Эгберт так и не понял, что же трудней для святого отца: расстаться с внучкой или с деньгами. Потому как тот наотрез отказался ссудить рыцарю даже малую их толику. «Не мои это деньги, не мои. Я лишь хранитель. Ничего не дам, даже и не проси! Зряшнее дело ты задумал!»
В общем, обе высокие договаривающиеся стороны, как ни старались, не смогли придти к обоюдовыгодному решению. Они даже чуть было не подрались. В этот раз (как ни странно) инициатива исходила от Эгберта.
Отец Губерт отказался верить в чистосердечие рыцаря, умолявшего его отпустить Мелинду безо всякого приданого. Что-оо? Да где ж это видано, а?! Ох, и враки! Ох, и бред! И монах, с ехидным прищуром, предложил сиятельному господину барону (коли тому совсем уже ничего не нужно, ха-ха!) забирать девушку и вовсе… нагишом. Так сказать, в костюме Евы.
Любовь (большое и светлое чувство), в целом, благотворно подействовала на Эгберта. Она придала ему силы и влила в кровь капельку задиристости, которой до того времени ему (увы!) здорово не доставало. Услыхать подобную наглость… И от кого-о? кого же?! От почтенного старца, духовной особы. Да еще и (какой кошмар!) — в адрес собственной внучки. Этого рыцарь никак не ожидал. Разумеется, он не мог стерпеть подобное оскорбление своей Прекрасной Дамы — он, Эгберт Филипп, сиятельный господин барон, подпрыгнул и (что есть мочи!) саданул монаха в глаз. Тот опешил, охнул, крякнул (скорей от неожиданности, чем от боли) и уже было замахнулся для ответного удара, но…
…но передумал и с уважением взглянул на красного от гнева Эгберта, стоящего против него в воинственной позе, со сжатыми кулаками.
— Ладно, ладно! — миролюбиво прогудел старик. — Не желаешь себе добра — так и быть, женись. Только Мелинду я с тобой сейчас не отпущу, даже и не проси. А деньги…хм, деньги…ох, уж эти деньги!
Он осторожно потрогал пострадавший глаз.
— Прости, дружище, но это и впрямь не мое достоянье. Все лучшее — детям. Так оно мне было велено и завещано еще прежним… впрочем, тебе это вряд ли интересно. В общем, не могу и все тут. Выкручивайся уж сам, как знаешь.
Это было, бесспорно, самое необычное (если не сказать, странное) благословение на брак изо всех когда-либо слышанных рыцарем. И, несмотря на то, что он уже второй раз терпел неудачу, Эгберта прямо-таки распирало от счастья. Хотя это светлое, жизнерадостное, ничем (слава богу!) незамутненное чувство сыграло с ним злую шутку. Оно попросту отшибло ему память: счастливый Эгберт и думать забыл, как выпутаться из истории с графиней. Объясниться с ней начистоту означало попасть в лапы ее наймитов-колдунов, а те уж постараются — наворожат, наколдуют та-а-ко-ое! От одной мысли об этом у рыцаря мороз пробежал по коже.
Надо сказать, его страхи были отнюдь не беспочвенны. Слава о колдунах, состоящих на службе у госпожи графини, давно расползлась по всему королевству. Лишь те маги, что жили во дворце Его Величества, превосходили их и числом, и умением. Да и то слегка. Так, на пару-тройку (правда, очень сильных и долгоиграющих) заклинаний. Впрочем, именно из-за особой силы и длительности эффекта, их реже других пускали в ход.
Был и еще один маленький нюанс. Королевские колдуны имели мягкий и отходчивый характер. Хотя и отличались редкостной вспыльчивостью. Так, однажды, король, выйдя к завтраку, не нашел в зале никого из придворных. Беготня слуг (поиски шли по всему дворцу, включая чердаки и подвалы) ни к чему ни привела. И лишь тогда, когда все вокруг, включая Ее Величество, падали с ног от усталости, Его Величество обратил внимание на небывалое доселе сборище жаб в одном из укромных уголков тронного зала. Больших и малых, серых, коричневых и бурых, и очень-очень грустных. Их жирные белесые брюшки мелко подрагивали, а в прекрасных глазах стояли крупные непросыхающие слезы.
Тут, наконец-то, король сообразил, что стало с его двором, и гневу Его Величества не было границ. Он самолично проследовал в спальню к беззаботно храпящему Главному магу и Колдуну, вцепился ногтями в его длинный бородавчатый нос и, что есть силы, дернул.
Лучше б он этого (ох!) не делал. Со стороны короля это был оч-чень опрометчивый поступок. Вбежавшая следом за ним королева успела увидеть, как разъяренный, ничего спросонья не соображающий маг, шипя по-кошачьи, делает руками пассы, а фигура короля на ее глазах (о, ужас, у-ужас!) стремительно уменьшается. Р-раз, два-а, три! И вот на пыльном мраморном полу сидит грустная бурая жаба, огромная, густо покрытая мерзкими бородавками. Сидит и часто-часто дышит.
Колдун довольно потер руки, осторожно потрогал нос, ойкнул и, дошлепав до кровати, завалился под одеяло. Через пять секунд комнату огласили раскаты торжествующего храпа.
Разумеется, королева разбудила мерзавца. Разумеется, не сама — стать жабой даже на полчаса не входило в дальнейшие планы Ее Величества. Разумеется, придворные — все или почти все (Эгберт точно не помнил: история та случилась еще во времена его детства); так вот, придворные были освобождены и, как ни чем не бывало, приступили к трапезе. Правда, наступило уже обеденное время, но это совсем неважно. Разумеется, колдуна отчитали и пригрозили на будущее: в случае чего — лишить всех благ и привилегий. А то и вовсе пустить по миру с котомкой. Разумеется, он рыдал и просил прощения, клянясь, что спросонья (от превеликой усталости, заработанной им на королевской службе, да-а-а!) не узнал Его Величество. За что он и просит, нижайше просит о прощении! И клятвенно обещает создать новое, особенное (секретное!) заклинание для Их Величеств.
А вот придворные, продолжал колдун, те ничуть не пострадали: так как они по сути своей — жабы и есть, и человеческое обличье их, наверняка, чрезвычайно тяготит. Они его, бедного, немощного старика, горько обидели, да-а-а! Они ведь и вам досаждают, да-а-а! Он ведь от этаких переживаний может ненароком и свой дар потерять, обычным человеком стать, да-а-а!
Разумеется, по приказу короля (и королевы), все долго и нудно просили у хитрого старого негодяя прощения. Новое же заклинание произвело на Его Величество столь сильное впечатление, что король задумался: не разрешить ли колдуну (время от времени) превращать двор в этих тихих тварей? Отличная идея: во-первых, огромная экономия, а во-вторых, отличный отдых! Таким образом, инцидент был полностью исчерпан, к обоюдному удовольствию. Разумеется!
У колдунов светлейшей госпожи графини характеры и обычаи были несравненно (просто несопоставимо) гаже. Вздорные и завистливые, они ежедневно (а, порой, ежечасно) ссорились, выясняя, кто из них больше оказал услуг Хозяйке (так они уважительно величали Прекрасную Марту), кому недоплатили (и за что), а кому, наоборот, с лихвой, переплатили.
И придворные, и стражники, и слуги боялись старых склочников, как огня. Хотя последнее время, разнежившись на графских харчах, колдуны до того обленились, что не хотели лишний раз не то что настой-отвар приготовить, но даже заклинание произнести. Об этом не могло быть и речи! Ведь наиболее зловредные и злопакостные заклинания были, как правило, самыми длинными и труднопроизносимыми. Весь свой пыл колдуны предпочитали расходовать на ссоры, а зло творили, хоть и не без удовольствия, но как-то нехотя. В основном, по заказу Хозяйки, которой они (все, как один) были невероятно преданны. Любого рыцаря, купца, монаха или простого горожанина, кто по глупости либо ради показного удальства (что, согласитесь, та же дурость) осмелится оскорбить госпожу графиню, ждала незавидная участь. Ей-богу, незавидная!
Глава 17
Междуглавие
— Ты дал ей слово, ты — обещал!
Костлявый старик, не то горбатый, не то согнутый под тяжким, непосильным бременем, говорил медленно, будто через силу. Казалось, сама необходимость произносить слова доставляет ему несказанную боль… да нет, что там боль — муку, истинную муку. Муку мученическую.
— Я бы мог дать ей любовное противоядие, мо-о-ог бы-ыи-и… — сквозь сжатые зубы, простонал он. — Подобного ему нет в мире людей, в нашем же — есть. Но я не успел, не успе-е-ел…..ООО! И ты…слышишь?! ты, только ты — негодяй, мерзавец и тать! — ТЫ, И НИКТО ДРУГОЙ ВИНОЙ ЭТОМУ!
