Раньше комнаты в княжьем дворце располагались анфиладами в два ряда и были невероятных размеров. Когда же здание было передано в ведомство школы и было еще единственным, встал вопрос о размещении студентов, многие из которых были приезжими из отдаленных волостей и земель. Приняли решение верхние этажи отдать под расселение, было построено много новых перегородок, в старых стенах кое-где просадили дополнительные проемы. В общем, образовалось два коридора, в одном из которых слева и справа были сплошь двери и одинокий подоконник в дальнем торце, а второй из-за двух втиснутых нестандартных по размеру хозяйственных комнатенок, получился несколько изломанным, в нем даже вместо нескольких комнат встречалась пара пустых площадочек с окнами, выходящими на улицу. Сапень и Лорг жили в первом, темном коридоре, а мы с Тамаркой жили в аналоге того, с окнами, только этажом ниже. Зато в самих комнатах днем с освещением было лучше некуда — рамы, наследство изначальной архитектуры здания, были просторными, с перекладинками, и дорогими (а потому магически укрепленными) стеклами. (И с раздольными форточками, да) Раньше, говорят, мальчиков и девочек селили в разных коридорах, но с годами все смешалось, и теперь ученики распределялись в хаотичном порядке. Единственное, что отслеживалось — никакого непристойного и пристойного совместно-разнополого проживания. К тому моменту, как я дошла до ответвления во второй коридор, песня шла по второму кругу, и я мысленно подсчитала, что раз пять я ее, наверное, исполню точно. К этому времени я уже почти приноровилась к происходящему, довольно неплохо управлялась с лыжами, голос мой не дрожал, а исполнение песни благодаря присутствию зрительского интереса невольно выходило все более артистичным.
В этом коридоре реакция пробудившихся студентов была аналогичной и называлась «немой шок». Увидев в конце коридора конец своих мучений, я перестала смотреть по сторонам и, взрычав как волк на косулю, ускорила темп и заработала локтями.
— Вот уж утро, разумею,
Той страны далекий вид,
Тронув струн души красой своею,
И в следующей дреме тебя посетит!
Последний куплет песни окончился с последним пройденным аршином. В абсолютной тишине я присела, стараясь поскорее распутать завязочки и улизнуть, пока никто из зрителей не пришел в себя. Однако не успела.
— Тебе чего ж это? Жизнь не мила? С лестницы спустить? — поинтересовался какой-то амбал, потирая кулаки и выдвигаясь ко мне. Я впечатлилась, представив свой слалом, заскулила и попробовала отодвинуться назад. Проклятые лыжи запутались, узелки, почти распутанные, затянулись обратно, я, споткнувшись, села на пол и прорыдала, спасая свою шкуру:
— Это они меня, малолетку, заставили! — и обличительно ткнула пальцем в Сапня и Лорга, чьи носы выглядывали из-за угла коридора, но тут же задвинулись обратно. Впрочем, из-за угла выглядывали не они одни. Разбуженные ученики из первого коридора заинтересованно высыпали вслед за мной во второй.
Приоритеты в главном объекте интереса стремительно менялись.
— Лорг! — взрычал, поняв, кого я имею в виду, амбал и вразвалочку направился в сторону убравшихся восвояси парней. Я, пользуясь суматохой, на раз развязала все веревки, подхватила лыжи и, на одном вдохе домчавшись до лестницы, понеслась в свою комнату и заперлась изнутри, дрожа как осиновый лист. Благо ключ я держала в кармашке ночнушки, а не оставила в комнате парней, в которой сейчас, наверное, невесть что творилось. За парней я не особо беспокоилась, во-первых, раз призеры бомапо, то пусть подтверждают свои достижения на практике, а во-вторых, что хотели, то и получили, нечего было придумывать мне такие изуверские задания и не учитывать при этом последствий. На постели завозилась и села Тамарка:
— Что случилось? — сонно спросила она. — Ночь на дворе, а тут сплошь шум и гам, — и тут она осеклась, разглядев меня в ночнушке, с лыжами, слушающую у двери. — Варь, — неуверенно позвала Томка, — а ты чего с лыжами-то? Кататься ходила, что ль?
Я мысленно заметалась, не зная с чего начать рассказ, потом плюнула на это гиблое дело, прислонила лыжи к стене и, буркнув правдивое:
— Да, — с головой залезла под одеяло.
Стремительно наступило утро, я не хотела выходить из комнаты.
— Ну чего ты? Пойдем, увидишь, никто ничего не узнал, а старшекурсники уже, наверняка, все забыли, — утешала меня Тамарка, гладя по плечу через одеяло. Оказалось, что после пробуждения ей спать больше не хотелось, и она таки вытрясла с меня историю моего ночного геройства. Я была ей благодарна за поддержку, и хоть понимала, что это вранье неприкрытое, все-таки встала, заправила кровать и мужественно собралась к завтраку.
Когда мы вышли за дверь, чуть пообождав по моей просьбе после гонга, то обнаружили на ней Сапневую эпистолу «Карантинная зона». Как всегда, старшекурсники мстительно перевешивают подобные бумажки на чужие двери, их хозяева — на другие чужие двери и так бедные вывески и гуляют до бесконечности, пока не попадется особо совестливый студент, который просто выкинет сильно обтрепанную бумагу в мусорку. Я сняла бумаженцию, и мы отправились в столовую, по пути заметив еще одну из табличек, висящую на двери девчонок из нашей группы. Перед входом в столовую я шла все медленнее, а у самих дверей и вовсе встала.
— Крепись, — вздохнула Тамарка. Я, заметив, что все еще сжимаю в руке несчастную вывеску, мимоходом заткнула ее за настоящую табличку с надписью «Столовая». Вдохнула, как перед нырянием, и мы вошли внутрь.
— О-о-о-о!! — раздался дружный вопль. Кто-то засвистел, некоторые парни заулюлюкали. В меня, а попутно в Тамарку полетели мятые салфетки (ладно, хоть, завтрак начался недавно и большинство из них были чистыми).
— Варь, как ночь провела? — спросил кто-то.
— На интиме с лыжами была! — отозвался ему кто-то в толпе кривляющимся тоненьким голоском. Вся столовая загоготала, некоторые зааплодировали. Я почувствовала, как у меня начинают пламенеть щеки.
— Развлекаюсь, как могу! А вам завидно!! — рявкнула я, уперев руки в бока и подавшись вперед. В масштабах просторной столовой прозвучало как-то жалко. Толпа опять захохотала. Я вместе с Тамаркой последовала к раздаче. Кто-то из девчонок за спиной затянул ненавистную мне после вчерашнего «Сладких снов тебе, царица», которую радостно подхватили многие. Я передернулась, народ обрадовался и запел еще слаженнее.
— А ты говорила, никто ничего не узнал, — получая из рук улыбающегося первокурсника-дежурного тарелку с кашей, буркнула я Тамарке, которая и сама втихую кривила губы в улыбке.
День прошел ужасно. Каждый первый, кто видел меня, расплывался в улыбочке. Каждый второй — изображал ногами и руками ход по лыжне (и это притом, что лыжных палок у меня тогда не было!). Особенно веселились, глядя на мою отвисшую до пола челюсть, случайные наблюдатели в первый раз, когда меня сзади якобы на лыжах нагнал Егор и долго ехал рядом, философствуя, какая прекрасная сегодня погода, а потом сказал, что ему надо спешить и таким же ходом уехал вперед по коридору. А каждый третий задавал какой-нибудь остроумный (как он мнил) вопрос из разряда таких, на которые обычно в контексте конкретных ситуаций ответы ожидаются такие же конкретно нецензурные: «А почему не на санках?» — «А почему бы тебе самому на них не попробовать?!», «Когда новый заезд?» — «Сразу, как только у тебя извилины появятся!!!» или «Ты еще не решила, как назовешь новый вид спорта?» — «Р-р-р...» — «Р-р-р? Хм, интересное название!» — «Р-р...Ы-ы-ы, достали!» и так далее. Поначалу я злилась и огрызалась, чем несказанно радовала домогателей, а потом уже перестала обращать на них внимание.
Когда мы пришли на обед, место действия окружала толпа. В столовую никого не пускали, народ возмущенно гомонил. Недоуменно переглянувшись, мы с Томкой протолкались в первые ряды.
— Эллириана! — заметив внутри друидку, стала кричать я. И докричалась-таки.
— Девочки, обедать идите в другую столовую, здесь пока все закрыто, — оттараторила она и опять бы унеслась, если бы Тамара не уцепила ее за рукав.
— А в чем дело-то?
— Ну хорошо, только по секрету, — Эллириана зыркнула по сторонам. — Поступило анонимное сообщение о предполагаемом наличии возбудителей инфекции в столовой. Вот, проверяем.
Тут Тамарка пихнула меня локтем в бок и кивнула куда-то в сторону. Я проследила за ее взглядом и увидела солидного знахаря, в чьей руке была зажата многострадальная бумага про карантинную зону.
— А-а, ясно, — побледнев, протянула я вслед удаляющейся Эллириане, и мы с Тамарой бочком, бочком поспешили покинуть толпу.
Перекусив в столовой учителей, которую они, забившись в угол, любезно предоставили во временное пользование орущим, толкающимся и голодным ученикам, мы поспешили в подвал. Да-да, именно поспешили, потому как появилась у меня одна интересная мыслишка насчет способа доставки желанных платьев на поверхность.
