Тем не менее, отряхнувшись, Шурик вышел на Садовое Кольцо и медленно побрел по тротуару в направлении Таганки. Он шел мимо каких-то магазинов, встречные прохожие шарахались от него. Наверно, дядя Сэм постарался, придав Шурику вид и запах типичного московского бомжа. Надо было срочно добрести до дома и принять душ, затем выбросить старые грязные шмотки.
Но Шурику ничего не хотелось. Он просто брел по тротуару, не видя перед собой ни смеющихся над ним людей, ни прекрасной Москвы, играющей мелодию жизни в ритме хип-хопа. Шаг, второй. Шаг, второй.
Дядя Сэм победил. Враг мог убить Шурика, но оставил его жить. Зачем? Чтобы помучить…
— Значит, будем мучиться, — тихо вздохнул Шурик.
«А ведь можно прекратить все быстро и просто, — пришла мысль в его сознание. — Выбежать на Садовое Кольцо и завершить эту жизнь под колесами первого попавшегося „Феррари“. И испортить жизнь водителю этого „Феррари“ — все равно он козел какой-нибудь, если на „Феррари“ ездит. Или спуститься в метро — и прыгнуть на рельсы. Для надежности».
Шурик без эмоций рассмотрел эту мысль. Мысль была ничем не лучше и не хуже других. Правда, был и другой, более приятный способ умереть — попытаться надрать задницу дяде Сэму, вывести его из себя и довести до той точки кипения, когда Сэм нанесет, наконец, смертельный удар.
Этот способ умереть показался Шурику более привлекательным. По двум причинам:
1. Возможность умереть в борьбе. Ну, так Шурик хотя бы не показал никому того, что на самом деле он проиграл и сдался.
2. Возможность еще немного позлить дядю Сэма. Пусть ему там снова поплохеет.
Шурик рассмотрел и эти мысли. Пошел дальше.
Тротуар завел его в маленький сквер. Впереди был мост, машины мчались по Земляному Валу, перепрыгивая по мосту через Москва-реку. Слева была то ли какая-то академия, то ли еще что-то. А между академией, мостом и Садовым кольцом росли деревья.
Шурик брел по дорожке между деревьев. Затем справа появилось нечто необычное. Приглядевшись, Шурик понял, что это задница коня. Сей пейзаж ненадолго вытащил Шурика из депрессии. Он прошел несколько шагов, внимательно оглядел статую с разных точек зрения. Действительно, на газоне, между автомобильной дорогой и пешеходной дорожкой, стояла статуя лошади. Или коня? Естественно, конь стоял мордой к дороге. А к людям — задницей.
Шурик долго рассматривал конский зад. Было в нем что-то такое…
Нет, не подумайте, что, пообщавшись с дядей Сэмом, Шурик стал зоофилом по принципу «С кем поведешься — от того и наберешься». Вовсе нет.
Просто в этой композиции была зашифрована Жизнь. К тем, кто проносится на дорогих «Феррари» по Садовому Кольцу, Жизнь поворачивалась лицом. И не только Жизнь, но и конь тоже. Ибо конь есть часть жизни.
А к тем, кто пешком путешествовал по обочине от Курского до Таганки, Жизнь была повернута «совсем другим местом», как сказал бы Лесли Нильсен. И конь, как часть жизни, тоже был повернут задницей.
Шурик даже рассмеялся, не выходя из ступора и депрессии.
— Надо везде, у всех тротуаров таких коней наставить, — пробормотал он со смехом. — Чтобы люди не обольщались. Чтобы сразу было видно, четко и ясно — здесь, типа, граница между гламуром и дерьмом. И перейти ее — ну, никак невозможно. Как там у Гребня? «Звезды наверху, а мы здесь, на пути». Нет, на самом деле все проще и пошлее. В Питере на Фонтанке тоже статуи лошадей стоят по обеим сторонам моста. Но там все так зашифровано — мозги сломаешь, пока догадаешься, где тут мессач. А здесь — прямым текстом: «Ты в жопе, Шурик!» За что люблю Москву, так это за ее прямоту!
Насмотревшись на задницу коня, Шурик поплелся дальше, к Таганке. В метро. Домой.
Депрессия, философия и гомосексуализм
Приняв душ и выбросив пробомжованные шмотки, Шурик улегся на кровать, лицом к стене. И пролежал так целую неделю, изредка вставая, чтобы выпить чаю и съесть пару булочек. Есть не хотелось, но надо же как-то поддерживать жизнь тела. Смерть честно ходил по магазинам, оплачивая свое проживание на раскладушке нехитрыми услугами.
Шурик лежал на диване. Ему было все равно. Ему было хреново.
Ему было так хреново, что было совершенно наплевать, что происходит в мире. Десяти тысяч евро, полученных от Фердинанда, должно хватить надолго. Если питаться одними дешевыми булочками…
Итак, Шурик лежал на диване. Иногда приходили какие-то люди — он всех посылал подальше. Телефон Шурик выключил. Просто лежал на диване лицом к стене. А в его голове звучали мысли дяди Сэма. Шурик видел весь его замысел.
Есть множество магических линий и традиций, но все они сводятся к двум основным. Иногда их называют «Добро» и «Зло». Правда, тут возникла путаница — никто не может точно определить, какая из этих магических линий есть добро, а какая — зло.
Теперь Шурик видел внутреннюю логику того, что он всегда считал злом. Дядя Сэм и его хозяева существовали всегда, на протяжении всей истории человечества. И, несмотря на то, что Шурик и его боссы весьма успешно боролись с ними, дядя Сэм частенько побеждал. Шурик всегда ненавидел его, но только теперь начал его понимать.
— Признай, что я прав! — гремел голос дяди Сэма в голове Шурика. — Не признаешь? Тогда я покажу!
И дядя Сэм показывал.
Тоталитарный культ Амона в Египте. Могущественная империя, опирающаяся на жреческую бюрократию. Эта религия была основана на страхе и беспрекословном повиновении — и, манипулируя человеческим страхом, жрецы Амона создали сильную империю.
Дядя Сэм показывал Шурику гомосексуальные оргии древних греков, среди которых родилась величайшая философия в мире. Древняя Греция была идеальным обществом, с точки зрения Разума, пока ее не сменил Древний Рим — жесткая государственная машина, в который каждый человек, от раба до императора, был безвольным винтиком.
Сэм показывал Шурику Средние Века — мракобесие католической церкви, необразованные крестьяне, рыцари, похожие на новорусских урок из девяностых годов…
Эпоху Ренессанса дядя Сэм, естественно, пропустил.
Механицизм Нового Времени, наука 19 века — Чарльз Дарвин убедительно доказал всем людям, что они произошли от обезьян. До того маги линии дяди Сэма успешно правили своей частью мира, насаждая христианскую религию и идею о том, что все люди — грешники. А теперь хозяева дяди Сэма стали двигать в массы материализм. «Люди, вы ничем не лучше обезьян!» — этот лозунг друзья Сэма несли в массы.
Двадцатый век. Сталинский тоталитаризм и германский фашизм. Возвращение дяди Сэма и его идей. Шурик чуть не сблевал, когда увидел, как дядя Сэм прокручивает в голове гомосексуальный половой акт между Гитлером и Сталиным.
— Иосиф и Адольф были настоящими мужчинами! — вещал голос дяди Сэма в сознании Шурика. — Не то, что современные хлюпики-наркоманы. Настоящий мужчина не должен проявлять слабостей, поэтому он не может любить женщину. Настоящий мужчина может любить только другого настоящего мужчину! Признай, что я прав!!!
И, кроме того, дядя Сэм показывал Шурику её — в окружении таких вот «настоящих мужчин», озверевших педерастов. Ни один из них не хотел эту девушку, они возбуждались, глядя друг на друга. Девушка же была для них объектом для изучения, подопытным кроликом. Они изучали, что происходит с женщиной, когда она долго живет без любимого мужчины, живет однообразной жизнью среди дегенеративных дебилов и алкашей.
Шурик чувствовал, будто ему заживо вырезают сердце и тут же поджаривают на медленном огне.
— Ты ничего не сможешь сделать! А я буду вечно править миром! — вещал голос дяди Сэма.
И вслед за этим Сэм показал Шурику, как провинциальные дегенераты-неофашисты врываются в Москву, режут всех черноглазых брюнетов и берут власть в свои руки.
Когда Шурик пытался выразить вялый протест, его сознание заполняла чернота, в которую он проваливался на много часов…
Шурик смутно помнил, что Смерть пытался его разбудить. Кажется, и Линда приходила, только Шурик их не видел. Когда кто-то тянул его за рукав, отвлекая от ментальной битвы с дядей Сэмом, Шурик начинал махать руками — мол, уйдите, не отвлекайте меня, иначе он завладеет моим сознанием.
Однажды Шурик проснулся и включил телек, повинуясь иррациональному импульсу. Листая каналы, он попал на MTV. Там крутили какой-то странный клип — режиссер нарезал кадры старой советской кинохроники и добавил спецэффекты. Крейсер «Аврора», черно-белые кадры, отснятые, видимо, в блокадном Ленинграде, Красная площадь и похожие друг на друга юные строители коммунизма — эти сцены сменяли друг друга в вертящемся хрустальном шаре.
И была музыка. Такая прелестная музыка, что Шурик уселся в кресло и прибавил громкость. Все четыре минуты, пока длился клип, Шурик сидел не шевелясь и восторженно пялился в телевизор, впав в состояние медитации. В конце клипа возник титр «Pet Shop Boys. Numb, 2006», и это вывело Шурика из стопора. Он никак не ожидал, что два стареющих гомосека способны сотворить такую завораживающую песню.
