– Случалось ли вам, Сергей Викторович, корректировать политику правительства, если она не соответствовала вашим интересам?
– Нет, этого я не делал, – честно признался Тютюнин. На что Фосген хрипло рассмеялась и погрозила Сереге желтым от табака пальцем:
– Позвольте вам не поверить, Сергей Викторович, с вашим-то влиянием… Неужели даже в Государственную думу ни разу не заходили?
– Ну, было разок.
– Так уж и разок? – снова не поверила Фосген.
– Да, один раз, зато с Лешкой, ну, то есть с Алексеем Михайловичем.
– Кого же вы там подкармливаете, какую фракцию?
– Никого.
– Ну кто вас там принимал, Зюганов, Жириновский, Явлинский?
– Нас никто не принимал. Мы с Алексеем Михайловичем незаметно прошли по коридорам… потом покушали в буфете и тихо ушли. Не хотели привлекать к себе внимание.
– Так! – произнесла Фосген, перекидывая бычок с одной стороны рта в другую. – Выходит, вы наблюдали за всеми фракциями?
– Ну наверное. – Тютюнин пожал плечами, не представляя себе, какие выводы делает Эльза.
А у Фосген между тем на щеках уже проступил лихорадочный румянец, она нервно сжевала оставшийся окурок. Затем судорожно выдернула из пачки сразу две сигареты и, мастерски прикурив их, выпустила к потолку струю непроницаемого дыма.
– Уф, как же вы меня удивили, – призналась Фосген. – Я ожидала чего-то подобного, но чтобы та-ко-е! – Эльза развела руками, причем в каждой было по сигарете.
– А чего та-ко-е? – Сергей невольно повторил ее интонации.
– Ну вы же режиссер всей думской и законодательной работы! Вы скромно ходите по ее коридорам и смотрите, как народные избранники – а для вас они рабы на плантации – делают свое дело за миску гороховой баланды!
Тютюнин вспомнил упитанные лица народных избранников и отрицательно покачал головой:
– Нет, они живут хорошо.
– Ну, это я аллегорически, – пояснила Эльза, вытирая со лба холодный пот познания.
Внезапно до нее дошло, что если все это она выдаст редактору газеты, а он поставит материал на первую полосу, то Сергей Викторович Тютюнин может запросто списать ее. Списать за разглашение собственных страшных тайн.
После такой догадки Эльза Фосген-Мешковиц посмотрела на простоватое лицо собеседника совершенно по-иному. Теперь за кажущейся простотой и невыразительностью она видела скрытые возможности серого кардинала.
– А… а вы меня не убьете? неожиданно спросила Эльза жалобным голоском.
– Чего ради? – не понял Сергей.
– А… можно позвать вашу жену? – попросила Фосген, надеясь, что в присутствии супруги Сергей Викторович не начнет лупить ее по голове чугунным утюгом отечественного производства.
– Люба! Люба-а-а! – крикнул Сергей. Из спальни показалась сонная физиономия супруги.
– Ой, извините, – смутилась она. – А я чего-то свалилась да и уснула… Может, вам чайку?
– Нет, спасибо, я уже собрала материал – пора убираться, – затараторила Эльза, быстро собирая в кофр аппаратуру.
Люба вышла на середину комнаты, и Фосген-Мешковиц, машинально взглянув на Любины тапочки, поразилась окончательно.
– Но ведь это, кажется, мех сиамского Рудольфа?! – воскликнула она, нервно тыкая пальцем, будто заметила таракана.
– Вы знакомы с мехом сиамского рудольфа? – приятно удивился Сергей.
– Только по каталогам. У меня не те доходы, чтобы покупать… Но чтобы тапочки!
Фосген вскочила с дивана и, бросив торопливое «до свидания», стала ломиться в шифоньер.
– Выход не там! – крикнула Люба, схватила мятущуюся Эльзу за плечо и довела до самой двери.
Щелкнул замок, Люба вернулась в комнату.
– Ты зачем эти тапочки надела?
– Хотела тебе приятно сделать. Но вообще, Сереж, я не верила, что этот мех такой дорогой, пока эта курилка не заметила… Кто она?
– Журналистка какая-то, – пожал плечами Тютюнин. Вспомнились приключения прошлого лета, когда ему в приемку сдали совершенно нового сиамского рудольфа. Тогда он принес его домой, а преступная теща посоветовала Любе сшить из него тапочки.
Люба сшила две пары, получилось по пять тысяч долларов.
Вспомнив про доллары, Сергей оживился и достал из кармана шесть стодолларовых бумажек.
– Это откуда у тебя? – спросила Люба, едва сдерживаясь, чтобы не закричать.
– Она дала. – Тютюнин кивнул в сторону входной двери.
– А за что?
– Она меня интевр… интре… интер-вью-ировала, – с трудом выговорил он.
– Это как? – спросила Люба, с подозрением косясь на мужа.
– На вопросы я отвечал.
– А она?
– А она их задавала.
Рано утром, часов в пять, в окошко председателевой избы громко застучали.
Карл Фердинандович Линней, бывший конюх, а теперь исполняющий обязанности председателя колхоза, оторвался от подушки и за запотевшим стеклом узнал лицо полевого сторожа Митрофана.
– Беда, председатель! – голосил старый Митрофан. – Беда, красные за околицей!
– Как красные? Где? – не поверил Карл Линней и, наспех запрыгнув в просторные портки, выскочил на крыльцо.
– Еле поспел, Карл Фердинандович! Скорей беги в правление – флаг меняй! У нас там в чулане еще один красный завалялся…
– Тогда давай вместе, а то, боюсь, не найду.
И они помчались, поднимая пыль, а со стороны Жуковки уже доносился шум входившего в деревню войска.
Флаг успели поменять вовремя.
Карл-председатель и Митрофан только-только спустились с крыши, как к правлению подъехал броневик.
За ним прикатили четыре тачанки, и, наконец, появилась длинная колонна красных конников.
Высоко в небе пролетел авиалайнер, державший путь на Шереметьево-2.
Заслышав в небе шум, некоторые красноармейцы задрали головы и с интересом проводили взглядами толстопузый аэробус.
С одной из тачанок спрыгнул человек в красных революционных галифе и в черной, перетянутой ремнями кожанке. На его голове красовалась буденновка, на одном боку висела шашка, на другом – маузер.
– Здравствуйте, товарищи! – бодро поздоровался незнакомец и крепко пожал руки сначала Карлу, затем Мит-рофану. – Вижу, флаг у вас красный, значит, власть советская?
– Я-я, натюрлих… закивал Карл, у которого в экстремальных ситуациях некстати проявлялись корни немецкой поволжской колонии.
– А-а, камрад? – Человек в кожанке снова пожал Карлу руку. – А меня зовут Матрос Железняк. Это фамилия моя такая. Состою в должности красного комиссара при штабе Пятой танковой… прошу прощения, Пятой конной армии. Ну что, пустите на постой?
«А что мне остается?» – подумал Карл, а вслух сказал:
– Конечно! Мы всегда рады!
– Ну и отлично. – Матрос Железняк обернулся к конникам и крикнул:
– Спешивайтесь, братцы! Мы, считай, дома!
Бойцы посыпались с коней как горох, наполняя площадь перед правлением шумом, криками, лошадиным ржанием и навозом.
– Что делать будем, Митрофан? Ведь их тут не меньше трех тыщ. А столица совсем рядом. Ты представляешь, что будет, если они на Москву двинут?
– А что будет? Вернется наша власть •– народная. Власть бедных и обездоленных.
– Да ты что, Митрофан! Ведь мы это проходили уже!
– Повторенье – мать ученья.
Отдав какие-то распоряжения, Матрос Железняк снова вернулся к председателю:
– Как у вас тут с колхозами? Строите помаленьку?
– Помаленьку строим, – подтвердил Карл, проклиная себя за то, что распродал все «красные уголки». Теперь бы они были ему верным плюсом.
– Я вот что подумал, товарищ Карл, а почему бы не помочь вам и не расстрелять десяток-другой кулаков-мироедов? Ведь имеются же у вас такие?
– Имеются-имеются! – вмешался в разговор Митро-фан. – Я вам, гражданин начальник, могу даже списочек предоставить. – Во-первых, это, конечно, Сашка Мамонов. У него машина «нива», мотоцикла с коляской и телевизор японский. Потом еще учитель наш Василий Семенович Калюжный. У него видеомагнитофон есть и фильм «Эм-мануаль», я его восемь раз смотрел – сплошное буржуазное растление.
– Я прошу прощения, товарищ комиссар, что перебиваю товарища Митрофана, только мне интересно, как вы у нас кормиться будете? Урожай еще не скоро – середина лета на дворе, а столько солдат деревне не прокормить.
– Об этом не беспокойтесь. У нас есть запас сублимированных продуктов – на полгода вперед. Если что, нам подбросят с орбиты…
– Откуда?
– Я хотел сказать, нам подбросят из Кронштадта.
– А может, чего-нибудь вкусненького пожелаете, для себя лично или вон для командира вашего? – спросил Карл, кивнув на осанистого военспеца в пенсне и без погон.
– Ну, разве что у вас найдется прудик или озерцо, где водится.рыба и… лягушечки.
– Лягушечки? – переспросил Карл.
– Лягушечки, – подтвердил Матрос Железняк, при этом его лицо от волнения пошло красными пятнами.
– Вообще-то у нас там потрава, председатель, – неожиданно вспомнил Митрофан. – Эти конники как прилетели на своем драндулете, так полтора гектара свеклы враз затоптали.
