Колдовство!
В дом зашла быстро, и других подгоняла, хотя смысла в этом никакого — в нашей части кооператива свидетелей не бывает.
— Выпускайте, — тут же раздражённо сказал Кот, и Алек без слов открыл переноску. — Как унизительно! Как… Фу!
— Да ладно тебе, — я скинула рюкзак, — очень даже по-царски. Сидишь себе, тебя всюду таскают, а ты и лапок не запачкаешь.
— Да пёс с ней, с переноской! Я не про её, я про… — Кот не договорил, но и так всё понятно было — чтоб сам Кот, настоящий фамильяр, да ещё и ягиный, да инквизитором таскался.
— Так, — Петя протянул мне большой походный рюкзак и помог надеть его, застегнув все ремешки, — давайте без лишних разговоров. Мы уже на полчаса отстаём.
— Ой, да ладно тебе, — когда что-то интересное на носу, Петя прямо в Алека превращается — противный педант. — Деревенские никуда не денутся. Уверена, мы у них ещё зависнем.
— Витя сказал, подготовили всё, что нужно, — Кот уже лежал на печи, периодически вылизывая заднюю лапу, и за нашей суетой наблюдал с истинно кошачьим высокомерием. — Просто переоденетесь и дальше в путь.
— Мыться в лужах, — хныкнула тихо, в очередной раз вспомнив, что никаких ванных комнат и даже туалетных будок нам не светит. Вот же жизнь неандертальская! С волосами можно будет прощаться…
— Ничего-ничего, полезно будет, — по-учительски проговорил Кот. — А то неженки какие!
— В Нави вода чистая, — отметил Алек. Он внимательно изучал связку амулетов, проверяя, всё ли взял. — Почище, чем из местных труб капает. Холодная, но сейчас лето, не проблема. Не переживай.
Он поднял на меня глаза, и я вздрогнула. Хорошо хоть не отвернулась, а то совсем по-идиотски бы выглядела. И надо было мне на него так пялиться…
— Всё на месте? — мой вопрос прозвучал как оправдание. Ну-я-честно-не-пялилась-просто-зависла-правда. Надумает ещё себе, а ведь у него и без того эго раздутое.
— На месте. Выходим.
Вздохнула. Перехватила рюкзак за лямки на манер первоклашки.
— Что-то забыла… — пробормотала, и чуть не хлопнула себя по лбу. — Череп!
— Чёрт, — хохотнул Петя и оглянулся. — Где он?
— Да спит, утро же. Он по ночам только бодрствует.
Вот надо же! Если бы забыла про него, пришлось бы возвращаться!
Пошла в чулан, взяла спящего Черепа и снова встала у Двери.
— Вот теперь — в путь!
В Нави погода была такой же. Небо то смурнело, то выглядывало солнце, но Кот, предвещая дождь, недовольно пофыркивал. Оно и понятно, я вот и без дождя не ахти какой путешественник, а тут ещё и природа препятствия создаёт.
Ну, может, обойдётся ещё. Ветерок тучки сдует, и пойдём мы прямым путём — не по жаре, не по холоду.
Страшно. Как всегда, в общем-то, но оправданно, я думаю. Вот мы только до деревни дошли, а я уже подустала. Как такой длинный путь преодолеть? Ещё и непонятно, сколько точно придётся идти, — это угнетает.
Главное, конечно, панику не разводить и мотивацию не терять. Трусость фраера сгубила! Или там жадность? А, без разницы! Многих, в общем, сгубила. Струшу сейчас — потом полжизни расхлёбывать, тем более сдаваться ещё до начала испытания… Я же хочу, чтобы жизнь моя лучше стала, тогда и привычки менять надо. Не отступать, не поддаваться течению — идти напролом к своей цели, пусть цель и неточная.
И вообще, я же не одна. Хотя от этого тоже проблем немало: была б одна, так бы и прожила в своём маленьком одиноком мире, привычном в своей безысходности и монотонности. Тоже, между прочим, своего рода удовольствие — приятно знать, что ждёт завтра. И никаких стрессов.
Радостей, правда, тоже особо никаких, но это уже второстепенно.
Всё, хватит думать, а то додумаюсь на свою голову…
Деревня бурлила и кипела. Почти в каждом дворе стояла огромная лохань с шапкой мыльной пены и туманом пара вокруг. Кое у кого эти лохани были поменьше, чугунные — их подвешивали на костре и что-то там вываривали.
— Постирочный день, — пояснил Кот. — Главное, чтоб в озеро потом всю свою муть не сливали. Хотя, не донесут, прямо на дороги выльют. Перед дождём, оно, видимо, и без разницы — так и так землю размоет.
— О, ЛюбСтепанна! — довольно помахала красной тётке. Она меня проигнорировала: избивала прибитый к ветке — за углы — ковёр, показывая нехилые такие способности. Знатно выкручивалась: прыжок — хрясь — пыль — хрясь — песок — хрясь — с ноги с боку через спину и в воздухе пару оборотов — хрясь. Теперь ясно, чего Витька от неё бегает — такая не то, что витязю, Горынычу шею свернёт, аки цыплёнку.
А вот и Витька. Стоит с другой стороны дороги, тоже за битвой с ковром наблюдает — бледный такой, будто отравился и третий день не ест, не пьёт, а только худеет самым неприятным из способов. Бедняга. Вспомнилось сразу, что и при мне Витьке от Степановны прилетало — она его полотенцем огрела, а мне тогда даже смешно стало. Теперь, думается, может, она ему и сломала тогда чего, с такими-то умениями.
Хрясь — хлобысть — шлёп! Тут и йоко гэри, и хэйко-тсуки и всё, что хочешь. Главное, нет бы как все люди — выбивалкой выбивать, нет, эта женщина голыми руками. И что-то ещё приговаривает так, с душой прямо, не слышно, конечно, но и без того понятно — проклятия какие-то.
— Тут налицо проблемы с гневом, — хмыкнул Петя. Он про Степановну знал, и про племянницу её, ту, что цветочки по полям собирает, и про другие подробности — эта сплетница у другой сплетницы всё в деталях вызнала. Ну, у меня то есть. — Смотри на Витьку.
— Вижу. Жалко его даже как-то.
— Да если он с этой, как её… Ну? — Петя пихнул меня.
— С кем?
— Ну с кем он там по полям разлёживается?
— А, с Варварой.
— Да, вот, с Варварой всё не расстанется, несмотря на эту вот… Не знаю, как охарактеризовать даже.
Он замолчал. Взгляды наши были прикованы к Любови Степановне, а та всё продолжала разрушать законы физики.
— Ну в общем, да. Чувства там, очевидно, сильные. Любовь — искренняя и бесстрашная.
Покивала многозначительно. Как есть любовь. А иначе чего это Витька тут шастает? У него дом, между прочим, в центре, рядом со старостовским — они в энном родстве состоят. Хотя, я думаю, тут все в таком родстве, но именно Витька в соседях, видимо, поближе родственник будет.
— Не теряемся, — Алек пошёл вперёд. Вот же! Между прочим, с нами наблюдал, а теперь вид делает, будто и не
