Глава четвертая
Ад
1. Добро пожаловать в Ад. – Кирпич в Петровском пассаже. – Рога или малиновые петлицы?
Из высокой освенцимской трубы мы попали на поляну под Кырк-Шайтаном. И бросились к реке купаться – после газовой печи всем хотелось освежиться. Поплескавшись, улеглись погреться на солнышке. Как только я в который раз понял, что жизнь прекрасна и удивительна, Бельмондо спросил меня:
– А ты уверен, что ты это ты? Может быть, нас, настоящих подменили в прошлом году копами? Случаев сделать это было много...
– Ты знаешь, Борис, я думал об этом... – ответил за меня Баламут. – И пришел к мысли, что беспокоиться не следует...
– А если в Москве явиться к тебе поздней осенью Николай Сергеевич Баламутов и потребует немедленно освободить квартиру и отдать права? – засмеялась София. – Вот прикол будет!
– Пусть приходит, – не совсем уверенно ответил Баламут, вспомнив свои непростые взаимоотношения с Николаем Вторым.
– А ведь это здорово... – умиротворенно проговорил Бельмондо, наслаждаясь каждым падающим на него солнечным лучиком. – Представьте, что в мире – в России, в Бразилии, в Швейцарии где-то, живут еще Борисы Ивановичи, Баламуты и Черные. С таким ощущением в душе мир становиться ближе, добрее...
Я хотел сказать, что все перечисленные лица могут находиться вовсе не в солнечном Рио-де-Жанейро, а в подвале гаража какого-нибудь сподвижника Худосокова, но смолчал.
Искупавшись еще раз, мы оделись и пошли в Центр. Не одолев и километра, увидели облако пыли, поднимаемой спускающимся с Кырк-Шайтана автомобилем. Спустя три минуты перед нами остановился красный "Форд", за баранкой которого сидел невозмутимый синехалатник.
Машина довезла нас до входа в Центр. Выйдя из нее, мы увидели синехалатника, который, стоя на стремянке, прикреплял к порталу кумачовый транспарант. На транспаранте большими черными буквами было написано "Добро пожаловать в АД!"
* * *
Баламут вошел в кают-компанию первым. Вошел, положил руки на пояс и крикнул в потолок:
– Ты почто над нами издеваешься? В комиссионку захотела?
– Так вы же сами чудес просили, – ответила "трешка" удивленно. – Чудес и гарантий, что я вас не обману. А теперь у вас нет по отношению ко мне никаких сомнений – я ведь вернула вас! И не куда-нибудь, а к своему рубильнику.
– Это точно... – согласился Бельмондо.
– Ну, ладно, – выпустил пар Баламут. – Как там у нас с ужином?
* * *
Пока мы ужинали, "трешка" рассказала, что основные затребованные души в Ад доставлены и Худосоков готовит их к истязаниям.
– И... как его там... Круто... – напрягся Баламут, вспоминая фамилию своего кровника.
– И Анатолий Григорьевич Крутопрухов там, и Карликов Леонид Евгеньевич там, и Светлана Анатольевна Асетринская тоже там.
– А Карликов Леонид Евгеньевич – это мой клиент? – спросил Бельмондо. Уши его покраснели, кулаки сжались.
– Да, он. Повезло тебе. Давеча ему кирпич на голову упал... В Москве, в Петровском пассаже...
– В пассаже, говоришь, упал?.. – механически переспросил Борис, думая, как разделается с кровником. – Наверное, импортный был...
– Нет, кирпич был отечественный. Импортные легкие, сам знаешь.
Мы все замолчали. Нам было о чем поразмышлять. Представьте, что вы напросились на вакантную должность первого помощника Вельзевула и получили согласие...
"Трешка" вернула нас на землю:
– Как наряжаться-то будете?
– Не понял? – спросил Баламут.
– Ну, в аду как хотите выглядеть? Чертями или кем-нибудь еще нарядитесь?
– Нет, чертями – это пошло и маловысокохудожественно, – покачал я головой. – Представляю, как обрадуется Светлана Анатольевна, увидев меня в образе черта. За родственника, не дай бог, признает...
– А давайте ничего не выдумывать... – предложил Бельмондо. – Пойдем в своих одеждах... И мучить будем от своего имени.
– Понятно, – приняла к сведению "трешка". – Второй вопрос: Сколько вы там собираетесь находиться?
– Как сколько? Пятнадцать суток, – хихикнул Баламут.
– Заметано. А женщин своих берете?
– Ни в коем случае! – воскликнул Бельмондо. – Представляю, что будет, если Вероника увидит, как я иголки под ногти Крутопрухову загоняю... Да и тебя, драгоценную нашу, не стоит без присмотра оставлять. Мало ли кто появиться...
– Ну, спасибо за заботу! – растрогалась "трешка".
– Да ладно уж! – похлопал Баламут ладонью по тору. – Так где тут калитка в Ад?
– Как где? Подо мной, в колодце, где ей еще быть?
* * *
Трахтенн лежал в своей каюте без движений. В его сердцах боролось два желания. Умереть героем мариинской цивилизации или умереть безвестным, но насладившись вволю синийками, поразившими его до глубины души? Вбить корабль в Синию или притормозить?
Кручмы его задрожали – Трахтенн вспомнил, что выпил весь струнный замедлитель и теперь затормозить не сможет. И, что обидно, Мыслитель об этом не знает – перед тем, как нанести непоправимый материальный ущерб системе струнного торможения, Трахтенн закрепил датчик уровня жидкости на положении 100%. Хотя нет, наверное, знает... Мыслитель всегда все знает... Когда они разговаривали в последний раз, в его интонации было что-то ехидное. А если и знает, что корабль невозможно остановить, то все равно попытается ликвидировать – мертвый безопасен на сто процентов. И значит ему, Трахтенну вон Сер Вилу выбирать не из чего – придется стать героем. И героем с подмоченной репутацией – ведь перед тем, как вогнать корабль в Синию, Мыслитель передаст всю информацию о полете на Марию. И в том числе и то, что он лишил жизни Трахтенна, героя всех времен и народов, а также сексуального маньяка и алкоголика... На всякий случай лишил.
2. Лицензия от Вельзевула. – Коньяк с привкусом дыма. – Крутопрухов и дон Карлеоне.
...Первым в колодец друзья доверили лезть мне. Как только я окутался сиреневым туманом, сознание мое развернулось и устремилось круговой волной, бледнея и растворяясь, к границам Вселенной. Достигнув их, отлетело назад и пришло в себя на высоком черном кожаном диване.
Очувствовавшись, я увидел, что диван председательствует в просторной комнате, по всем параметрам напоминавшей приемную преуспевающей западной фирмы, отъевшейся на российских хлебах. На стенах ее висели обычные для таких фирм фотографические виды ночного Чикаго, утренней Филадельфии, Большого Каньона в полдень и Сан-Франциско в дождь.
"Брокерская контора, не иначе", – решил я и направился к встроенному в стену аквариуму с желанием полюбоваться его обитателями – игривыми болотными черепашками.
Но до черепашек не дошел: мое внимание привлекла лицензия в золотой рамке, висевшая на половине расстояния между Филадельфией и Чикаго. В ней говорилось, что ПБОЮЛ "Вечность" в лице ее владельца Худосокова Л.И. предоставлено право на очищение душ сроком на 999 (девятьсот девяносто девять) земных лет. Внизу лицензия была подписана "Вельзевул", сверху под "Согласовано" стояла вторая подпись, в которой разборчивыми были лишь буквы "Г" и "Б".
Естественно, у меня вырвалось: "Ни черта себе!" Это восклицание подействовало как "Сим-сим", единственная дверь отворилась, и в ее проеме восстал широко улыбающийся Худосоков, одетый в белоснежную рубашку (в нагрудном кармане мобильник) и кремовые брюки с отворотами.
От этого натюрморта я обмер; Ленчик же влетел в комнату с распростертыми объятиями и, уловчившись обезьяной, обнял как старинного друга.
Вырваться из его лап мне удалось лишь после того, как в приемной воплотились Баламут с Бельмондо. К моему глубокому удовлетворению Худосоков приветил их также тепло, как и меня.
Покончив с выражением чувств, Ленчик пригласил нас занять кресла, стоявшие вокруг журнального столика. Пока мы рассаживались, на нем появились графинчик коньяка, три хрустальные рюмки и цветистая коробка настоящих гаванских сигар.
– Коньяк откуда? – поинтересовался Баламут, потянувшись к искрящемуся графину.
– Собственного изготовления, "Черный Дьявол" называется. Из алкоголиков перегоняем... – подмигнул ему Худосоков, опускаясь в свободное кресло.
Усевшись, глава "предприятия без объявления юридического лица" внимательно осмотрел нас одного за другим и сказал:
– Вот и прекрасно, джентльмены! А я грешным делом думал, что побрезгуете моим гостеприимством. Ну и правильно, дело у нас с вами общее, а кто старое помянет, тому глаз вон. Ведь так, Колинька?
– Не пьешь по-прежнему? – проигнорировал вопрос Баламут, разливая коньяк в рюмки.
– Да вот, не пью... В моем теперешнем ведомстве трезвость нужна, как нигде, – виновато ответил Худосоков и тут же, напугав нас, вскочил со словами "О, Господи, я же забыл!", бросился к небольшому холодильнику, стоявшему в углу комнаты, извлек из него тарелочку с аккуратно порезанными лимонами и большую коробку шоколадных конфет. Расположив все это на столе, уселся, довольный, и мы выпили. Коньяк оказался отменным, хоть и попахивал то ли дымком, то ли смольем.
