Долго ли, коротко ли ждал этот клерк, но то ли между африканскими племенами началась очередная война, то ли слоны в тот год не уродились, но компания, которой она доверил деньги, потерпела крах. Все вкладчики понесли убытки, а наш герой так и вовсе разорился. Со дня на день он ожидал, как управляющий проверит кассу и обнаружил недостачу. Он уже снес в ломбард все ценные вещи — даже обручальное кольцо жены, даже пинетки еще не рожденного ребенка — но нужной суммы так и не набежало. Тогда он впал в отчаяние. Ему уже мерещились разные кошмары — позор, банкротство, долговая тюрьма. Он представлял, как его жена ослепнет, когда будет шить рубашки — полдюжины за несколько грошей — в полутемной каморке, и как потом будет скитаться из ночлежки в ночлежку, пока не замерзнет прямо на улице. Он представлял, как его ребенок отправится прямиком на "ферму младенцев," где нищие берут детей на прокат, чтобы еще пуще разжалобить прохожих. В душе его открылась рана, из которой хлынул страх.
И вот однажды ночью, когда он бесцельно бродил по городу, истекая страхом, к нему подошел незнакомец и предложил свои услуги. Он пообещал нашему клерку запредельную сумму денег, и тот вцепился в это предложение, как голодный пес в кость. Только это был не обычный ростовщик. Вместо процентов он потребовал у должника то, чем за помощь расплачиваются в сказках. Перворожденное дитя. А поскольку он потребовал это уже после того, как клерк забрал деньги, бедняге не оставалось ничего иного как согласиться. По крайне мере, именно в такой версия я слышала эту историю.
— Когда мы доберемся до вампиров? — спросил Кармилла, слушавшая приоткрыв рот.
— Уже добрались.
— А кто из них вампир?
— Ну не клерк же! — раздраженно отозвалась сиделка. — Вампиром оказался заимодавец. Именно ему теперь принадлежал перворожденный ребенок.
— Страсти какие! Хорошо, что это сказка. А дальше?
— Клерк возместил недостающую сумму и тут же уволился из конторы. Зачем ему корпеть над бюро, с таким-то капиталом? Во что бы он ни вкладывал эти деньги, ему возвращалось сторицей. Потому что это было заколдованное золото. А через пару месяцев его жена разрешилась от бремени. Девочкой.
* * *
— И я испытал такое облегчение! Признаюсь, я боялся что первым будем мальчик. Как мне воспитывать наследника, если его потом все равно придется отдать? Но я надеялся, что следующим окажется сын. Так и вышло — через год супруга подарила мне мальчика. Вот только он отказывался сосать грудь, если мать не протирала ее спиртом по три раза. Ну ничего, подумал я, у нас будут другие дети. И еще, и еще! Вот у меня было шесть братьев и сестер, но их всех унесла эпидемия дифтерии, так что остался я один. Поэтому я всегда был сторонником многодетных семей — хоть у кого-то есть шанс выжить. Правда, жена моя не разделяла эту точку зрения! Она, видите ли, считала, что раз у нас завелись деньги, мы можем таскаться по балам каждую ночь. Так что я сказал ей, "Эльза — так ее звали — роди мне еще пятерых и делай что хочешь. И на суаре поезжай, и на благотворительные базары, и куда душа пожелает. Но пока что изволь бывать дома почаще. Мне нужна жена, детям — заботливая мать." И что вы думаете она сделала? Бросила меня ради кавалерийского офицера, который отлично отплясывал кадриль, но во всем остальном был совершенно никчемным человечишкой! Тьфу! Неблагодарная тварь!
— Отец! — не выдержал Леонард.
— Что, мальчик мой? Мать сбежала, когда тебе едва исполнилось пять месяцев. Но тебе кажется, что неправ именно я?
— Ей было всего-то девятнадцать.
— Вот-вот. Самый возраст, чтобы взяться за ум, — и фабрикант многозначительно покосился на сына. — Итак, я остался соломенным вдовцом с двумя детьми на руках. Очень странными детьми, прошу заметить. И тут я совершил чудовищную ошибку — я привязался к своей дочери. Следовало отдать ее, пока она была мокрым розовым комочком и кричала с утра до вечера. Он ведь даже свое имя и адрес оставил, куда сообщить когда ребенок родится. Но я все затягивал, пока не понял наконец, что это невозможно. Смотрел на Берту и думал — вот она, моя дочь, пухленькая, темненькая, лепечет что-то, ну как такую отдашь? Сделка есть сделка, это я как деловой человек понимаю, но… Кроме того, я понадеялся, что он сам про нас забудет. Сначала я все ждал, что он лично за ней явится. Каждый час наведывался в детскую, но все было спокойно. Вот я и расслабился. Решил, что он нашел занятие поинтересней, чем выколачивать старые долги. Но у меня нет-нет да и появлялась мысль, будто он нарочно это делает, дает ей подрасти, а потом… Противная мысль — знаете, как летом иногда в комнату залетит цикада, верещит, уже все перевернешь вверх дном, а никак ее не выловишь. А она не умолкает, покамест всю душу не вынет. Вот-вот, такая мыслишка. Гадкая, в общем. Поэтому я Берте ни в чем не отказывал — вдруг сегодня мы видимся в последний раз? А он… я не представлял, как он будет с ней обращаться… и на что она ему вообще сдалась… Поэтому у моих детей было все…
— Кроме фотографий.
— Да, Леонард, кроме фотографий. Тебе они настолько важны?
— Нет, что ты! — замахал руками молодой вампир. — Я п-просто так спросил. Но… дело в том что я забыл, как выгляжу. Было бы любопытно увидеть себя уже взрослым.
— Как будто есть на что посмотреть, — бросил отец, — Я не водил детей к фотографу, чтобы не оставлять лишних улик. Мало ли какое применение он нашел бы этим фотографиям. По той же причине я велел Берте всегда носить шляпки с широкими полями, чтобы никто не запомнил ее лица. Если ему вздумается порасспросить… Иногда я думал — да глупости все это, ну как он меня отыщет? Я ведь тогда не представился, да и выглядел так непотребно, что уж точно не опознаешь. И все же… Вот так мы прожили в Гамбурге почти двенадцать лет, а потом… потом… Нет, не могу! Леонард, дальше ты рассказывай, — скомандовал фабрикант.
Юный вампир продолжил бесстрастно:
— Потом отцу попалась газетная статья о том, что в пригороде было найдено несколько трупов. Обескровленных, со странными повреждениями шеи. Полиция ничего вразумительного сказать не могла. А отец все понял и решил бежать…
— Не бежать, а стратегически передислоцировать производство! Хотя да, бежать, конечно. Это сейчас я понимаю, что у кого-то просто не хватило терпежа — или мозгов — как следует замаскировать место охоты, а тогда я подумал что все, они ко мне подобрались. Возможно, у них такое предупреждение для недобросовестных должников. Вот и мы переехали сюда.
— В Трансильванию? — уточнил Уолтер.
— Да.
— Подальше от вампиров?
— Да.
— Угу.
— Что такое?
— Ничего, — англичанин посмотрел на него невинными глазами.
— Я полагал, что вампиры только в крупных городах водятся и что в Трансильвании крестьяне давно их извели. Вы знаете, какие тут методы встречаются? О-го-го! Чего стоит только гвоздь под язык! Ну какой вампир захочет просыпаться с металлическим вкусом во рту? Или вот такой метод — подложить в гроб носок, чтобы вампир распускал его до последней нитки. Ну кому понравится лежать рядом с крестьянской портянкой? Я и решил, что Трансильвания — самое безопасное место, что бы там ни говорили. Кроме того, нам очень повезло с соседями. Я был так рад, что моя дочь подружилась с госпожой виконтессой.
"А уж я как рада! До сих пор во сне кричу. От радости," хотела было сказать Гизела. Но не сказала.
* * *
— Когда Берта узнала про переезд, она закатила истерику, с воплями, брыканием на полу и прочей атрибутикой. Расколотила своих фарфоровых кукол и изрезала все платья. Но отец сказал, что так даже лучше, меньше багажа брать придется. И вот вся семья тронулась в путь. Отец казался довольным, Леонард — это ее брат — тоже радовался, что соберет новые образцы простейших, коими Трансильвания, конечно, кишит, и только Берта была в ужасе. Она понимала, что каким-то образом виновата во всем, что они уезжают именно из-за нее. Потому что с ней что-то не в порядке. Иначе зачем отцу ее прятать? Почему он как будто от нее откупается? Не иначе как подозревает то, о чем она сама догадалась уже давно — что она не такая, как все дети. С самого рождения не такая.
— А чем она так отличалась от других детей? — спросила Кармилла, которая даже забыла про еду.
— Хвостом.
— Фроляйн Лайд, вам бы все шутить!
— Для начала, редкий ребенок может похвастаться тем, что ему разрешают есть заварные пирожные на завтрак, — усмехнулась сиделка. — Кроме того, она… как бы это сказать… ну да неважно. Просто примите ее отличие за аксиому. Сказки не изобилует объяснениями, верно? Нигде не сказано, какую именно траву мама Красной Шапочки использовала для приправы в пирожках, раз ее дочка приняла волка за женщину. Итак, вернемся к Берте. После Гамбурга карпатская деревушка показалась настоящей ссылкой. А тут еще произошло событие, которое и вовсе осложнило ей жизнь. Видите ли, она была довольно замкнутой, нелюдимой. Не знала, как общаться с людьми. Да и отец всегда говорил, что они-то на самом деле лучше всех окружающих, потому что богаче. Дескать, мораль, принципы и прочая абстракция — это так, глупости, только деньги имеют значение. Зато перед аристократами он готов был стелиться, потому что у них благородная кровь и все такое. Его всегда завораживала кровь. Берта тогда еще не понимала почему. Ну так вот, поскольку она понятия не имела, как завязать беседу, то ужасно конфузилась и от того казалась очень резкой. А потом решила, что так даже лучше, иначе над ней будут потешаться… или наоборот, скривятся от отвращения… если узнают что она не такая, как все. И… и…
