– Аллергическая реакция, — авторитетно объясняла змея, притихшим мышкам. — Слишком крепкий был яд. Эльфы, вообще, непредсказуемы в этом плане. Сейчас будет отходняк. Глядите! — И она уставилась на меня немигающим взглядом.
Отшвырнув меч, я упала на пол.
– Ненавижу. Ненавижу. — Приложившись несколько раз лбом об пол, подняла глаза и увидела в зеркале чудовище. Горящие безумием глаза. Кровь в уголках рта. Судорожно сжатые руки. Чудовище протянуло ко мне руку. Холодная поверхность зеркального мира тактично подсказала кто этот монстр.
– Элфани? Ты, Элфани. — Кривя рот в усмешке, я почувствовала только полное безразличие. Преображение было закончено
Прикрыв глаза, целыми днями сижу в тронном зале, в единственной комнате, где чудом сохранилась крыша, правда, только местами. Беспокойные струйки дождя, что льет уже третьи сутки, пробираются за ворот из черного шелка, я морщусь и зябко передергиваю плечами. Сбившись вкруг меня, на полу сидят назгулы, смахивающие на больших мокрых ворон, и вполголоса ругаются. Мы все страшно голодные и злые. Кроме камней и песка в проклятом Мордоре ничего нет, нет даже стульев — они давно пошли в пасть ненасытного камина, как и доски разграбленных шкафов. Капли дождя смешиваются со слезами, и непонятно, кто разводит больше сырости, я или небо. Руины некогда грозных башен, теперь лишь прибежище грифов и крыс. Холодным дыханием сквозняка веет из бездонных подвалов. Закутанная с головы до ног в три плаща, я все равно жестоко мерзну, а от постоянного сидения на холодном, меня мучает радикулит. Время от времени грею поясницу у разрушенного камина. Полный разброд в делах. Все хором просятся на войну. Провела два парада, не помогло. У моих подданных прямо маниакальная страсть к убийствам. Мне в наследство досталось нищее королевство, разоренное прошлыми событиями. Видно, все же придется выйти на большую дорогу. И хотя роль атаманши мне неприятна, на всякий случай учусь самостоятельно управлять ящером Саурона. Жуткий такой ящер, старый и страшно упрямый. Таскал меня по облакам несколько дней. Держась за луку седла, я громко вопила от ужаса. Внизу орки бегали с растянутыми одеялами, страховали на случай падения. Валентин на длинном корде гонял ящера по кругу в поднебесье. Подобно опытному форейтору он направлял неровный полет воздушного коня, слегка подстегивая длинным шамберьером, заставлял его двигаться ровнее… Ящер взбрыкивал, мотал уродливой пастью, стремясь вырваться и сбросить неумелую всадницу.
– Руки прижми к бокам, не хватайся за седло, не бросай повод, сохраняй равновесие. Летящие с обеих сторон, назгулы беспорядочно выкрикивали советы, но помогла лишь плеть — не мне, а ящеру. Хорошенько его огрев, Байрак, наконец-то, научил ящера почтительности.
Недавно метила гвардию.
– Так надо, — говорит Валентин. — Приложи свою ручку ко лбам урук-хаев. Не бойся. Они не кусаются. Вот так, не страшно, правда?
Послушно макая в белую краску правую руку, оставляю отпечатки пальцев на грязных мордах особо крупных орков, они кланяются, целуют мне подол платья, что является высшим проявлением почтительности. К концу клеймения, весь подол в краске.
Валентин опять получил нагоняй.
Он настойчиво поит меня кровью бешеных волколаков. Не помогает. Ведем строительство — чиним разбитые ворота. Единственное, что осталось от крепостной стены. На днях, приперли их столетней лиственницей. Что толку иметь ворота, когда забора нет. Но, желая поднять боевой дух армии, я ввела церемонию утреннего открытия ворот: мы просто откидывали ствол и, скрипя проржавевшими петлями, ворота являли миру черную пустыню. Магические кристаллы из башни огненного глаза все растащили. Осадные орудия пришли в полную негодность, и идти воевать было бы чистым безумием. Да и что взять с людишек, отчаянно цепляющиеся за свои нехитрые пожитки. Они мелки и недостойны внимания. Эльфы далеко, гномы глубоко. А воевать надо. Ох, как надо.
Тяжело вздохнув, я подхожу к наполовину оторванному балкону, нависшему над скопищем оборванных орков. Армия, устав от вынужденного бездействия, уже не та. Частью без оружия, без доспехов лениво полеживая на песке, они играли в кости, дрались, с соблюдением некоторых приличий (все-таки дворец рядом), жгли костры, но в котелках, увы, ничего не булькало. Вся эта масса держалась только на страхе. Во время последнего приступа ярости я здорово их напугала.
Классно было бы побывать в Мории, я столько слышала о её красотах, а вот увидеть их как-то не довелось. Съездить что ли?
Приняв решение, вышла на балкон, крикнула:
– Граждане Мордора, честные тролли, бесстрашные орки, гоблины, тайные люди песка и дождя, славные монстры, верные назгулы. Я, Эльфарран бесшабашная, нет, не то — безбашенная и страшная, вняв мольбам угнетенных жителей первого подземного мира, объявляю им войну. Там темно и тепло. А ещё там гномы, толстенькие такие гномики. Эй, в девятом ряду, убрать слюни, я говорю завтра, значит, завтра.
– Там барлог, — подошедший, как всегда, неслышно, Валентин отравил начинающееся ликование от моей решительности.
– Ну и что.
– Это исчадие преисподней. Подумай ещё. Давай на Гондоре потренируемся. В последнем налете ты опять была не на высоте. Я хотел сказать, что так низко летать нельзя, собьют. И потом, кто же прыгает среди битвы и визжит "Ой, мамочка!" Мы же постоянно на тебя отвлекались. Ты, вообще, на чьей стороне была? И ты не должна защищать женщин с вечно хныкающими детьми. Лекарство не помогает — увеличим дозу. Если ещё раз придется вытаскивать тебя из толпы оборванцев, при всех отвернусь. Пожалей меня, милая.
Чувствуя, что разговор зашел совсем не туда, я вернулась к первой проблеме:
– Он что, очень страшный?
– Элфани, это ужасный призрак. Огромен как скала. Дыхание его — пламя. Поступь — раскаленная лава. А рога вызывают трепетный ужас даже у нас, назгулов.
– Так он женат? — Я хихикнула. Ладно, еще неизвестно, что страшнее: твой барлог или я в гневе.
Той же ночью.
Странное плотное марево подобно нежному покрывалу неслышно опустилась на мои усталые глаза. Приятная тяжесть в теле, дающая надежду на беззаботный отдых, вместо этого предъявила свои права на раскалывающуюся с перепоя голову.
— Чтобы я, когда-нибудь. Да никогда. Ведь говорили — яд. Зачем пила? Ой мои виски, о моя многострадальная макушка.
Утопая в рваных кружевах, тощей набитой соломой подушки, я мучилась в тяжелом забытьи. Сон, спасительный сон, был где-то очень далеко и совсем не торопился ко мне. Белесый туман густел, настойчиво прижимая к постели. Слабо взмахнув руками, я попыталась отогнать наваждение, но страшная мука внезапно пронзила все тело, и уже не сопротивляясь, я погрузилась в небытие.
— Странное место, и не земля вовсе, но и не небо. Сверкающие холодным блеском прозрачные кристаллы листьев, замерзшая трава под ногами, иней. Это было похоже на сказку, где внезапно все остановилось. Все умерло. Как будто на весь сочно-зеленый мир сошла безжалостная лавина холода. Все заморозив. Отняв жизненные силы птиц, выпив краски цветов. Нарушенная гармония жизни была печальна и торжественна. Задев запорошенную веточку, я вздрогнула. Неведомая сила властно призывала меня. Вдали кто-то стоял, и его взгляд подчинял своей воле. Я шла к нему, накалывая голые ступни острыми льдинками и не замечая боли. Шла. Его глаза были повелительны и добры. Забыв свои желания, мысли, забыв про больную голову, я шла. Шла на далекий голос, глухой, прерывистый, тяжелый.
— Эльфарран, вернись. — Но его губы не шевелились.
В другой обстановке я бы очень заинтересовалась этим феноменом, но сейчас мне казалось, что все так и должно быть, так и не иначе.
Голос внезапно смолк. Видение начало расплываться. Подняв руку, я коснулась своего лица. На пальцы упала слеза, горячая как кровь, она медленно покатилась и сорвалась на землю. Замерзший мир распался: голоса тысяч птиц внезапно разрушили тонкий хрусталь тишины; сбросив леденящие оковы, цветы распрямились и с еле слышными щелчками раскрыли бутоны; зеленая волна густой листвы, захлестнула верхушки деревьев. Застрекотали кузнечики. Соревнуясь в красоте, бабочки расправили паруса пестрых крыльев. Не в силах поверить в то, что это происходит со мной, я беспомощно глядела на внезапное буйство пробуждающейся жизни. Ароматы трав, маленькие изумрудные лягушата, ослепительно синие небо. Я была частью этого благословенного мира. Чьи-то руки, приподняв меня над землей, настойчиво повлекли прочь.
"Ну и пусть — думала я, — пусть меня похитят." Нет воли, нет времени, нет ничего. Полная покорность. Но я знала эти объятия, когда-то давно, очень давно, и помнила эти глаза, насмешливые, любимые. Я медленно кружилась и тонула в их синеющем омуте. Странное непонятное чувство, как тать, незаметно пробиралось в душу. Замершее сердце, точно жаждущий путник, добредший до серебряных струй родника, жадно впитывало его. И все казалось уже не таким уродливым. И верилось, что есть в мире радость, есть счастье.
