...У директора Главной магической школы Зарежской Империи сегодня выдался на редкость неудачный день. С самого утра к нему нагрянул с беседой один из министров магии и долго вел пространные беседы. К концу беседы директор взмок, но так и не постигнул цели неожиданного визита. Испугавшись непонятно чего, Тихон Петрович даже решил просмотреть хозяйственную отчетность подведомственного ему заведения, но так как смыслил в этом мало, то запутался в непонятных сальдо и сторно и лишь еще больше погрустнел и расстроился. После ему еще пришлось загонять в клетку непонятно как вырвавшегося и абсолютно очумевшего от свободы рылохвоста. К прибегу директора радостно повизгивающее животное разнесло всю мебель в живом уголке, ладно хоть клетки остальных обитателей уголка были специально укрепленными и остались целы, пропахало хвостовым рылом огромные борозды в каменном полу и, разбив лбом стену, убежало в заметенные снегом летние вольеры, где его и удалось выловить, правда, обезвредить вышло чуть позже. До этого массивный, но в принципе дружелюбный рылохвост погонял директора по сугробам, думая, что это с ним просто играют по доброте душевной. Причиной же побега, как выяснилось позднее, стал невероятно обветшавший замок, который буквально открылся, не выдержав собственного веса. Сделав сморкающейся в платочек учительнице ботаники, ответственной по уголку, выговор за невнимательность и халатность, Тихон Петрович устало побрел в свою комнату. С середины ужина пришлось бежать в корпус природников, где у одного из студентов обнаружили книгу по запрещенной магии. К прибытию на место происшествия директора книга таинственным образом исчезла. Что предъявлять лопоухому перекошенному некроманту, возмущенному непониманием происходящего и справедливым негодованием, впрочем, плохо скрывающими надежду на чудо в глазках и покрытый испариной лоб, в отсутствие главной улики было неясно, поэтому дело замяли, пообещав, впрочем, провинившемуся теперь за ним присматривать. («Ты у меня под подозрением!» — в лице уставшего директора, съевшего собаку на запугивании, и еще двух на создании собственного непоколебимого авторитета это прозвучало более чем многообещающе, если не сказать иначе — страшно). Канувшая, казалось, в небытие книга по некромантии в тот же вечер всплыла в большой столовской кастрюле с рассольником для последней смены ужинающих, распространяя гнусные чернильные разводы по ее бывшему съедобным содержимому. Голодный бунт был подавлен путем додачи добавки второго остатками пюре и маринованной тертой редькой из экстренно вскрытой бочки.
В общем, посидев с отчетами для успокоения совести еще с полчаса, утомленный директор схлопнул толстую тетрадь и отправился спать.
Среди ночи его разбудил громкий и продолжительный стук в дверь. Ничего не понимая спросонья, директор со слипающимися глазами побрел к двери. Одновременно били далекие часы на городской башне. Тихон Петрович, приблизился к двери и потянулся рукой к замку, спрашивая «Кто?», как вдруг с окружающим его пространством произошли некоторые перемены. Зажмурившись от резанувшего вдруг глаза яркого света, открыл глаза Тихон Петрович в уже совершенно незнакомом ему тесном и темном месте с холодными каменными стенами. Он понял, что лежит, и одновременно с вставшими дыбом волосами услышал из-за окружающих его стен приглушенное нестройное завывание, которое недвусмысленно приказало: «Тихон Петрович! Умри!». А потом стена прямо перед ним поехала вбок, открывая к лицезрению зловеще подсвеченное свечами каменное помещение явного ритуально-жертвенного характера. Директор от ужаса широко распахнул глаза, никакой сонливости в них уже и подавно не было. Меж тем приказание умереть (сейчас это было не так уж и трудно) сменилось отборной бранью. Неизвестные материли его так, что он невольно удивлялся их богатой фантазии. Но когда эти самые неизвестные по одному начали заглядывать внутрь, продолжая без остановки ругаться, он был готов простить им такую грубость, лишь бы выбраться живым. Тихон Петрович привычным движением потянулся к палочке, но судорожно сжавшиеся пальцы нащупали лишь ткань пижамы, палочка осталась в комнате. Меж тем нечисти было без счета. Над одеревеневшим директором склонялись такие жуткие морды, что даже он со своим огромным опытом и стажем работы не знал, что это за виды и к какой классификации они относятся. Зарыдав от ужаса, директор попробовал закопаться под то, на чем он лежал. Вывернутая в сторону голова наткнулась на приветственную улыбку одной очень сухощавой женщины. Очень сухощавые, как мумии, женщины директору никогда и не нравились. Он заорал протестующее:
— А-А-А-А!! — и вскочил.
Чудища, уже со свечами склонявшиеся над темным и копошащимся содержимым саркофага, увидев восставшую из мертвых прапрабабушку Афцуву, дико испугались и поняли, что что-то напортачили в обряде. Но когда спустя секунду раскрытые глаза и охваченный ужасом мозг опознали во вскочившем встрепанного, напуганного и в пижаме, но директора, чудища поняли, что тот, первый ужас — ничто по сравнению с этим.
Директор, чье сердце все еще бешено колотилось, стоя в тапочках внутри саркофага прямо на прапрабабушке князя Ширмея, в растерянности наблюдал как чудища, бестолково пометавшись по помещению, опрокинув пару свечек и похватав что-то из дальнего угла, с дикими криками выбегают на улицу. «Неужели я такой страшный?» — посетила его первая мысль, когда за последним из бежавших захлопнулась дверь. И вот тут в свете нескольких все еще горевших свечей он и опознал, где находится.
Никас по личной инициативе делегировался в разведывательный пункт на крышу сарая, где и скрывался от врага, залегая по-пластунски в недрах пушистого, несчищенного крышного сугроба. Изредка из-за края крыши высовывалась рука, с рукавов которой сыпалась снежная пыль, и делала нам какие-то знаки. Сапень переводил. Когда вместо руки показалась нога, а затем и сам спускающийся и повисающий на руках Никас, то перевод уже никому, в принципе, не потребовался.
— Кажется, пришли, — шепнул нам Сапень.
Мы посидели еще какое-то время и, услышав идущие из склепа приглушенные далекие завывания, подскочили и понеслись обратно к школе.
— Распевают, — подтвердил Лорг, присоединившийся к нам из снежного окопа неподалеку за углом.
В условленном месте у главного корпуса мы остановились и задрали вверх головы. Показали ждущему в окне Маркусу условный знак — поднятые над головой сцепленные руки. Темная фигура сразу растворилась в оконном проеме. А мы, скрючившись понезаметнее, вдоль стеночек побежали в свои комнаты. На крыльце я ахнула и остановилась:
— Кафык, а по телепорту? Там же остались следы!
— Нет, — быстро помотал головой Кафык и за руку потащил меня в школу, негромко объясняя на ходу: — Смесь сгорает вся без остатка во время телепортации.
— Ладно, — успокоилась я.
Потом мы с Томкой долго стояли, приклеившись ушами к двери, и выслушивали возвращающихся одноклассников. Через какое-то время и в самом деле раздался топот ног и негромкие голоса, но ломиться к нам начали только спустя три часа. Мы с Томкой, посовещавшись, поняли, что это время проштрафившиеся кладоискатели амбарными мышами сидели по комнатам и тряслись, ожидая, что вот-вот к ним постучится директор, со скрежетом толкающий перед собой маневренную дыбу и одновременно держащий в зубах чемоданчик с пыточными инструментами. Директор и правда прошелся по парочке коридоров, только вот не знал, кого из неспокойных учеников подозревать сперва, а будить всех и позориться, объясняя конфуз, не хотелось, поэтому он, все еще несколько округленными глазами глядя перед собой, отправился в свою комнату в корпусе общежития учителей. Там он, ввиду отсутствия ключа, сначала разбудил своего соседа по этажу, и, воспользовавшись его палочкой, довольно воровским образом сноровисто вскрыл собственный замок (судя по всему, его уже не раз вытаскивали вот так, ночью, без ключей, хвос знает куда). Присел возле подозрительного места перед дверью, но ничего необычного не заметил и поэтому пошел лежать на кровати, думая о жизни.
— Варька, сволочь, открывай! — негромко (а и правда, ночь же на дворе, да и директору после всего, поди, не спится) заколотили к нам в дверь. Сегодня я впервые радовалась, что нам все-таки установили именно такую крепкую дверь. Жаль, она не напугала посетителей одним лишь своим видом. Хотя, точно, в коридоре же темно. Мы с Томкой, уже успевшие задремать за это время, моментально проснулись и сели на кроватях, развесело улыбаясь. Подождав с минуту, я поинтересовалась слабеньким заспанным голоском:
— Кому там не спится?
— Открывай, зараза, — в дверь опять бухнули, — убивать будем!
— После такого-то объяснения я сразу же открою! — с наигранной правдивостью кивая головой, бормотнула я. Тамарка закачалась в беззвучном смехе.
