Ну уж нет! Если кто действительно и был виноват во всем, так это их мерзкий подземный дядюшка.
Аид… он стоял, и тень вырывалась из его рук, и алчный багровый свет (да что ж Афина намешала в этом котле) не мог добраться до тех, кто был под его защитой… и Зевс — тень тоже защищала его — метал в этот свет молнии, одну за другой, выдыхался, выбирал свою силу до дна, но все же не отступал.
«Помоги мне!», — завизжала тогда Афродита, когда багровый свет пополз к ней. — «Защити!..»
«Иди и Левку спроси», — усмехнулся тогда Аид, он не задумался ни на секунду. — «А ты», — он посмотрел на Ареса, — «Иди и спроси Персефону».
Багровый свет подхватил и Ареса, и Афродиту, сжал в обжигающих объятиях, стискивая, соединяя воедино, и последнее, что они (оба) видели — усмешку, скользнувшую по губам их подземного дядюшки, и пристальный взгляд его темных, насмешливых глаз.
«Все лучше, чем в Тартар, не правда ли?»
Потом, кажется, Зевс швырнул еще одну — последнюю — молнию, и упал, и Аида тоже швырнуло на колени, но он, эта сволочь, сволочь, до последнего продолжал улыбаться, и даже когда тень уже рвалась, не выдерживая напряжения, он, тоже падая, одними губами сказал что-то про песцов.
Да, их дядюшка был виноват во всем, но он явно и подумать не мог, что его бездействие поможет Афродите и Аресу слиться воедино, что породит новую, прекрасную жизнеформу, гораздо, гораздо более совершенную, чем эти жалкие боги. Эх, если бы еще и ногу не оторвало…
А там, наверху, эти жалкие, неполноценные существа, которые влезли и нагло испортили их зелье и их Концепцию, совещались, пытаясь решить, что делать с ними, с Неистовой Афродитой и Прекрасным Аресом в одной привлекательной амфоре.
Персефона и ее гадкая доченька предлагали оставить все как есть, дядюшка, он же племянник Аид, виновник их краха, коварно отмалчивался и явно что-то замышлял, изменница Артемида и непонятно откуда появившиеся Асклепий, Аполлон и Гефест предлагали как-нибудь разделить их творческий союз, мотивируя это непонятным «они же все равно свои», амазонки и нимфы вокруг либо радостно верещали, довольные дарованной амнистией, либо выстраивались в очередь к Пэону, который раздавал нектар, бестолковая Афина то и дело перебивала всех своими переспрашиваниями, а пока-еще-Владыка-Олимпа Зевс вообще ни к чему не прислушивался и возмущенно выговаривал Гере, как она могла перепутать его ногу с ногой Ареса, на что та отвечала, что претензии необоснованны, благо ноги дорогого супруга не находятся в сфере ее интересов — в отличие от некоторых других частей его тела.
Да, их было больше, и они были опасны, но у них, не считая Гекаты, было всего по два глаза, и они не могли видеть то, что видел он (то есть она, ну, в общем, они).
А видели они, Прекрасный Арес и Неистовая Афродита, смятый, как от удара невидимого кулака, котел с остатками зелья, валяющийся у них под ногами, и шлем-невидимку (как там его называли подземные, хтоний?) у ног Зевса.
Глава 34. Аид
— Не знаю, как вы, — сказал Аид, глядя, как жутковатый двухголовый гибрид Ареса и Афродиты в молниеносном прыжке падает на незамеченный никем хтоний (вот знал же, знал, что нужно подобрать!) и исчезает, — а я за этой хренотенью гоняться по всему Олимпу не собираюсь. Тем более оно еще и невидимое.
С его точки зрения, и Арес, и Афродита уже получили достаточно, и как-то наказывать их дальше было бессмысленно. Арес, он, конечно, еще и раньше получил, ну да Афродите, считал Аид, самое то будет немного побегать в виде двухголового (а еще трехногого и четырехрукого) кастрированного мужика. Через пару дней, когда они все придут в себя, Геката, может, сможет их как-то разъединить — так или иначе, оно все равно никуда не денется.
Ему же следует отдохнуть.
Определенно, какой был толк затевать эту авантюру со смертью и воскрешением, если проблемы с зельем можно было решить парочкой дополнительных ингредиентов, а божественные силы он все равно потратил все до капли, и конкретно сейчас ощущал себя как смертный, которой не спал как минимум двое суток, потому как вместо сна все это время его вдохновенно пинали. Впрочем, несравненное удовольствие от краха Концепции, определенно, стоило того — к тому же, Зевсу явно было хуже, гораздо хуже, у него даже не было сил подняться, и даже с Герой он препирался лежа и через силу — словно понимал, что стоит на минуту замолчать, как снова соскользнет в бессознательное. Да, если бы не брат, кто знает, не шатались бы они все сейчас по развалинам Олимпа в виде чего-то многоногого и многорукого.
Аид представил эту прекрасную картину и тихо рассмеялся; Геката с Персефоной отчего-то подскочили — на нем скрестились четыре пары подозрительных глаз.
— Асклепий, — ласково позвала царица, — Иди-ка сюда!
— Не надо Асклепия, — открестился Аид, заметив, что лекарь уже собрался оторваться от Зевса, над которым нависал вместе с Герой. — Пойдем лучше к Танату. Я уверен… — он хотел пояснить, что раз Асклепий занят Зевсом, то Пэон точно не рискнет подходить к раненому Убийце и будет либо поить нектаром нимфочек, либо лечить глухоту Афины, но не стал договаривать и махнул рукой.
Танат обнаружился неподалеку. Его голова лежала на коленях Макарии, в глазах стоял туман — то ли из-за того, что он слишком сильно ударился во время взрыва, то ли из-за того, что царевна вздумала гладить его по голове, перебирая волосы, и Убийца оказался к этому морально не готов. Так или иначе, Макария явно решила воспользоваться его состоянием и с пугающей целеустремленностью пыталась напоить нектаром. Танат слабо сопротивлялся, не желая ощущать себя беспомощным, но итог этой битвы, так сказать, был известен заранее.
— Папа! Мама! — возмущенно пожаловалась дочь, увидев его с Персефоной. — Не пьет!.. Скажите ему!..
— Со мной все в порядке, — сквозь зубы сказал Танат.
— На твоем месте я бы все-таки выпил, — зловеще сказал Аид, склонившись над Убийцей и ощупывая его голову. — С нее же станется и жертвенную кровь принести… нацедить…
— Надеюсь, ты не надумаешь лечить его, как тогда меня, ты сам едва на ногах стоишь, — озабоченно сказала Персефона.
Аид покачал головой — еще бы, ага. План самоубийственных мероприятий на сегодня был выполнен с запасом. Все, что он собирался — убедиться, что с Танатом все будет в порядке, а потом найти какое-нибудь спокойное место и отдохнуть.
— Пойдем, — мягко, непривычно-мягко сказала Персефона, когда Танат все же выпил злополучный нектар, и они уговорили Макарию отпустить его. — Надеюсь, мне сейчас не попадется этот… Афроарес, или еще что-то подобное…
— Деметра, — негромко сказал Аид.
— Да, например, Деметра, — не сразу поняла Персефона, и Аиду пришлось выразительно кивнуть в сторону деловито приближающейся Плодородной. — еще чего не хватало, — прошипела она.
На усталом лице царицы мгновенно отразилась вся ее дочерняя любовь.
— А у меня скоро будет бабушкофобия, — жизнерадостно заявила Макария, никоим образом не заботясь о том, чтобы соизмерять громкость своих реплик со скоростью приближения Деметры. — Надеюсь, у нее нет цветов?!
— Дитя мое! — ожидаемо ахнула Плодородная. — Кора, — позвала она, озабоченно покачав головой. — Нам нужно поговорить, — она перевела взгляд на Аида. — Пожалуйста, оставь нас, — она схватила плотно сжавшую губы Персефону под локоть и потянула за собой.
Персефона споткнулась, будто оступившись, обернулась через плечо, встретила два одинаково подозрительных взгляда и нервно улыбнулась.
Макария отошла от Таната, и, не спуская глаз с удаляющейся мамы и бабушки, взяла Аида за руку:
— Ну что, засекаем полчаса? — прошипела она. — Я ей не доверяю.
— А мне кажется, она осознала, — шепнул в ответ Аид. — Смотри, за сегодня она ни разу не назвала меня подземным пауком. Вряд ли она потащила Персефону в этот поганый источник, как там его…
Макария согласилась — еще раз осмотрела Таната, и, взяв с него клятву сидеть на месте до прихода Гекаты, ускакала на поиски Трехтелой.
