А вот Гизела работала художественным критиком. Задумчиво наматывая на палец паутину, которой Уотлер с Эвике все утро декорировали комнаты, она торжественно ступала по коридору, пытаясь вжиться в вампирскую шкуру и понять, что они подумают, увидев это. Это представляло собой галерею парадных портретов рода фон Лютценземмерн, который уходил корнями в столь глубокое прошлое, что первый предок должен был быть изображен еще в темной пещере после охоты на мамонта.
Остановившись возле одной из картин, девушка тихонечко хихикнула и поняла, что ничего хорошего вампиры точно не подумают. Разве что они поклонники абстракционизма.
— Кто это? — поинтересовался возникший за ее спиной Уолтер.
Паутины он развесил предостаточно: она свисала со всех мало-мальски выступающих поверхностей, путалась в волосах, прилипала к одежде и лезла в тарелку. В общем, жила вполне самостоятельной жизнью и готовилась к захвату миру. Теперь юноша мог позволить себе передохнуть и приобщиться к прекрасному.
— Это, видимо, мой пра-пра-пра… много-дедушка, — с готовностью ответила Гизела.
— Почему у него три глаза?
Возможно, Уолтер и не был большим знатоком искусства, но некоторые мелочи все же подмечал.
— Это… эм… особое видение художника. Очень заметно?
Юноша кивнул и с тяжелым вздохом уставился на следующий портрет.
Картинная галерея непременно должна быть в замке. Она почти так же необходима, как паутина и склепы, и уж точно ничуть не менее важна, чем скрипящие дверные петли и воющие под окнами волки. Разумеется, в замке фон Люценземмернов она была, причем такая длинная и широкая, что можно устраивать километровые забеги. Здесь гуляли совершенно правильные сквозняки, а эхо пело карпатские народные песни. Не хватало только портретов. Согласитесь, портретная галерея без портретов наводит на странные мысли.
Если бы портреты там все же оказались, они вряд ли соответствовали бы вампирским представлением об эстетике. Ведь в родословной любого упыря найдется с десяток индивидов с такими смачными кличками как Безжалостный, Нечестивый, или Растлитель Юных Дев. Увы, граф фон Лютценземмерн мог похвастаться лишь такими предками как Арно Добрый, Кремгильда Милосердная и Фердинанд Безнадежный Идиот, прозванный так окрестными помещиками за то, что он дал вольную своим крепостным и перестал взимать с них подати, потому что это неэтично — когда один человек эксплуатирует другого. Так что с портретов смотрели бы улыбчивые лица с лучистыми морщинками возле глаз. Если бы они могли заговорить, они предложили бы вам чаю с крендельками. Даже лучше, что их вообще не было.
— Их заложил еще наш дедушка, — сокрушенно проговорила Гизела и быстро добавила, — а один из портретов даже в Бельведер попал!
— Но туда вампиров на экскурсию не поведешь, — продолжил ее мысль Уолтер.
И они вновь замолчали, приобщаясь к великому искусству в жанре абстрактного примитивизма. Или сюрреализма. Впрочем, никто из них не отличался глубинными познаниями в области живописи, и оба надеялись, что и вампиры не заметят некоторые странности, а также невысохшую до конца краску. Но Уолтер вампиром не был, поэтому все же заметил.
— У твоей бабушки и правда были волосы разного цвета?
Одна половина волос суровой дамы с портрета была собрана в прическу "воронье гнездо с плюмажем" сероватого цвета, вторая жизнерадостно развевалась на невидимом ветру, и была веселого оранжевого оттенка.
— Считай, что да. Потому что нанятый нами в деревне художник Тамаш ушел в запой, и остальное дорисовывала Эвике. А у нее свой взгляд на искусство, смелый и нестандартный.
— Поэтому она и пририсовала усы той девице? — придирчивый англичанин указал на соседний портрет.
— А по-моему, ей так больше идет! И вообще, вместо расспросов лучше занялся бы делом, — Гизела вздернула подбородок и направилась прочь из галереи с таким гордым видом, словно эти портреты и правда имели многовековую историю, а не были нарисованы неделю назад местным кустарем.
Уолтер проводил ее щенячьим взглядом. Теперь, когда Гизела перестала быть вампиршей, она хоть и утратила львиную долю загадочности, но оставалась все такой же красавицей. Неужели через несколько дней он потеряет ее навсегда? Нет, невозможно! Она не может не ответить ему взаимностью. Он украдет ее прямо перед свадьбой. Это ведь так благородно — спасти девушку от вампира. Особенно того, который в первую брачную ночь будет рассказывать ей о таксономии, морфологии и жизненном цикле амеб. Кровь ее Леонарду даром не нужна, а вот свободные уши всегда пригодятся. Нельзя этого допустить! Кроме того, какая у вампиров вообще свадьба? Ведь не в церкви же им венчаться! И гости вряд ли закидывают молодоженов рисом. Уолтер представил, как жених и невеста, прямо в свадебных нарядах, ползают по полу и лихорадочно считают зернышки. От этой мысли его передернуло.
В галерее появилась горничная, которая в который раз посмотрела на картины, восхищенно цокая языком.
— Привет, Эвике! — просиял Уолтер. Он относился к служанке с большей теплотой, особенно после того как она заштопала ему брюки. Хотя в глубине души англичанин подозревал, что Эвике поторопилась ему помочь, чтобы новый работник не увиливал от дел, ссылаясь на отсутствие одежды. Да и нитки ей в тот момент подвернулись ярко-красные, так что швы на его черных брюках выглядели как-то чересчур анатомически.
— Уже виделись, сударь, — отозвалась девушка, но тоже улыбнулась.
— Пора ехать?
— Рано еще. Поедем, как смеркаться начнет. Сейчас они спят.
— Ну и что. Могли бы пройти в склеп, посмотреть на спящих вампиров, — мечтательно протянул Уолтер, которому давно уже не сиделось на месте.
— Да ну, в спящем упыре чего интересного? — сказала Эвике, едва подавляя зевок.
— Скажи, а ты совсем не боишься Штайнбергов?
— В детстве боялась. Герр Леонард как однажды показал мне одну бяк… то-есть бактерию под микроскопом, так я всю неделю просилась ночевать в спальню к фроляйн. Страшная зверюга!.. Это я про бактерию, вы не подумайте чего.
— Дались вам всем эти микробы! Я не их имел в виду. Штайнберги ведь вампиры. Не боишься, что укусят?
— Герр Леонард если укусит, так долго плеваться будет. А его папаша не кусается.
— Точно знаешь?
— Да. Во-первых, если он и попытается в горницу к какой-нибудь девице залезть, то непременно в окне застрянет, с его-то брюшком, — девушка засмеялась, но ее лицо тут же вытянулось. — А во-вторых, он давно уже нашел другой способ пить человеческую кровь.
Уолтер понял, что она имеет в виду фабрику, на которой он эксплуатирует пролетариат. Интересно, знает ли граф, что пригрел на груди завзятую коммунистку?
— А Берта? — не удержался он.
— А уж фроляйн Берта так и вовсе самая чуднАя из всей семейки.
— В каком смысле?
— Как вам объяснить, — замялась горничная. — Чокнутая она.
— Сумасшедшая?
— Нет, не настолько. Странная просто.
— А как это проявлялось? Она что-нибудь такое делала — ну там кричала невпопад, бегала по улице без од…ээ… что-нибудь эдакое? — спросил Уолтер. Хотя поиски Берты отошли на задний план, он по-прежнему не терял надежду когда-нибудь ее найти.
— Она все больше молчком сидела. С его сиятельством и фроляйн почти не общалась — только «да» или "нет," если что-то спросят.
— Наверное, кичилась богатством.
— Вот и фроляйн так думает… А я… даже не знаю. Зачем бы она тогда со мной разговаривала?
— Эвике, ты что, вела с Бертой задушевные беседы?! — воскликнул Уолтер. — И ничего не сообщила, когда я ее искал? Мне ведь нужна была любая информация!
— Эта ин-фор-ма-ция вряд ли бы вам пригодилась, — служанка произнесла по слогам мудреное слово и положила его в копилку, чтобы козырнуть им при случае, правда, в адаптированном варианте.
— И все таки, о чем вы говорили?
— Да так, ни о чем особенном, — отнекивалась Эвике, но ее уши почему-то запунцовели. — Она расспрашивала, как мы живем, не нужно ли нам чего… ну и я…
— И ты..? — брови Уолтера взлетели вверх.
— Если вы кому-то расскажите, я вас во сне придушу, — задушевным тоном сообщила девушка. — Кроме того, все мало-мальски ценное у нас давно уже заложено. Оставшиеся вещи ни один ломбард не примет, настолько все старое. Что мне оставалось делать?
— Да я тебя ни в чем не виню.
— Вам-то в чем меня обвинять? — отмахнулась горничная. — Но если его сиятельство узнает… ох что тогда будет!
— Что? — шепотом спросил Уолтер. Должно быть, граф только на людях милый, а сам вовсю третирует бедняжку.
— Он расстроится, — последовал антикульминационный ответ.
— Только-то?
— Как вы можете такое говорить! Ему нельзя волноваться, в его-то годы. И фроляйн Гизела на меня обидится, что мы шушукались за ее спиной.
