Зогин и сенаторы заседали в роскошном зале а ля ампир, обслуживали их девушки-секретари в полувоенной форме. Заседали неспешно, с перекурами и питиём прохладительных напитков.
— И как вы предлагаете назвать бронепоезд, майор? — рассеяно спросил Зогин.
— В честь Николая II — отозвался. Зогин подумал-подумал и ушёл.
— Это куда он пошёл? — Зворыкин удивлённо спросил у секретарши.
— У господина президента сейчас назначены медицинские процедуры, — откликнулась мадмуазель.
— Так да! Тогда я тоже удаляюсь. Дела-с, — в ответ. И Зворыкин ушёл вместе с генералом Муравьёвым.
— Та ещё парочка, — едко заметил генерал Скалон. — Майор, надо было назвать бронепоезд — «Президент Зогин».
— Я подумаю…
Скалон хмыкнул и переключился на новости ростовского ипподрома. А я переключился на разглядывание девушек-блондинок, переведя свои чудо-очки на режим «ню». Была у них такая вот занятная функция. Через минуту князь Горюнов-Горячев это дело просёк, подкравшись ко мне, ссади, и объявил это всем присутствующим.
— Козёл, урою!
И буцк. Князь получил в глаз, а я, слушание персонального дела майора Борна о недопустимости физических деяний на фоне неприязненных отношений.
— Объявить выговор, — строго сказал мне генерал Ренненкампф. Этот — был четвёртый…
— Борн, тебе их надо уже солить! — потешался позже Муравьёв. А потом стал жаловаться на очередную реформу его МВД, затеянную Госсоветом.
— Пилите, Шура, пилите!..
— Борн, я тебя счас урою! — возгласил генерал, и стал хвататься за тяжёлые предметы на столе.
— И получите, генерал, свое персональное дело, — мекнул. Генерал замер, вздохнул и сипло:
— Иди, работай, советник. Твою таможню будут ворошить по полной программе. Слыхал, небось, Госсовет решил увеличить количество проверяющих чиновников. Иди отселя и жди проверку, болотный дух…
Но меня не проверяли. Не успели.
С утра ко мне заехал майор Вацлав Цисарж, мой двойник. Приехал он угрюмый и привёз с собой поручиков Мартина Тламку, Томаша Кулганека и деваку лет под тридцать. Встреча неожиданная, настроение Вацлава гадкое.
— Привет, Роман, — обронил. — Так, поручиков ты знаешь, познакомься с Шон Ли Гутри. Она вертолётчица из ВВС США, из эскадрильи «Огненные птицы».
Поручиков я, и, правда, знал. Фуршетили в Новой Праге. Шон галантно поцеловал ручку.
— Очень приятно. А «стингер», вы мэм, привезли?
Американка удивленно уставилась на меня, когда Вацлав ей перевёл. После этого стала заразительно так смеяться.
— Майор, вы меня удивили. Вы знаете, что такое «стингер»?
— И, что такое стринги, я тоже знаю, мэм. А если ещё выучу чешский, вы можете нас с Вацлавом перепутать, мэм.
Смех повторился, Вацлав ожил. Затем с хихоньками да хахоньками я и узнал о причине приезда Цисаржа.
— … а бомбардировщик с ангаром исчезли. И по взлётной полосе едет кабриолет с лейтенантом Шон. Борн, скажи, кому ангар с «Юнкерсом» понадобился? — я пожал плечами. Вацлав продолжил: — Техники себе работу нашли, а мы нет. Поспорили, что нам делать и решили к тебе съездить за советом. И жить тут будем. В Донском краю…
В своём повествовании Вацлав слукавил. Летать-то он на «Юнкерсе» летал, но больше из койки в койку порхал. Добрался ажно до кровати дочери приматора Новой Праги. И с этой самой дочкой и разругался, перед самой их свадьбой. А тут — Шон. Любовь-морковь, и в итоге — оба безработные.
И кусочек американской территории, город Оберн, в котором жили целых пять семейств Ли Гурти. Вацлав и остальные туда с утра заехали. Шон с «родственниками» пообщалась.
— Роман, почему вы устроили апартеид моему народу? — насела на меня «Билли» (позывной Шон). «Гадство!»
— Я? — прикинулся шлангом. Хотя лично поучаствовал в процессе ограничения прав и свобод городка Оберн.
— Почему вы ограничиваете демократию и как у вас завелись порядки, как при Иване Грозном?
А тут не в бровь, а в глаз. Формулировка, по сути, правильная.
— Мда, э, мэм — «жар-птица», давайте политик опустим. А вы за кого голосовали: за слонов или за республиканцев? А давайте, Шон, лучше займёмся шопингом. Обновим вид, — запутал вопросами красавицу.
— Борн, вы хитрый, как и все русские. Поехали.
Леди выбрала спа-процедуры и бутики Клеара и Монте-Карло. С заездом в «гараж» к олу Ширгу. Там её Ford Mustang GT350 прокачали: появился новый двигатель и рисунок жар-птицы на капоте машины. Ол Ширг от кабриолета Шон пришёл в полный восторг.
Затем, каких-то три часа и к нам вышла обновлённая Шон. Асимметричная стрижка, яркий макияж и синяя туника с узкими брючками. Офицеры засыпали её заслуженными комплиментами. Вацлав был счастлив.
— Дам-с починили, поехали искать вам работу.
У мола Монте-Карло стояли оба наших корвета. Кормежку грузили и воду.
— О, какая прелесть! — Шон восторгалась корветами, а я уговаривал командора «взять бабу на борт»:
— Командор берите, всё равно ховеры без дела стоят. — Ладно. Только, дай бог терпения, 100 % знание русского и английского, — Вилькицкий, после обдумываний, выставил главное условие.
— Яволь, герр командор.
Отобедали в траттории, и я поехал на службу. Лётчики поехали в Оберн искать хату. В своём кабинете застал раздосадованного Борисова.
«Так, Вацлаву жизнь наладил, теперь Борисову надо».
— Какая обида тебя грызет, старче? — с кряхтеньем спросил. Старче нехотя поведал, что обида прозывалась Эльзой. Забыла про мужа начисто.
— А это ты, Борн, виноват. Ты её завлек в этот, млять, шоу-бизнес, — обвинил Николаич.
Вины за собой я не испытывал. Эльза замечательно справлялась с ролью гуру шоу-биза. Её кинокорпорация «Новый Голливуд» выдавала, благодаря Сузи, на-гора тонны рекламных роликов (80 % прибылей «БЯШ-телекома»), музыкальных клипов, «мыльных опер», киноспектаклей, комедий и боевиков. В оных снимались наши обрусевшие американцы. Голливуд есть Голливуд. А стройка их задолбала. Строительный бизнес они забросили.
Кунгурские парни также поступили. Отдали свою долю олу Доргу (строительный трест «Орти») и подались в логистику (трест «Ясные колёса»). На деньги, что им причитались от «продажи» товарного состава, открыли автошколы, закупили таксомоторы на базе Citroen Mehari, грузовики и пять новых бесшумных, леворульных, двухэтажных автобусов AEC Routemaster. Главная фишка курортного сезона в Ясной. Яркие, стильные, со сдвигающейся крышей, даблдекеры осуществляли круизы по маршрутам на Ростов, Прагу, Каменскую и Куберле-Дальний. Один курсировал по Ясной.
Их трест совершил, почитай, революцию в распространении автомобилей. Цены на авто упали в десять раз. Ол Ширг догадался золотые монетки через репликатор производить. И автомоторы стали воистину народными автомобилями.
— Борисов, тут прорывы в авто- и киноиндустрии, а ты хнычешь.
— Борн, я себя ненужным чувствую. Эльза от меня отдаляется ажно бегом.
— Бегом? А ты догоняй. Позови, например, э, достойную леди Эльзу на романтический ужин. При свечах…
— Фу, Борн. Это… — Борисов задумался. — Борн, а поможет? — Э, тщись, старче. И пробуй.
— Ладно, сводник, завтра сранья расскажу, что было.
Рассказал, но совсем другое. И сделал он это в конце моего рабочего времени. У меня, от его повествования, волосы на дыбки вставали как у младенца.
Борисов поведал мне о концлагерях, которые возникли в пределах Донского края.
Концлагеря основал Георгий Шилин. Как он провернул это, было неведомо, но дружба с генералом Зогиным завелась большущая. Появился этот Шилин, как бы ниоткуда. Говорили, что он золотую жилу нарыл, ещё говорили, что он был армейским корешем Зогина. Тёмная личность, одним словом. Даже журналисты ничего не знали и не узнали. А Борисов о концлагерях узнал от двух бежавших оттуда военнопленных, которых он нашёл, когда объезжал свою егерскую территорию. В начале, он отвёз их в клинику Клеара. А потом, после обеда, расспросил. Они и рассказали, что творится в «Бермудском треугольнике». Эту аномальную зону нашли ещё в октябре, а название подкинула Стелла, которая ездила с экспедицией. Треугольник зоны широкой своей стороной смотрел на Донской край, а двумя боковыми сторонами был ограничен стенами холмов. Холмы были невысокими, а вот половина треугольника находилась ниже уровня моря метров на 80–90. Площадь зоны Стеллой оценивалась в 130–150 квадратных километров. Низменность имела много лишней воды в виде ручейков, озёр и болот. Больше всего росло невысоких кустарников, камыша-бамбука и осота. Рай для браконьеров. Летучей живности было предостаточно, но охотников охотиться не было. Долинка была не айс. Люди отчего-то испытывали страх, переходивший в ужасть и жуть.
Вот в эту жутко-живописную долину Шилин и поместил больше двадцати тысяч военнопленных. На возвышенных местах они под пристальным присмотром надзирателей выращивали шилинскую пшеницу, высокоурожайную и розоватого цвета. Около водоёмов разводили на мясо, клыки и кожу булео; похожих на бегемотов свинообразных, абсолютно не агрессивных к людям. А основным проклятием для порабощённых было добыча туко. Сбор коконов больше напоминал рыцарские поединки. Бригада сборщиков, одетая как рыцари в разную защиту, обмотанная в белые тряпки подъезжала на двух телегах к кустам «паучника», где сидели самки-паучихи. Этих самок рабы называли басто (бестии), сидели они в кустах под зонтиком и охраняли окукливающихся личинок. Необходимо было самку согнать и пересадить в другой куст и взять 6–8 коконов. Легче было сказать, чем сделать. Самка шипела, кусалась, плевалась едкой слюной и цеплялась за кусты, когда её прогоняли. На помощь самкам обязательно прибегали самцы. Их называли бестос, были они крупнее самок раз в пять, имели две клешни и мощные жвала. Бестос издавали пронзительные крики, вплоть до паралича жертвы, могли прыгать, плавать и тоже плевались очень едкой слюной. Убить их было очень сложно, большой удачей для рабов-сборщиков было отфутболить бестос метров на двадцать от себя. Пока рабы научились собирать коконы, они потеряли более пятьсот человек.
