– Это Серегу с Лешкой, что ли?
– Разумеется. Теперь мы можем работать не скрываясь, поскольку за нами сила, и мы не допустим досадной оплошности, как это случилось в «Паласе-Матрасе».
– Тут думать надо, – сказала Живолупова и почесала нос. – Тут крепко думать надо, ваше благородие.
На работу Сергей Тютюнин пришел вовремя, однако был не в духе, и на его лице лежала печать озабоченности. – Залили? – коротко спросил Кузьмич.
– Залили, только по всей стране не получилось. Так, кое-где…
– Я в курсе, но иного ждать не было оснований – на такую страну, как наша, одна цистерна водки немного значит. С утра граждане ее выпили, немного побуянили, а потом успокоились. У нас всегда так.
– Так что же нам теперь – до скончания веков под пятою супостата ходить?
– Не спеши. – Кузьмич успокоительно махнул рукой. – Не все средства еще использованы.
На лице Тютюнина читалось отчаяние и немой вопрос: что делать?
– Вот, обрати внимание.
С этими словами Кузьмич достал с полки какого-то дохлого зверька и положил на прилавок.
– Зачем ты его принял, он же неосвежеванный! – удивился Серега
– Он не только неосвежеванный. Он конкретно – живой… Клаус, алле оп!
По этой команде дохлый зверек встрепенулся и сиганул на пол, от чего Серега даже испугался.
– Знакомься, это наш союзник с планеты Ибабуту. Его зовут Клаус, он сержант ибабутского спецназа.
– То есть вы, Клаус, тушканчик, что ли? – осторожно просил Сергей.
– Совершенно верно… типичным заячьим шепелявым голосом произнес тушканчик и, подпрыгнув ближе, протянул лапу.
– Очень приятно, – ответил Сергей, отвечая на лапопо-жатие. – У вас хороший мех. Рубликов на четыреста тянет.
– Спасибо, но пока что он нужен мне самому, – сказал Клаус и продемонстрировал в улыбке два больших резца.
– Откуда вы знаете наш язык, Клаус?
– Клаус прошел курс подготовки в ибабутской разведшколе, – ответил за тушканчика Кузьмич. – Народ ибабуту очень любит учиться. Клаус знает двести языков.
– Двести?!! – не поверил Серега.
– Именно, – кивнул Клаус. – Мы – тушканчики – очень непоседливы и постоянно что-то должны делать. У себя на родине мы постоянно чеканим по железу, по алюминию, по меди, по балде – одним словом, по чему угодно. Однако разведчик не может чеканить – он сразу себя обнаружит, поэтому вместо чеканки я изучаю языки.
– Аб-балдеть! – покачал головой Сергей. От знакомства с Клаусом его настроение значительно улучшилось.
В этот момент из коридора донесся посторонний шум, затем послышался голос Фригидина:
– Комбат-батяня, батяня-комбат! Тара-та-та-та, тара-ра-та-та-та!
Остановившись возле двери приемки, он заглянул внутрь и, увидев Клауса, перестал петь.
– Это же надо, какая крыса рослая! У него глистов случайно нету?
– Ну ты и дурак! – сказал Клаус.
– Вы слышали?! Он говорит!
– Да ты чего., Фригидин, бредишь, что ли? – усмехнулся Кузьмич.
– Что значит бредишь? Он же только что сказал мне «ну ты и дурак», в том смысле, что дурак именно я. Понимаете?
– Это дикий зверек, Фригидин. И он не может разговаривать, – подтвердил Сергей.
– Е-мое, неужели я перегрелся? – Фригидин пощупал лоб и пожал плечами. – Наверное, временное умопомрачение. Правильно?
– Правильно, – ответил Клаус.
– Ну вот, он опять! Вы слышали? – воскликнул Фригидин.
– Неужели опять нужно вызывать «скорую помощь»? – со вздохом прокомментировал ситуацию Кузьмич.
– Так… -Фригидин закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов. – Лучше я пойду работать, – сказал он после выполнения дыхательных упражнений. – Лучше я пойду работать, потому что, когда я работаю, я лучше сплю. Фригидин ушел, и стало тихо.
– Излагай, Клаус, – сказал Кузьмич.
– Да дело, собственно, в следующем. Тут недалеко, в соседней звездной системе скрывается наш десантный транспорт. На нем два миллиона пехотинцев. Мы можем попытаться прорваться сквозь блокаду дунтосвинтского флота и высадиться на вашу планету, чтобы дать бой захватчикам.
– На тушканчиков не действует дунтосвинтский гипноз, – пояснил Кузьмич. – Правда, может так получиться, что никто из них не пробьется сквозь заслон…
– Да, это так. Но если вы примете такое решение, мы рискнем. На родном Ибабуту хозяйничают дунтосвинты, и мы будем рады нанести им урон хотя бы здесь.
Сергей невольно представил, как два миллиона тушканчиков высаживаются в районе Измайловского парка и начинают чеканить. Два миллиона чеканщиков – это слишком.
– А нет ли какого-нибудь другого способа? – спросил он.
– Мы можем дать вам специальные очки. Глядя через них, вы сможете отличать человеческих людей от дунтосвинтов.
– А дальше просто, – продолжил Кузьмич. – Забросаем Думу дымовыми шашками, тут-то они и побегут, как тараканы, а мы уже будем наготове – в очках и с автоматами.
В наружные двери застучали нетерпеливые клиенты.
– Клаус, давай на место, – сказал Кузьмич. Тушканчик без лишних вопросов скакнул обратно на полку и притворился меховой ветошью. Стук снаружи повторился.
– Сейчас открою! – крикнул Сергей и лично направился к дверям, поскольку за время небольшого перерыва соскучился по любимой работе.
Этим утром клиенты, словно сговорившись, пришли в большом количестве, да еще с полной меховой загрузкой.
Они принесли заячьи полушубки, страусовые пальто, лисьи воротники образца девятьсот пятого года, а также варежки из бобра и чукотские сапоги из оленьего меха по имени пимы.
А уж кроликов, хомячьих накидок и воланов из шерсти гренландских пони было не счесть, Сергей принимал их на вес целыми килограммами.
К обеду даже касса оскудела, и Кузьмич ходил к директору Штерну за пополнением.
Борис Львович принес деньги лично и, пожав Сергею руку, поинтересовался здоровьем его тещи:
– Как у нее дела, ей лучше?
– Не знаю, как ей, Борис Львович, а мне лучше. Я ее теперь почти не вижу – даже не верится своему счастью. Так что спасибо вам большое!
Пощупав на прощание принятый товар, Штерн удовлетворенно кивнул и ушел.
Потом приемку закрыли на обед, Клаус снова слез с полки.
– Кузьмич, я пить хочу, – сказал он.
– Сейчас, – ответил младший приемщик и выволок из-под прилавка старый аккумулятор. Затем достал из кармана гнутую пластмассовую трубочку и протянул ее Клаусу.
– Вот спасибо, – сказал тот и, встав на колени, стал высасывать из аккумуляторных батарей серную кислоту.
– Ты смотри, чмокает и даже не подавится, – негромко заметил Сергей.
– Что поделать, они к этому приучены.
– Да… Но допускать их в город я бы не хотел. Они нам все железные крыши зачеканят.
– Да, с крышами тогда придется расстаться – распишут все под хохлому.
– А чего они чеканят-то, надеюсь, не голых баб?
– Нет, у них другое помешательство. Они кислоту шибко уважают, поэтом чеканят только любимые химические формулы «аш-хлор» и «аш-два-эс-о-четыре».
– Здорово как. У них, наверно, и в сортирах на стенах то же самое пишут.
– У них в сортирах на стенах не пишут.
– О! – поразился Сергей, сразу отнеся всю ибабутскую цивилизацию в разряд дисциплинированных, хотя, с другой стороны, думал он, что же это за отхожее место, посетив которое, ты не узнаешь ничего нового.
– А если все же придется столкнуться с дунтосвиньями в бою, ты думаешь, они выдюжат, такие маленькие? – спросил Сергей, наблюдая, как жадно Клаус пьет кислоту, одной лапой придерживая спадавшие на морду длинные уши.
– Они маленькие, да удаленькие. В смысле подвижные очень: скачут, дрожат, вибрируют. Такого на прицеле никак не удержишь.
– А почему же этот такой смирный?
– Он же тебе сказал – языки учит. Вот и сейчас, чтобы не дергаться и не беситься, он в уме глаголы спрягает – на том и держится.
Клаус напился и, повернувшись к Сергею и Кузьмичу, спросил:
– Ну мне чего – на полку?
– Да ладно, еще належишься там, – сказал ему Кузьмич. – Попрыгай пока – разомни ножки.
И Клаус стал прыгать…
В то время как Клаус разминал ноги и прядал ушами, бухгалтер Фригидин, он же тайный агент Пленум, выглядывал в коридор, принюхиваясь к аромату духов Елены Васильевны – основного объекта вожделения Фригидина.
Елена Васильевна исполняла обязанности секретаря директора и, поскольку секретарской работы было немного, имела привычку приходить поздно. Иногда даже в обед.
В таких случаях она заглядывала в кабинет к Штерну и, томно вздохнув, спрашивала, нет ли чего-нибудь срочного. Борис Львович, имевший обыкновение клеиться к женщинам более молодым, тем не менее попадал под действие чар разведенной женщины и конечно же говорил, что ничего срочного нет.
Выбравшись в коридор, Фригидин встряхнулся, словно пес, и не дыша подобрался к дверям приемной.
Елена Васильевна что-то тихо напевала и гремела чашками, должно быть, готовила Штерну чай. Фригидин подумал, что лучшего момента не найти, и, толкнув дверь, вошел в приемную:
