пола все же не встал. И тут же уснул. Я же покачал головой и сказал дочери:
— Ты же знаешь, что нехорошо вселять ложную надежду в товарищей, и все равно со своим ослиным упрямством делаешь это снова и снова.
— Вы закончили, товарищ папанькин? — жестко поинтересовалась дочь. — Тогда валите спатеньки. Ваш горшок уже призывно свистит.
Я проклял тот день, когда мне пришла в голову безумная мысль обзавестись потомством, обнял за плечи капитана и, жалуясь ему на судьбу, проследовал в кубрик — у меня там была заначка. Аллису было решено оставить наедине с ее коварными планами.
Наутро мы с Полозковым пробудились в кубрике с отчаянно трещавшими башками и тут же вступили в глобальную схватку за остатки былого веселья. Покусав и исцарапав друг друга, мы все же поделили живительную влагу, после чего, приняв более-менее презентабельный вид, выползли на свет неоновый. И пошли прямиком на камбуз — Аллиса наверняка все еще там, грызет локти от бессилия.
Вошли.
И онемели.
Прямо посреди обеденного стола лежала куча какого-то хлама, по которой весело ползал целый и невредимый ящур Гайдн. В половине вещей мы опознали свои, в остальной половине — не опознали, но они явно были не менее ценными, чем наши! Один слиток золота примерно с полкило чего стоил! А новехонький космолокатор! А мини-бикини-2121! А… да что там говорить, много хорошего лежало на столе! За оным же пребывала весьма довольная Аллиса.
— Как тебе это удалось? — пораженно спросил ее капитан. — Снимаю шляпу!
Он и в самом деле потащил с себя неизменную пилотку с красной звездочкой, но я уговорил его не делать этого — негоже, в самом деле, выставлять напоказ, тем более на камбузе, безобразные шрамы во весь череп (пусть даже и полученные в честном бою, а не при неудачной операции на гипофизе!).
— Дело в том, — сказала Аллиса таинственно, — что на Шушере единственное развлечение — телепортация. Они очень любят пронзать преграды, в основном для того, чтобы что-нибудь свистнуть.
— Не что-нибудь, — наставительно сказал я, — а куда-нибудь.
— Это куда?
— В кулак, например, — пояснил я.
— Свистнуть — в смысле стырить. Стыбзить.
— А-а-а. Похитить?
— Если хочешь. За это и не любит их никто. И не летает к ним в гости. Так вот, эти мохнатые негодяи узрели наш корабль еще на подлете и возжелали порезвиться вот эдаким образом.
— Высвистеть мой компот? — гневно сказал кок. — Мироеды!
— Именно. Но им-то невдомек, что ваша покорная слугиня тоже умеет пронзать пространство.
Я просто окривел. В смысле, один глаз у меня почему-то закрылся, второй же оказался выпучен до невозможности, и при этом бешено вращался вокруг своей оси. И каким-то не своим, скрипучим голосом я вскричал:
— Да неужели же? Вот радость-то, а! Наша доча теперь сможет пронзить стену банка и унести в клюве толику деньжат! Может, и папке родному что-то перепадет?
— Никакому Толику деньжата я не ношу, — открестилась Аллиса. — Нет, батя, тут другое. Ты помнишь сапоги-скороходы?
— Как не помнить, — я поднял ногу и потер свои натруженную мозолистую пятку.
— Применив эти нехитрые приспособления и прибавив к ним отмычку, которая всегда со мной, я за несколько часов обежала все дома, где эти пакости мохнатые проживали, и обнесла их все до одного за мое почтение!
И она театрально раскланялась. Полозков восхищенно зааплодировал и сделал еще одну попытку содрать со своей изуродованной башки пилотку. Я же заозирался и тревожно спросил:
— Ты, это, доча, ты вообще подумала, что сделала, а? Если сейчас эти длиннорылые к нам пожалуют, они ж от нашего кораблика даже меня не оставят!
— Пап, ну ты ваще как с гор за солью спустился, — осадила меня Аллиса. — Как только я провернула эту операцию, я тут же сказала Голубому, чтобы заводился — и ходу! Он, конечно, ссылался на приказ, но серебряная цепка в двести грамм весом сделала дело. Теперь мы уже где-то в глубоком космосе.
— Да еще и с прибылью! — радостно сказал кок, усердно копавшийся в куче добра. — Ух ты! Классный медальончик! Возьму себе.
Я почесал в затылке, но был вынужден признать, что и от моей во всех отношениях безнадежной дочери иногда бывает польза. Когда совсем распояшется, подумалось мне, пристрелю, набью чучело и повешу на стену — пускай дырку на обоях загораживает…
Глава 13. Сумасшедшие терминаторы
— Значитца, летим к Занозе? — спросил я, наверно, в сто первый раз — просто чтобы еще раз позлить Полозкова. — Оч-чень, оч-чень приятно.
— И все же, профессор, я бы на вашем месте… — начал было капитан, но тут мне на выручку пришла Аллиса:
— А вы не на его месте, поэтому заткнитесь! Правда, папа?
— Капитан, вы уж, пожалуйста, не обижайтесь на меня, на старика, — слабым голосом молвил я.
— Я на вас и не обижаюсь, — надул губы Полозков. — А вот доченька ваша…
— Пап, ну можно, я ему вжарю разок?
— Зелезнев, ради нашей дружбы, позволь отлупить твою дщерь…
— ЧТО-О-О?!!
— Несильно, — уточнил капитан, — Твоей же капроновой сеткой для продуктов. Принеси ее, а?
— Не принесу! И вообще, что за рукоприкладство в экспедиции? Аллиса, Феофилакт! Принесите друг другу взаимные извинения!
— Был неправ, — проворчал капитан (которого — если вы еще не знаете, а ежели не знаете, так я скажу — действительно звали Феофилактом!).
— Вспылила, — процедила дочь.
— А теперь в знак примирения поцелуйтесь! — приказал я.
И тут же об этом пожалел — капитан полез к Аллисе своими усищами и тут же отскочил, подвывая и держась за губу.
По местам всех растащил отнюдь не я — проклятая слабость не давала мне возможности прекратить потасовку. И не кок Можейка, появившийся словно по волшебству и принявшийся охаживать всех подряд огромной двуручной сковородой. И даже не механик Голубой. И не ящерка Гайдн. И вообще никто. Унял свару внезапный вой рации, которая передавала сигнал «СОС».
— Нам угрожает опасность? — спросил я, когда кровать со мной спустя десять минут бережно вкатили на капитанский мостик.
— Не нам, — отозвался капитан. — И это самое приятное.
— А почему СОСа больше нет?
— Потому что я выключил рацию.
— И мы не поспешим на помощь?
— Не поспешим.
— И не станем выручать несчастных из беды?
— Ни в коем случае.
— Отчего же, любезный капитан? Объяснитесь!
— С удовольствием. Потому что в противном случае в беду можем вляпаться мы. А это очень плохо есть, да.
— Мне абсолютно все равно, будет ли плохо нам! — кипел я. — В данную минуту плохо им!
— А знаете, кому это «им» сейчас плохо?
— Нет!
— Ну так полюбопытствуйте, — указал мне на экран Полозков. — А потом уже брызгайте слюной.
Я приник к монитору. И то, что я на нем увидел, мне весьма не понравилось.
