Еще через семьсот десять лет, в 1708 году, реформист Петр I со свойственной ему решительностью повычеркивал к чертовой матери (Петр выражался покрепче, но писал сокращенно: к е. м!) лишние, по его разумению, буквы: землю, иже, ук, омегу, ia, ie, все четыре юса, кси, пси, а также ижицу.
По запальчивости он вычеркнул ферта и пришлось оставлять фиту, про которую тогдашние школяры говорили: от фиты подвело животы. Дескать, пока от аза до нее доберешься! Букву есть Петр велел читать как Е, а писать «е», после ятя решительно начертал Е-печатное с приказом читать как Э. Вот она, реабилитация!
Так называемый «гражданский шрифт» русского алфавита просуществовал до 1918 года. Другой великий реформатор, Ульянов-Ленин, хотя и не писал резолюции: к е. м! — зато недрогнувшей рукой вычеркнул буквы: i, ять, фиту и ижицу.
Интересно, что иже, ферт и ижица после смерти первого реформатора сумели таинственным образом втроем просочиться назад в азбуку. Буква 3 сама собой развернула голову. Оставшаяся без Петрова присмотра буква Е стала писаться Э, за что и получила прозвище Э-оборотное.
Владимир Ильич вторично репрессировал упрямицу ижицу, которая выдавала себя то за В, то за И, а то и вовсе за третью Ю. Понятно, что такая двуличность (или трех?..) не могла понравиться ни Петру, ни Владимиру. Она и Константину-Кириллу была не по душе, но ему-то пришлось молчать, пока Мефодий не доломал доски «Повести» о его и без того не один раз битую голову.
Великий революционер прописал ижицу любящей рядиться в чужие обличья букве.
— Прямо шпик какой-то! — вскричал Ильич и стал пристально вглядываться в лежащий перед ним лист: вдруг этот оборотень опять самовольно вернется в азбуку? Через час буква не вернулась, и реформатор улыбнулся знаменитой ленинской улыбкой. Хотел было вычеркнуть и второго оборотня — Э-оборотную, — но решил помиловать. Не тронул и иже, раз сам Ильич. От таких благородных поступков на душе у него потеплело, поднялось настроение, и он часок-другой размышлял о судьбе несчастных подпольщиц Ё и Й. Вспомнил, как самому приходилось скрываться на конспиративных квартирах и пробираться темной ночкой, выбирая малоосвещенные улицы, в парике и без прописки, на новую явку или паровоз, чтобы потом на радость финнам сидеть на пне в Разливе.
Ленин расчувствовался, смахнул непрошеную слезу и решил дать им прописку в азбуке. Ё он прописал по соседству с Е, а Ивана-краткого поселил на место I, благо освободил сам. И подумалось Ильичу, что он как бы поженил Е с Ё, а И с Й. Потом подумалось, что у Е с Ё вышел как бы лесбийский брак, зато у Ивана-краткого с И — нормальный, гетеросексуальный. Брак обещал быть долгим, если у Ивана не чересчур уж краткий…
«Все они, бабы, такие», — огорченно подумал Ленин и вычеркнул из своего паспорта фамилию Ульянов, потому что решил бросить Надежду (кличка — Булочка) и уйти жить к Инессе Арманд. Захихикал, представляя, как у Надежды Константиновны глаза на лоб полезут.
Но соратникам свой поступок объяснил по-другому:
— Чтобы Симбирск Ульяновском не назвали. Поняли?
Собратья-революционеры поняли его как надо и после смерти Ильича назвали Симбирск именно Ульяновском, зато Петроград переиначили в Ленинград. А то бы могло случиться наоборот. Умен и прозорлив был Владимир Ильич. Все наперед знал.
Он помнил, как волжские пацаны-босяки дразнили его, барчонка:
— У Ульяна жопа пьяна, голова садова!
Ленин так до конца дней своих и не понял, что это означает. От раздумий мозги его заизвесткова-лись, потому и умер. Не любил он свою отыменную фамилию из-за глупой детской дразнилки. И не хотел, чтобы топоним столицы империи о ней напоминал.
Вычеркнув из паспорта настоящую фамилию, он задумался: чего бы еще вычеркнуть? Думал дня три, а потом вычеркнул ера. Обрадовался, стал потирать ладошки, мечтая, сколько бумаги теперь сэкономит. Еще догадался вычеркнуть час из суток, чтобы коммунизм поскорее наступил. Тут же написал специальный декрет, что, мол, нет больше часика. Сутки, правда, от этого короче не стали, но рабочим и служащим пришлось вставать на работу на час раньше привычного. На крестьянах же декрет не отразился: как вставали с петухами, так и продолжали, пока за них Сталин не взялся…
Из затеи с ером тоже ничего не вышло. Заблажили типографские рабочие.
— Как писать слово «объявление» без ера?
— Бг'атцы, — научил их г'еволюционег', — а вы апосг'офом пользуйтесь.
— Ладно, — сказали типографские и подождали смерти вождя пролетариата.
После смерти Ильича ер восстановился в правах и алфавите. Древнесибирская азбука, завершив круг в сорок четыре века, вернулась в исходную точку. Русский алфавит совпал с древнесибирским один в один, если не считать г-фрикативного, который у динлинов писался так: N.
Глава двадцать седьмая. Секрет межпространственной мембраны
Язык до Колымы доведет.
Пословица
Фома, — окликнули его, и историк вернулся в здесь и сейчас. Рядом стоял кузнец и протягивал бутылку зелья. — Хватани. Мы с Вищем надрали ютов, как хотели. И теперь они не просто дурачки, а с погонами.
— Молодцы, — похвалил Кам.
— А ты сомневался? — спросил Сим и вернулся к карточной коЛоде, а Рой к мыслям о Леснове.
Даже если миссия завершится удачно, ничего хорошего Леса не ждет. В Ю-мире, похоже, другие законы времени. Они там бездумно вмешиваются в прошлое, исправляя собственные ошибки… Каково это — жить в неустойчивом мире?..
— Ой, черные юты! — удивился кузнец, оторвавшись от увлекательного занятия. Он хлестал стопкой карт по волчьим ушам не то Томаркина, не то Носкова.
Черных ютов было много — подсотни две. Они кололи мечами прозрачный энергетический экран, пытались его пробить бревном-тараном, стреляли из громобоев, но толку было немного. Мечи и бревно отскакивали от незримой преграды, а лучи бластеров растекались по экрану, подзаряжая его.
— Не обращайте внимания, — отмахнулся Рой.
— Лезут сверху, глянь, Фома, — сказал Виш и привычно срифмовал: — Видимо, сошли с ума.
Часть одетых в черное карателей забралась под своды и прыгала с мостика, надеясь, что сверху прикрытия нет. Ютанты рушились на эластичную преграду и скользили вниз, подскакивая на задницах, когда стоящие в зале товарищи по оружию палили по экрану. Наверное, припекало.
Что за безрассудство, подумал Комаров. А не будь экрана? Ведь поубивались бы. Может, у них и впрямь головки не в порядке? Или кто-то управляет сознанием, дергает за ниточки, нажимает кнопки, сидя где-то за панелью управления? Да нет, никаких приказов извне не чувствуется. Ментальное поле хаотично. Выходит — фанатики-Игроки вернулись к колоде, Катина головка вновь нырнула за пульт. Они с Косом нашли занятие поинтересней. Ну и дай им, Батюшка, всего наилучшего.
Каратели утомились и сделали перерыв на обед. Притащили котлы с варевом, разлили по мискам, каждая — приличный такой тазик. Принялись хлебать. Ложки опускались по приказу командира-дю-жинника. Картежники тоже устали, но азарт пока не спадал. Уши старожилов и техобслуги светились, как рубиновые звезды, глаза пылали голубыми и зелеными огнями. Не стихало: «А мы — тузером!» — «А мы — козырем!» Из-за пульта доносились звуки поцелуев.
И вдруг раздался негромкий хрустальный звон, зал на миг озарился радужной вспышкой, и из туманной паутины вышли двое, Нов и ютант. Были они нагими, и от обоих несло паленым. Под глазом юта горел фонарь. Хотя ютант был на голову выше Леса, чувствовалось, что он до дрожи боится юноши.
— А вот и мы, — сказал чародей.
— Кто это? — спросил Виш, которого как раз лупили по ушам.
— Ты у Леса спрашиваешь? — захихикал Сим. — Сейчас он тебе такое расскажет! Как сейчас, мол, помню…
Историк властно глянул на языка. Тот сразу учуял начальство и вытянулся во фрунт.
— Дут Тов, — четко отрапортовал он, — представитель Центра.
Комаров бегло обследовал сознание Дутова и чуть не присвистнул. На такую удачу он даже не надеялся. Перед ним стоял не просто информированный ютант, техник по созданию межпространственных переходов, а Представитель Теремгарда. Инспектор. Похоже, его ни разу в жизни не били, и теперь он готов был рассказать все, лишь бы не получить лишней затрещины. Слаб в коленках.
— Спасибо, Лесик, — растроганно сказал Кам. — Ты совершил настолько большое дело, что вряд ли сам способен оценить его по достоинству.
Рой обнял чародея и снова ощутил запах горелого.
— Как ты себя чувствуешь, Лес?
— Нормально. Конечно, плохо, что до перехода не было бани. Иду и чувствую жжение. Пыль, грязь, пот вспыхивают на коже. А раньше думалось: и зачем так сильно драят? И… И больше — ничего. Втолкнул Болвана в левый зрак, иду, упираясь ладонью в его спину, и пытаюсь контролировать. Выхожу к вам. И только тут понимаю, что передо мною другая спина и совсем другое сознание. Чужое, я его контролировать не научился… Это нормально?
