— Что там случилось? — таким же заспанным голосом спросила Томка.
В дверь вместо объяснения бухнули несколько раз.
— Тамар, открой, пожалуйста, поговорить надо, — раздался из-за двери приглушенный женский голос. «Ага, щас, нашли дур!» — думала я. Тамарка тихонько встала и на фоне окна приняла задумчивую позу, опустив лоб на поднятый кулак. Теперь уже я тряслась, беззвучно хохоча в подушку.
— Вы с ума сошли, — громко зевая, ответствовала я, — Это вам надо, а мы спим. Ночь на дворе. Спокойной ночи.
В ответ на это с дверью опять забоксировали, но мы больше не разговаривали и делали вид, что уже снова спим (под такой-то стук). В конце концов, пришельцам надоело в одностороннем порядке ругать дверь, они поняли, что сегодня ловить нечего и стали ушельцами.
Ранним субботним утром десять человек из второго бытового, осторожно оглядываясь, с мешками передвигались в сторону костюмерной, намереваясь по-тихому замести следы. Только вот они не учли того, что директор, которому плохо спалось всю ночь, тоже поднялся рано и решил заглянуть с беседой к руководителю театрального кружка, а по совместительству костюмеру, Жинивее Рамусовне. Он как раз интересовался, какие сейчас идут постановки и кто в них задействован, когда дверь тихо скрипнула и, метая испуганные взгляды в коридор, в комнату крадучись вошли ученические фигуры с мешками в руках. Увидев директора, фигуры замерли на полушаге, непроизвольно сглотнули, и так же крадучись попятились обратно в коридор. А лицо директора вдруг исказила одна очень нехорошая гримаса.
— Варвара, Тамара? — забежал к нам первокурсник-дежурный. Мы кивнули. — Вас к директору вызывают, срочно! — и убежал по своим делам.
Мы переглянулись и поспешили к директору, его сейчас лучше не нервировать даже опозданиями. Тихонько постучав, мы прошмыгнули в дверь:
— Здравствуйте, Тихон Петрович, вызывали? — делая чуть запуганный вид, мол, ничего не делали, но все равно страшно, спросили мы. В просторном кабинете на темно-зеленом с бордово-желтой окантовкой ковре стояла сбоку от входа понуро опустившая головы толпа. Которая, впрочем, когда мы вошли, стала переглядываться и смотреть торжествующе.
— Заходите-заходите, — тоном, знающего, о чем он говорит, человека проговорил директор, сидя за столом и вертя в руках карандаш. Мы послушно застыли с другой стороны от входа. Директор отложил карандаш, вперился в нас взглядом мудрого дракона и достаточно спокойно проговорил:
— Ваши одноклассники уверяют меня, что вы им подбросили некоторую бумагу и именно вы спровоцировали их на кое-какие крайне хулиганские действия.
Мы подались вперед, выпучив глаза:
— Это когда это?
Группа взволнованно заколыхалась и стала буравить нас взглядами.
— Ты чего придуриваешься? — рыкнул, сжав кулаки, Ерема. — Это про записку, как найти сокровища.
— Какие сокровища? — еще более удивились мы. — О чем вы говорите? — спросили и развернулись за объяснениями к директору.
— Я до вас по просьбе ребят вызывал сюда Крапия Вадимовича и он подтвердил, что на вчерашней его лекции вы, Варвара, действительно разыскивали какую-то бумагу, — с видом, и что ты на это скажешь, спокойно произнес директор.
Я, облегченно выдохнув, подалась обратно и, смущенно краснея, сказала, что да, я действительно разыскивала вчера бумагу:
— Но это было, — я помялась, — любовное письмо, а вовсе не, — гневно взглянула на толпу, — какая-то там записка с... сокровищами?
Толпа забурлила и подалась вперед, но директор громко им приказал:
— Спокойно! — и они замерли, одаривая меня крайне неприязненными взглядами.
— А не поведаете ли вы нам, от кого было это письмо? Видите ли, я не имею целью вторгнуться в вашу личную жизнь, но тут такое дело, что может быть нам это поможет определить, чья здесь правда.
— Конечно, я понимаю, — опять краснея, пробормотала я и выдавила: — От третьекурсника Сапня с боевого.
Директор кивнул, позвал дежурного и попросил привести на очную ставку господина Сапня. Толпа заметно занервничала, вспомнив некую картину и поняв, что, похоже, не все идет гладко.
— А что вы скажете на то, что уже целую неделю по школе ходят слухи о том, будто в подвале вы якобы нашли некоторую бумагу, где говорится о сокровище? — директор невзначай подтянул к себе знакомый желтый листочек. Я также заметила у него на столе наши с Томкой тетради по практике Крапия Вадимовича, и поняла, что здесь, похоже, проводили целый следственный эксперимент по сверке почерков. Конечно, ничего он не дал, почерк с листочка и почерк Маркуса-то, который его выводил, напоминал лишь отдаленно.
— Ой, да про меня каких только историй после подвала не ходит, — непринужденно махнула я рукой и пожала плечами: — Что теперь, всем верить?
— Да ты же нам сама рассказывала, что озолотишься в полнолуние!! — не выдержав, вскричал Жиц, сжав кулаки и скрипнув зубами.
— Когда это? — я с опаской посмотрела на парня, мол, вот ненормальный, сейчас еще бросится.
— Да после концерта в коридоре! — взревели все.
— Я не понимаю, зачем вы меня оговариваете! — вскричала я, наконец, в праведном гневе. И развернулась к директору, возмущенно объясняя: — Сами чего-то натворили, а теперь скидывают ответственность на чужие плечи! Не было такого! Я после концерта сразу на гуляния пошла, вон, Тамарка докажет! — я взглянула на подругу.
— Да, — так же пылко кивнула возмущенная Томка. — Мы сразу пошли на площадь в хороводы!
В толпе застонали. И в этот момент, постучавшись, вошел Сапень. Поздоровался с директором и радостно заметил:
— Ого, как всех много!
— Сапиайти, — привлек его внимание директор. Тот сразу изобразил живейшее внимание. — Мы тут разбираем одно дело и нам, хм, нужны от вас некоторые сведения. Они несколько личного характера.
Сапень сосредоточенно кивнул, мол, раз ради дела, то он готов.
— Скажи, ты случайно, не писал любовное письмо Варваре? — спросил директор, глядя пронзительно и намереваясь засечь даже малейшее дерганье пальца на ноге, выдающее ложь.
Сапень сначала чуть смутился, а потом расцвел:
— Да, — сказал он, подходя и обнимая меня за плечи. — Любовь у нас с ней! — и, я не успела ничего понять, прилюдно чмокнул в губы.
Я замерла каменным истуканом, сузившимися глазами смотря на наглеца. О таком у нас уговора не было. Но через секунду опомнилась, поняв, что сейчас чуть не загубила нам все дело, покраснела (от еле сдерживаемого гнева), смутившись, уткнулась лицом в грудь негодяя и незаметно укусила прямо через одежду. Сапень даже не дрогнул, продолжая скалиться. Но для директора такое явное проявление чувств наоборот поставило точку в запутанном деле, и он нас троих благосклонно отпустил. Хотя, конечно, был не дурак и кое-какие подозрения у него имелись, кто и зачем стучал к нему ночью так выяснить и не удалось, только вот улик против нас не было. Мы вышли веселые, не глядя на тоскливых остающихся.
Когда мы отошли достаточно далеко от кабинета директора, я, не выдержав, толкнула Сапня в грудь:
— Ах ты! Мерзавец! — Сапень, хохоча, отскакивал и подставлял руки, защищаясь. — Воспользовался моментом, да? А ты мне пряники носил? — Я перемежала вопросы атаками парня. — На свидания к склепу звал? Убью!!
— Да ладно, я же по-дружески! В конце концов, это нам помогло, придало, так сказать, реалистичности, — хохотал Сапень. Его это, судя по всему, хвосов воздух ему в ноздри, забавляло!
— Эй!! — вскричал Сапень, отодвигая с глаз отросшие до носа брови. Я, гаденько эхехекая, припустила по коридору. Не далее, чем позавчера мы проходили способы помощи обгоревшим при пожаре, в частности, магическое восстановление волосяного покрова.
После обеда мы с Тамарой отправились посещать пропущенную в пятницу отработку, с которой с трудом отпросились у завхоза (всё ему надо знать, «зачем», да «почему»!). Надо сказать, что в подвале мы уже чувствовали себя вполне вольготно, с дорогой путались меньше, и даже Труль Шлисович стал нам казаться вполне (но, боги упаси, не полностью) дружелюбным. Работали мы в той второй комнате, уборка в ней грозила затянуться дольше, чем в предыдущей, ввиду вящего разнообразия, меньшей степени истления хранящегося там барахла, а также частых передышек убирающихся из-за рассматривания ими очередной находки или мечтательного прикладывания к груди платьев из темного сундука.
Часть 3. Базар — не единственное опасное для носа место в городе.
Чужого нам не надо, но свое мы возьмем, чье бы оно ни было.
Воровская философия.
Храбрость — это когда только вы знаете, как вы боитесь.
Из откровений анонимного богатыря
Вечером мы с Томкой, нарядившись под верхней одеждой в стамедовые сарафаны и нарядные маршетные рубахи, выплыли во двор. Приятели нас уже ждали и атаковали снежками. Мы ответили им тем же и даже успели совместными усилиями свалить с ног Никаса. Но совершили тактическую ошибку, оставив без внимания четверых радостно хохочущих остальных, и превосходящими силами противника были захвачены и вываляны в сугробе.
