— Решил. Нас они не тронут, а эпифаги — людоеды. В вольницах близ столицы пропадают дети, да и в самом городе тоже. Так что катаринцы нам ещё должны будут.
— Половина детей — будущие воины, — заметила Ярини. — Будущие враги.
— Каждый имеет право на жизнь…
— Они, — кивок на эпифагов, — тоже.
— …если он не отбирает это право у ближнего своего, — невозмутимо закончил Вилль. — А дети — это просто дети. Они ни в чём не виноваты. Пока.
— Я не спрашиваю, откуда это. Пока, — Ярини равнодушно пожала плечами, забирая протянутый флакон, но Алессе показалось, будто в тёмно-серых, почти чёрных глазах женщины блеснуло что-то. Словно так и не пролившиеся слёзы, навсегда застывшие колкими льдинками. Впрочем, показалось. О чём может скорбеть эта на удивление хладнокровная южанка?
Флакон пошёл по рукам бережно, сейчас каждая капля была на вес золота. Знахарка понюхала воротник и, чихнув, недовольно сморщилась.
— Воняю, как храмовая лавка!
— Выберемся к затону Орлики, там и вымоешься. Могу посторожить, — любезно предложил Лис.
Триш обмазываться не стала, вместо этого сунула пузырёк с остатками эмульсии во внутренний карман безрукавки, пояснив:
— Когда появится лишнее время, сплету матрицу для копий. Вдруг ещё понадобится?
Стали ждать. Время тянулось со скрипом, словно нарочно испытывая выдержку запертых в подземелье людей. С прежним азартом щёлкали камушки ни о чём не подозревающих эпифагов. Выяснилось, что игра идёт на изделия верхнего мира: бусины, монетки, цветные ленты. Эзмир, огневик, так и оставшийся в Алессиной памяти безымянным, и ещё несколько человек худо-бедно разобрались в правилах, а теперь делали ставки.
Алесса подсела к алхимику и запустила пальцы в короткую тёмную шерсть на затылке.
— Лис, а чем таким занятным вы их обстреляли?
— "Жидкое пламя"?.. Вот, ещё шею почеши, не стесняйся… Грубо говоря, "жидкое пламя" — это переработанная нефть, загущённая и со щёлочью. Водой его не потушишь, а прилипает оно намертво к чему угодно…
— Например, к твоим рукам! — перебила Триш. — Додумался хвататься за свечку, балда! Руки тогда до локтей обгорели, а на лицо смотреть страшно было!
— МУРа… — лениво протянул Лис.
Однако Триш не унималась.
— А что было, когда ты свой взрывной порошок изобретал?! Стёкла вынесло, мебель в щепки, дверь с косяком вылетела, кошка с люстры надрывается, а этот сидит на полу с открытым переломом голени, ожогами по всему телу и хохочет!
— А зачем грустить, сестрёнка? Знаешь, отчего мотыльки счастливы? От незнания. Каждую ночь прилетают к огню и не подозревают, насколько близки к смерти. Танцуют, кружат… А однажды вспыхнут в один миг и рассыплются пеплом. Но умрут молодыми и сильными. Не дожидаясь, пока одряхлеют и их сожрёт тот, кто сильнее.
Триш, закусив губу, опустила глаза. Алесса хвост могла дать на отсечение, что этот спор был далеко не первым. В горле появился привкус солоноватой горечи. Значит, вот чего боится алхимик Трой? Старости. Но не смерти, нет. И это страшно…
…Скррржач…
…Скрр-скрр-скрр…
…Скрр-виии…
…Первым вскинул голову Лис. Следом подобрались Вилль, Ярини и Алесса. Она уже слышала его раньше. Этот звук, похожий на скрежет напильника по стеклу. Он нарастал, стремительно приближаясь, неумолимый и бездушный, как стихия.
Застучали оброненные камушки. Эпифаги вскочили, как ошпаренные, по толпе пронёсся взволнованный гомон. Трое магов, не сговариваясь, активировали щиты.
Из лаза, откуда они сами недавно пришли, выбралось существо ростом не больше десятилетнего ребёнка. Ловко семеня подвижными и тонкими, как у паука, конечностями, вскарабкалось по стене и замерло, поводя головой. Следом выползли ещё трое, затем — пятеро. И хлынули ордой…
— Всем сохранять спокойствие! Мы в полной безопасности! — уверенно выкрикнул Вилль.
Мамочка…
"Гули есть твари ночные, порождения Мрака и Бездны. Кожа у них цвета пепла и от света Божьего пеплом обращается, а рыло свиное, с буркалами, аки карбункулы светящимися. Гнездятся они по заброшенным буям, склепам, подземельям да могильникам иноверцев, поелику по природе своей богомерзкой трупоеды. Но и до живой плоти дюже охочи…" — так утверждали авторы «Словаря». Это знание сводило с ума. Свод пещеры уже не казался надёжным, трещины, чудилось, вот-вот разойдутся под холодными пальцами нежити; лестница стала неодолимо высокой, а проход — слишком узким, чтобы успели выбраться все.
— Мамочка… — вслух простонала Алесса. Рядом сдавленно ахнула Триш, глухо зарычал кицунэ. Кого-то стошнило.
— Откуда их столько?! — Вилль перевёл на Ярини изумлённый взгляд.
— Для того, чтобы столько гулей скопились в одном месте, нужен постоянный источник пищи. Иначе они начнут пожирать друг друга.
Их было много. Слишком много. Лис ошибался, когда говорил всего лишь о сотне. Не сотня, а СОТНИ! Кажется, в забитой до отказа пещере уже не хватало места, а они всё лезли и лезли. Цеплялись за стены, карабкались по своду, срывались и падали на спины, плечи эпифагов, в лепёшку разбивались о пол, разбрызгивая чёрную кровь, и упрямо продолжали лезть, как учуявшие сахар муравьи. Сопровождалось это мракобесие визгом, скрежетом, от которых ломило зубы и нестерпимо кололо в висках. Трупная вонь перебила запах ладана.
Алессу затрясло, и она спрятала лицо у Вилля на груди, прислушиваясь к клацанью собственных зубов, только чтобы не замечать крики и визг. Два крыла сомкнулись за спиной, ограждая от боли и крови. Сердце аватара колотилось как бешеное, но не от страха, а из-за близости Тай-Линн. Так хорошо было, так тепло и уютно. Так не хотелось возвращаться в настоящий мир. Но пришлось.
Вилль, сдержанно вздохнув, отстранился. В его зрачках Алесса увидела отражение испуганной большеглазой девчонки с растрёпанными волосами. И какое-то шевеление за спиной…
— Лесь, мы идём, да?
— Да…
Кто-то из эпифагов закричал страшно, отчаянно, словно его резали живьём.
— Не смотри!
Но всё же она не сдержалась — обернулась. Семеро гулей сидели на корточках в пятке локтей от них и голодно пялились горящими "аки карбункулы" круглыми глазищами. Ещё с десяток висели над головой, с оскаленных рыл срывались багряные капли.
Уже теряя сознание, Алесса почувствовала, как темнота подхватывает её на руки, и шепчет на ухо северный ветер:
— Я с тобой. Не бойся ничего…
— А почему подземный ход начинается в отхожем месте?! — Дан ошеломлённо разглядывал дыру в полу, на месте которой ещё полминуты назад стояла ваза из нежно-кремового мрамора.
— Да потому что это место — последнее, где его будут искать!
Пока Дан мысленно сопоставлял и переваривал увиденное с услышанным, Лемма вдруг подхватилась и убежала, а вернулась с серебряным подносом, на котором красовались три пузатых, суженных кверху бокала. К каждому прилагалось по чёрной шоколадной розе.
— Выпить на посошок и посидеть на дорожку! — объявила нянюшка, от волнения покрываясь красными пятнами.
Изящные ноздри полуэльфа расширились, втягивая аромат изысканного янтарного напитка.
— Сунна, ради сури Ирэн я готов выпить даже яд королевской кобры, но… что это?
— Ароматизированный скадарский самогон! — не удержалась от шпильки Лемма.
Как и следовало ожидать, Дан махнул кодьяр[12] залпом. И укоризненно задрал бровь на радость нянюшке.
— Богиня! Какое плебейство!.. — с улыбкой вздохнула Ирэн, выправив, потеребив и вновь спрятав под рубаху золотой кулон в виде коронованной неясыти с широко распахнутыми крыльями. Дан глянул искоса, уголки губ слегка приподнялись. Ну-ну… Кажется, путешествие обещает быть о-очень интересным.
Забрасывая на плечо мешок, Ирэн с удовлетворением отметила, что он совсем лёгкий, хотя вчера она разложила вещи практически поровну. Что ж, не ошиблась в выборе союзника, нет-нет. Да и путешествие обещает быть ещё и весьма приятным…
Проводы вышли лёгкими, с шутками, подначками и ценными напутствиями нянюшки, словно Ирэн не за море собралась, а уезжала охотиться на ланей вместе с отцом и свитой. Они с Леммой старательно обманывали друг друга и себя самих. Вскоре в водовороте новых впечатлений растворится червячок чувства недовершённости, гложущий сердце сейчас. Вроде бы распрощалась со всеми, насколько смогла позволить себе, всё сделала. Даже дневник без единой записи, зато с неплохим наброском «Екатерины» поперёк разворота сожгла на всякий случай.
А сейчас, стоя на лестнице в подземелье и глядя на тёмный силуэт в золотом квадратике выхода, Ирэн понимала, сколь многого она не договорила. Недообняла, недоласкала, недоблагодарила старушку, пытавшуюся если не заменить ей мать, то хотя бы скрасить яркими мазками серую жизнь. За преданность, за самоотверженность, за храбрость. Уже слишком поздно и опасно навёрстывать упущенное. Нянюшка впечатлительная, решит, что её ханни прощается навсегда…
