Повисла пауза.
– Как это – делаешь шаг во сне? – поинтересовался немониец.
– Ну, как, – озадачился я. – Делаешь шаг – и все. Сразу после того, как заснуть. Вздрагиваешь – и просыпаешься. У тебя так не было?
– Но я не могу во сне делать шаги. Я вообще ничего не могу делать во сне.
– Ты что не видишь снов?
– Конечно, вижу. Каждый раз, когда засыпаю.
– Тогда в чем же дело? Подумай об этом – и делай шаг.
– Но я же не вижу во сне себя…
– Вот как, – проговорил я. – То есть как?
– Вы, люди, наверное, и во сне остаетесь одни, – догадался немониец. – Вам очень одиноко. И вы в любом образе, в любой картине находите то, во что вселяется ваше сознание. Вы осознаете себя.
– А вы не осознаете? – растерялся я.
– Во сне мы теряем индивидуальность, – поведал немониец. – Мы сливаемся с разумом нашей расы. Во всяком случае, только так я могу это объяснить…
– Ничего себе, – пробормотал я и рассвирепел. – Что ты мне голову морочишь своими сновидениями. Хочешь отвлечь от дела?
Шар снова задрожал всем телом и принялся кататься из стороны в сторону.
– Пожалуйста, – попросил он, – не нужно на меня кричать. Я ужасно нервничаю, когда кричат.
– Ладно, оставайся тут, – я махнул на немонийца рукой и вышел.
«Черти что творится у некоторых в головах, – думал я, шагая по коридору, – Федерация в опасности, а он мне задвигает про то, как немонийцы сладко спят. Я, может, тоже спать хочу. Но некогда. Надо всех этих уродов и убийц выводить на чистую воду».
За долгие годы службы я убедился, что самые наглые и жестокие преступники – это рангуны. Представителей этой расы отличала гордость за свое убогое происхождение и уверенность в собственной безнаказанности. Большим умом лохматые обезьяны не отличались. На допросах вели себя нагло. Черт побери, эти отморозки грубили даже адвокату, что демонстрирует ущербность их интеллекта. Больше всего меня бесило их упорство на допросах и повышенный болевой порог – их можно было молотить часами, как грушу в спорзале, их голова моталась бы из стороны в сторону, а с клыков летела бы кровавая пена, но при этом они все равно не подписали бы ни одной бумажки.
Как правило, я требовал, чтобы подследственных рангунов пристегивали к стулу, выкрутив руки и сковав их наручниками. От столь тупых сапиенсов, обладающих при этом мощнейшей мускулатурой, можно ждать любой глупости. Даже нападения на следователя Департамента допросов. Самый слабый боец среди рангунов мог бы легко отделать на ринге самого тренированного тяжеловеса человеческой расы. Поэтому я не рисковал. Один лохматый подозреваемый умудрился прыгнуть на меня вместе со стулом, опрокинулся и вцепился в голень зубами. Я бил его целых полчаса не переставая, пока он, наконец, не разжал челюсти. Пришлось потом делать уколы от бешенства и лихорадки Брюгге. Кто знает по каким грязным притонам шлялся этот мерзавец?
– Пообщаемся, – сказал я рангуну. В каюте стоял отвравительный запах, пахло псиной. А еще – мокрой шерстью и зверем. Удушливая вонь, исходящая от хищника. Колонистам с нетераморфированных планет, имеющих натуральную фауну, отлично известно, как пахнет хищник. Я сам вырос на одной из таких. В западные земли мы старались не соваться. Там обитали саблезубые тигры. Так их прозвали колонисты. На самом деле, глаз у этих существ не было, зато острое обаяние позволяло им охотиться и размножаться.
На мой вопрос Сивый ответил усмешкой.
– Неа, – проговорил он лениво. Обезьяна валялась на койке, придаваясь праздности. Но «общаться» этот ленивый мерзавец, видите ли, не желал.
– Это был не вопрос, – уточнил я, чтобы сразу расставить акценты. – Если не хочешь говорить, я сделаю вывод, что ты не желаешь помочь следствию. По какой причине ты что-то скрываешь, мне неизвестно. Но придется доложить об этом капитану. Да. Придется… – Я задумчиво помялся.
Рангун обнажил зубы, воззрился свирепо. Но на меня подобные гримасы давно не действовали. Я и сам мог корчить исключительно злобные рожи – в федеральной Академии этому умению был посвящен специальный полугодичный курс.
– Так что, – поинтересовался я, – будем разговаривать? Или мне сразу записать тебя в подозреваемые?
– Говори, легавый.
– Вот и хорошо. – Я придвинул стул, сел: – Итак, как ты стал преступником?
– Чего-о-о?! – рангун начал привставать. – Тебе че надо, а?!
– Зайдем издалека. А потом сразу перейдем к сути. Меня интересует, как ты стал преступником? Как такое получилось?
Мой собеседник бухнулся на койку, проворчал что-то невнятное под нос, и, наконец, соизволил ответить:
– Невинно осудили, и пошло-поехало.
– И как же случилось, что тебя невинно осудили? – поинтересовался я с иронией.
– Будто ты не знаешь, какие менты – суки. На опознании кроме меня присутствовали два лысых карлика. Вот хозяин магазина и ткнул в меня пальцем, хотя я был ни при делах.
– Славную историю придумал для своего оправдания, – заметил я, – вижу, ты фантазер со стажем.
Так у нас было принято. Даже за другими сотрудниками нашего ведомства не признавать нарушения. Кажется, подобная взаимовыручка называется круговой порукой. Ну, а мы в федеральной службе называем ее чувством локтя. Иногда без этого самого чувства, не перейдя всего малую толику границы дозволенного, невозможно раскрыть тяжкое преступления, нельзя выполнить поставленную командованием задачу. Они же все – преступники, сброд, отбросы общества. А наше призвание – оградить простых граждан от таких, как они.
– Давай расскажу тебе, что было дальше, – предложил я.
– Валяй, мусор.
– Я таких историй, как твоя, слышал не меньше сотни. Дальше ты сел в тюрьму. И таким тебе показалось несправедливым, что тебя, молодого и сильного, держат взаперти, в то время как другие, хоть они и не такие умные, не такие мускулистые, гуляют на воле, щупают девиц и пьют виски. И тогда ты обозлился на весь мир, и во всех своих бедах обвинил Федерацию. И решил, что когда выйдешь сполна отомстишь ее богатым и сытым гражданам. И в первую очередь людям, потому что им почему-то живется лучше других…
– И креторианцам, – заметил рангун. – Что бы они там не говорили, но войну они начали сами. Ловко ты меня расписал. А я вот не пойму, и вправду, за что людишкам такие привилегии? За лысую шкурку, что ли?
– За заслуги перед Федерацией! – возвысил я голос. – За то, что они всех остальных, таких, как ты, облагодетельствовали. За то, что кормят вас, поят и одевают. За то, что привели вас в цивилизованный космос.
– Мы и без вас в космос летали! – взбеленился рангун. – Это вы прилетели к нам, продемонстрировали новейшее вооружение. Показали тяжелые кулаки. И сообщили, что мы будем частью великой Федерации.
– Но вы же могли отказаться.
– Отказаться?! – Сивый пришел в исступление и принялся брызгать слюной. – Да что ты об этом знаешь? Люди выдвинули ультиматум. Или мы в течение двух недель принимаем решение о вступлении в Федерацию, либо все население нашей системы станет материалом для колонизации отдаленных планет. Думаешь, эта миссия – что-то особенное? Они всегда посылают на окраины отбракованный материал. Тех, кого не жалко.
– Мы направляемся с ответственной исследовательской миссией! – отчеканил я. – Правительство поставило перед нами важнейшую задачу. Мы вернемся героями.
– Ты в это, и правда, веришь? – Сивый постучал по выпуклому лбу. – Я в своей жизни повидал много фанатиков, но таких, как ты, пока не встречал. Даже бородавочник, и тот был лучше тебя. Он хотя бы помешался на религиозной почве. Но ты… Ты свихнулся на почве служения государству, которому ты не нужен. Иначе оно бы не отправило тебя с нами.
– Ты сказал, бородавочник был лучше меня, – ухватился я за случайную фразу. – Вы что же, ладили с ним?
– Вот кретин, – рангун покачал головой. – Нет, конечно. Я его, как и остальные на дух не переносил. В прямом смысле этого слова. Если, как он говорил, от него исходит дух святой, то я против такой святости во всех ее проявлениях.
– Хорошо, – проворчал я, крайне уязвленный тем, что эта лохматая обезьяна назвала меня «кретином», – у тебя есть какие-нибудь подозрения? Кто это мог сделать?
– Если по-чесноку, я подозреваю всех. Даже тебя, легавый. Во-первых, рожа у тебя доверия не вызывает. Хитрая рожа, прямо скажем. И потом очень удобно, знаешь ли, расследовать убийства, если ты сам их совершаешь. На тебя-то точно никто не подумает.
Я тут же вспомнил капитана Ольховского. Он работал не в оперативном отряде, а вел следствия по уголовным делам – перевели из Федеральной службы за излишнюю вспыльчивость. Однажды выяснилось, что Ольховский сам совершал преступления, а потом находил по каждому делу обвиняемых и отправлял их за решетку. К тому моменту, как его взяли, на счету кровавого вершителя закона числилось не меньше пятнадцати трупов. Но об этом деле мы в управлении тоже никогда не упоминали. Сказывалось пресловутое чувство локтя.
